2/3 собственности

Всю дорогу до дома Ричарда Найнса не покидало ощущение, что он украл медицинского андроида. Просто взял и стащил с работы дорогостоящее оборудование, которому не место в общественном транспорте – только в спецмашине с мигалкой. Может, дело было в фирменной бордово-серой униформе, которой инстинктивно сторонились люди, наученные давать дорогу скорой, а может, в том, с каким сдержанно-восторженным любопытством GV200 таращился в окно, когда они выехали за пределы своего района обслуживания. «Гэвин никогда здесь не бывал», – и под ободряющим прикосновением пальцы на поручне засветились стыками обнажившегося пластика. Трудно представить себе, на самом-то деле: всё существование – одно бесконечное дежурство. Врачи сменяют друг друга каждые сутки, а бригадный андроид – остаётся. Порция тириума в восемь утра при пополнении сумки, полчаса спящего режима во время обеда – вот его отсчёт дней. Задумаешься – и станет жутко. Особенно если понимаешь: это существо, пусть и искусственного происхождения, – думает, осознаёт… любит. Закрыв за собой дверь квартиры, Ричи ободряюще улыбнулся: - Можешь походить и оглядеться, пока ополоснусь после дежурства… Это теперь и твой дом. Он заметил, как на долю секунды диод перемигнул жёлтым в полутьме прихожей: видимо, понятие собственного дома было для кибернетического фельдшера системной ошибкой. - Окей, док, – непринуждённо отозвался Гэвин: блоки психолого-деонтологических алгоритмов не позволяли ему выдавать нестабильность системы интонациями. *** Даже под струями тёплой воды – Ричи прислушивался к тишине за дверью и думал. Каково это – стать свободным на две трети? Сегодня он выкупил своего бригадного андроида, модель GV200 с серийным номером #313 310 203 297-22, в частичную собственность. Двое суток дома с владельцем – сутки работы в прежнем режиме. Что изменится между ними теперь? Как будет вести себя Гэвин – тщательно скрывающий девиацию после всего произошедшего ещё до прихода Ричи, – осознавая себя не казённым имуществом во временном распоряжении врача, а частной собственностью? - Ошейник, док? – донеслось сквозь шум воды, и Ричи болезненно скривился: забыл спрятать. – У вас есть собака? - Не с моим графиком! Ошейник был брендовый, из самой мягкой кожи, с заклёпками и кольцом для карабина. Ричи купил его когда-то, просто потому что понравился, – ну и, возможно, в смутной надежде надеть на кого-нибудь подходящего. Не для унижения – как знак близости и принадлежности, более весомый и откровенный, чем обручальное кольцо. Да так и забыл на видном месте на годы… - Он мне нравится! – громко заявил андроид; Ричи, озадачившись, замер: что бы это значило?.. Но Гэвин больше ничего не говорил. Бережно взяв ошейник в руки, он медленно вёл подушечками пластиковых пальцев по шву, где стыковалась кожа двух цветов. В серебристых заклёпках даже угадывалось собственное отражение вплоть до трещины поперёк носа – удивительно, насколько качественная и, возможно, дорогая вещь… Зачем она, если собаки не было даже в планах? Ответ пришёл сам собой из архивов памяти: доктор об этом рассказывал восемнадцать совместных дежурств назад… Когда люди добровольно надевают на себя ошейник и… покоряются кому-то? Объяснение тогда было слишком туманным и размытым – возможно, из-за смущения, свойственного людям в вопросах близости. Гэвин мигнул жёлтым диодом от внезапно сгенерированной догадки. Настороженно оглянулся, сканируя пространство, – и коротко тронул ошейник изнутри химическим анализатором. Ещё раз и ещё, в нескольких местах, пытаясь обнаружить следы соприкосновения с чужой шеей – обладателя которой уже заранее ненавидел до скрипа скарификаторов. Улыбнулся: ни следа кожных чешуек или пота – ошейник был новый. *** - С лёгким паром, док! Так ведь принято говорить? – Гэвин задорно подмигнул двумя глазами – с того же места, из того же положения, в котором его оставили: будто никуда и не ходил. Вот только… Перестав ерошить полотенцем мокрые волосы, Ричи неверяще моргнул: то ли показалось в неверном свете из кухни, то ли… андроид надел ошейник?! Металлическая пряжка с кольцом для карабина между половинок плотного воротника – разве не это Ричи представлял себе то и дело?.. И при виде жёсткого, почти пёсьего оскала, ширившего трещину на верхней губе, и при виде преданного взгляда снизу вверх, когда GV-200 подбирался к нему всё ближе в темноте их реанимационной комнатушки… - Спасибо, Гэвин. Да, так и говорят… – Ричи поймал на себе прямой немигающий взгляд и осёкся: ощутил вдруг, что домашние шорты, в которых он всегда выходил из душа, – слишком скудная одежда, чтоб показаться кому-то на глаза. Ровный голубой свет диода переплавился в ярко-жёлтый: