Бальзам на душу

С гиперопекой Ханю нужно было что-то делать, но что можно было делать, Шома не знал совершенно. Сколько он его помнил, Юдзуру всегда таким был: держать под контролем зрителя – вот это прям его. Пик этой особенности пришёлся на эпохальный момент их спортивной и общественной жизни, на олимпиаду в Корее. Шоме в очередной раз довелось ощутить себя податливой глиной в знакомых и очень умелых руках. Юзу контролировал всё. Кто где стоит, кто куда смотрит, кто как дышит. Ему было очень важно, чтобы всё зажигалось от единого огня, и он сам был этот огонь. Шоме досталось по максимуму то, что обычно дозировалось малыми порциями: внимание, касания, охорашивания. Юдзуру поправлял ему наушник на пресс-конференции, следил, чтобы висящий на шее пропуск прятался под олимпийку, чтобы видно не было на фотографиях, придерживаясь правила: минимум деталей, максимум эффекта. Шома старался не думать о всех сопутствующих неловких моментах, чтобы не грузить сэмпая, которому все эти сложности давно уже не портили жизнь, а шли фоновой рутиной. Чуть меньше Юдзуру следил за Хавьером, видимо следуя привычному мышлению, что тот старше, а значит, в покровительственной заботе не нуждается. Или просто привыкнув уже, что Фернандес без лишних усилий находится на общей волне с этим миром и всегда очарователен. Шома об этих двоих не беспокоился в принципе. Разок только ему показалось, что ну сейчас их понесёт и они засосутся прямо в разгар выяснений, кто тут без кого что не сможет сделать. ВСЁ к этому шло. А ему при таком повороте событий осталось бы стоять и смотреть в камеру, «как в Офисе», по выражению Ицки. Хороший бы получился кадр, исторический. Главный мем фигурокатательного мира, сразу после легендарного снимка стоящих на фоне горящего спорткомплекса Плющенко и Ягудина. Но каким-то чудом обошлось. Сэмпаи прильнули друг к другу щеками и заобнимали по полной. Досталось всем, и Шому потом штормило с удвоенной силой. Это был долгий, бесконечно долгий день и Шома всё ждал, что внезапно проснётся прямо посреди интервью, лицом в стол, а рядом будет вещать Ханю вкрадчивым приглушённым голосом, чтобы не дай бог ребёнка не разбудить. А Фернандес укутывать олимпийкой, как одеялком. Это был Шомин личный кошмар, не такой уж и невозможный. После общей вакханалии журналистов всех сортов, настала очередь телевизионщиков и оба японских медалиста, с максимальной скоростью приведённые в презентабельный вид, должны были сиять и улыбаться в студии и радовать нацию красой и разумностью речей. У Юдзуру с этим традиционно проблем не было. Он сиял заранее, чуть волнуясь, что ленту медали сзади удерживает не шибко-то изящный канцелярский зажим, но так уж им сделали второпях. Видимо его заточенный ум уже прикидывал, как поворачиваться к камерам и насколько свободно можно будет двигаться. Хорошо хоть форма была удобной – Юдзуру гонял в ней весь как с рекламного плаката, в самых модных кроссах и в подчёркивающих стройные щиколотки штанах, которые сидели на нём лучше, чем на самых прошаренных модницах. Ну просто само воплощение спортивного шика! На Шому он поглядывал в целом одобрительно, но не без придирчивости. Поэтический бардак на голове кохая он одобрил, видимо принимая как данность, но то, что завязки на штанах торчат из-под кофты, заметил моментально. Порывался сам ему и завязать, Шома едва отбился. Юзу в этом плане наследовал своему бывшему тренеру, Нанами Абэ. Она тоже вечно всё на нём одёргивала и оправляла, не задумываясь и не смущаясь ни на минуту. Могла даже нос платком вытереть, совсем как ребёнку. Вот и Юдзуру теперь точно так же его опекает, аж подбешивает малость. Сэмпай, чилл, всё, я уже вырос, если ты не заметил. Вырос и медаль серебряную взял; если для тебя аргумент – только золотая, то извините, с тобой без вариантов. С штанами разобрались, с лентой медали разобрались, с волосами – бесполезно, потому и разобрались… Юзу вздохнул обречённо. - Что у тебя с губами? Вот о чём у Шомы голова не болела, так о губах. - Ничего. Возможно, обветрились, да и он, нервничая, искусал их даже не заметив. - Мазать надо. Шома, о таких вещах нужно думать. Это тебе об этом нужно думать. Это тебя снимают каждую секунду. Впрочем, видно, что ухоженностью дважды олимпийский чемпион озабочен в огромной степени. На красивейшей формы нежных губах едва заметны мягкие блики от падающего света - взгляд не отвести от такого совершенства. Юзу, чуть надув свои безупречные губы, прикидывал варианты. - Есть чем? - В смысле? - Бальзам есть? – как непонятливому растолковал Юдзуру. - Нет, - коротко ответил Шома, проглатывая непроизнесённое «с какого перепугу должен быть?» - Чёрт, и у меня не с собой… Это телевидение, Шома, нужно же соображать заранее. «Иди нахуй, сэмпай», - подумал Шома, ясно улыбаясь и проникновенно глядя Юдзуру в глаза. Тот засмотрелся. - Иди-ка сюда… Дай мне… Он как-то ловко к нему нагнулся и прильнул к его рту. Аккуратно, прочувствованно, крепко прижимаясь сомкнутыми губами – Шома даже глаза не закрыл от изумления. Юдзуру оторвался глянуть, есть ли толк. Довольно кивнул и ещё разок поцеловал, придерживая кончиками пальцев за подбородок, уже для одного только удовольствия. - Вот так хорошо! Шома ощутил тонкий слой бальзама на губах и зябкую дрожь во всём теле. Хотелось трясти сэмпая за плечи и орать, а в то же самое время за спиной как крылья расправились и изнутри разбирало сумасшедшей радостью. - Ты дурак? – вырвалось у Шомы обессиленно, с лёгким, похожим на всхлипывание смехом. - Я – стратег, - веско поправил Юзу и обернулся в сторону студии. – Идём, нас уже ждут.