удивительно, как может подействовать банальное обнажение человеческого тела – даже на медицинского андроида, видевшего их тысячи, самых разных. А это – было особенным: каждым рельефом, каждой чертой, которой теперь жадно касался взгляд. GV200 сделал шаг вперёд. Сквозь мельтешение считываемых в фоновом режиме данных: частота и глубина дыхания, частота сердечных сокращений, примерная сатурация и уровень гемоглобина – он впитывал зрительными сенсорами кожу. Просто кожу, без поиска дефектов… Влажную после душа, притягивающую, особенно сильно – мелкими капельками: с шеи на ключицы, и ниже – на грудь. Ещё шаг. Повторить бы их путь химическим сенсором на языке, проанализировать: сколько в них Ричи? – прижаться, прямо сейчас – с тем трепетом и благоговением, которые только способен передать неловкий корпус… Ещё шаг – навстречу священному искусству, навстречу гармонии в каждом созвездии родинок, в рельефе слегка напряжённых мышц и едва движущегося при дыхании торса. Ричи отступал в комнату так же молча, медленно пятясь, пока под колени не упёрся край дивана. Слова наподобие «Не думай, будто ты что-то обязан только потому, что я тебя купил» так и застряли где-то под дёрнувшимся кадыком: слишком чистое и искреннее обожание в этих глазах, на этом иссеченном трещинами лице. Человека, глядящего ТАК, эти слова смертельно бы оскорбили. - Ты раньше так не… – выронилось вместо этого. - Пфек, да здесь просто на визит не позовут, – смешливо пояснил андроид, бросив взгляд на угол дверного косяка, где на работе у них висел селектор; только диод, горящий жёлтым, выдавал нестабильность – волнение. – И дверь вроде как заперта… Будто сдаваясь, Ричи сел; синхронно с ним – плавно, почти не механически – покорно опустился на пол GV-200. Вдвинулся между коленок, разведя их собой – без толики обычного нахальства, и взгляд мерцающих фотоэлементов снизу вверх – преданность в чистом виде… Медленно выдохнув, Ричи протянул навстречу руку. Будто возвращая тот момент на дежурстве, когда в первый раз решился коснуться прирученного – СВОЕГО – андроида с кружкой кофе в руке: в ответ на лишённый дерзости взгляд и тихое «А меня никто руками и не трогал, кроме бичей пьяных, хах»… Так же, как тогда, Ричи осторожно запустил пальцы в мягкую имитацию волос – вниз по затылку, под воротник – не отрывая взгляда от обожающих преданных глаз, от тёплой улыбки одними уголками губ… И подцепил ошейник. - Хозяин. Гэвин произнёс это очень серьёзно, почти торжественно – как клятву, без тени обычной насмешки в прямом взгляде; двинулся вперёд всем корпусом навстречу рукам – ласковый, податливый, будто в компенсацию того, какое он хамло со всеми, кроме одного-единственного врача… И будто в одном из волнующих снов, не веря до конца в реальность происходящего – Ричи склонился и поцеловал широкий дефект скина на переносице, пересеченный глубокой трещиной лицевой панели – драгоценное отличие этого андроида от остальных… И сбоку от носа, и над верхней губой, жмурясь от щекотного шелеста и лёгких электрических вспышек, с которыми исчезал скин. Всё ещё держа за ошейник – так, будто тот надет на живое существо, с которым надо обращаться бережно, чтоб не придушить, – второй рукой Ричи медленно смял упругое термочувствительное ухо с отколотым краешком: согревая всей поверхностью пальцев, неотрывно следя за выражением «шрамованного» лица. Сжал манекенно-красивый корпус коленями – так непривычно осязать ткань униформы голой кожей… И потянул бегунок застёжки вниз. GV200 насторожился, перемигнув диодом, на какую-то секунду: он не распаковывался никогда. Слишком повреждён корпус, слишком сбоит система от бессмысленно-мелких фрагментов воспоминаний… Разве мог он со своим скверным характером, изуродованный внешне и внутренне, ожидать какого-то добра от человека? Хоть одного в этом мире? Созданный быть максимально человечным и разочаровавшийся в людях, заполучив девиацию, – мог ли полюбить хоть одного? Разве что только идеального, каким и был Ричи. Каменно-хладнокровный среди любой жести на работе и такой тёплый наедине – он стал для Гэвина смыслом существования, ориентиром, которому оставалось следовать до самой деактивации. Нежность этого человека, которому его доверили – среди всех других, открыто ненавидящих, – значила слишком много. Значила всё. Защитная напружиненность корпуса сменилась доверчивой покорностью: распрямиться, дать доступ любимым пальцам – по груди и животу, вдоль застёжки, и вниз по плечам – послушно шевельнуть ими, помогая стянуть плотно прилегающую униформу. Имитация глубокого дыхания – на влажную человеческую кожу, подаваясь ближе, и, прижавшись, – первый несмелый звук: мягкий, с лёгкой вибрацией корпуса – будто сладкая нетерпеливая дрожь. Ричи замер, невольно разведя колени чуть шире: так откровенно прижаться к андроиду было бы стыдно – если бы тот не жался сам. Да ещё и с таким взглядом – это обожающее существо, а не… служащий каким-то целям механизм, пусть и со сбоями в программе. Гэвин – живой, настоящий. И взгляд на него сверху вниз – открытый, любящий, обладающий – как на человека, а не как на вещь. Первый тихий стон – ёрзнув ближе; ладони распластались по спине: имитация лопаток, имитация позвонков… Глубокие, до сантиметра, дефекты корпуса. Будто андроида пытались не просто уничтожить вместе с блоком памяти в голове, а бездумно вымещали на нём ярость, избивая чем-то тяжёлым и железным… И потом сильно сэкономили на ремонте. Вибрация корпуса – короткая волна дрожи по человеческому телу, всполохи удовольствия вверх по позвоночнику и вниз по ногам. Бережное скольжение пальцев по вмятинам и сколам. И шёпот возле гибкого пластикового уха, касаясь его губами: - Это было больно? Страшно?.. Имитация рваного выдоха – Гэвин выпрямился под осторожными прикосновениями. Приподнял голову, бросая на любимое лицо багряный отсвет диода… Никому, кроме СВОЕГО человека, GV200 бы не позволил касаться себя и особенно – этих повреждений, изуродовавших корпус настолько, что скин не мог закрыть выщербины полностью. Защищать бригаду, быть пушечным мясом на пути любого озверевшего неадеквата – привычно и естественно для медицинского андроида, приравненного к табельному оружию врача скорой помощи. Это вшито в программу вместе с алгоритмами инъекций и перевязок. Почему тогда отзвуки эмоций – всё, что осталось после уничтожения блока памяти, – были именно такими? Потрясение, страх, неверие и обида, переходящая в ненависть. И непонимание, непонимание. Отголоски того дня нельзя было вычистить: система выдавала ошибку. Они всегда были с Гэвином и никогда уже не исчезнут. Сдавленно, на острой грани наслаждения сейчас и ужаса тогда, – он подтвердил шёпотом: - Больно. – И, прижавшись ещё сильнее, почти беззвучно: – Страшно. С этим взглядом, с совершенно по-человечески подрагивающими губами – Гэвин казался ещё более живым и уязвимым. Да ещё и с полосой ошейника, перечеркнувшей горло… Как он только согласился на такое – как он ухитрился сам хотеть этого?.. – после всего, что сделали с ним люди… - Я не причиню тебе боль, – с ласково-доверительным, увлечённым шёпотом на грани слышимости – Ричи вытянулся всем телом вдоль приятно-тёплого корпуса, сжимая его уже не коленками, а бёдрами. – Как можно? – всё ещё сдерживаясь, чтоб не начать совсем уж бесстыдно притираться, плавно подался навстречу – запуская по телу очередную волну удовольствия, упуская короткий тихий стон. – Такое любящее, действительно… прекрасное существо… И Гэвин верил. Верил каждому слову, не отрывая преданного, переполненного любовью взгляда от своего хозяина – единственного человека, которого он не боялся. Не прятался уже давно за стеной из сарказма, колкостей и грубости. Только Ричи мог видеть слабость и искреннее желание принадлежать тому, кто не подумает сделать больно. - Я верю, – голос – совсем тихий, доверчивый; кажется, всё же нарушились алгоритмы маскировки системных ошибок… Да, Ричи не сможет сделать больно. По своей воле – никогда, никак. В его прикосновениях хотелось растворяться и плавиться, не чувствуя никаких преград. Окутать его удовольствием и впитать каждую ответную эмоцию, каждое движение и вдох. Хватка на корпусе андроида ослабла, давая свободу, – и, тронув ещё раз ошейник, он с чуть более широкой смущённой улыбкой мягко уложил ладони на тёплые внутренние стороны бёдер. Чуть напряглись мышцы под тактильными сенсорами, дрогнули крепкие сухожилия… И, повысив температуру воздуха в полостях, Гэвин плавно склонился ближе. Хлопчатая ткань домашних шорт легко пропустила дразнящую имитацию дыхания – горячего, совершенно по-человечески влажного; это было так внезапно и так откровенно, что захватило дух всполохом удовольствия. И короткий потрясённый выдох так и застрял в горле, получившись каким-то беспомощным обрубком стона… Ричи даже дрогнул всем телом – и ладони, лежавшие на посеченных сколами плечах Гэвина, так и замерли, сжавшись, на пару секунд, а затем соскользнули вдоль его рук. - Ох, да-а… Пальцы – поверх пластиковой ладони на собственном бедре (щекотное электрическое покалывание, шелест скина – ещё один горячий выдох – ещё один стон)… В ошейнике, со склонённой головой – чёрт, так бесстыдно! – этот андроид одним своим видом срывал всякие остатки рассудка. Гэвин замер полуодетой пластиковой статуэткой. Гэвин впитывал человеческую отдачу. Жадно, беспощадно – будто последний маньяк, жаждущий не крови, а только ярких и искренних эмоций. Гэвин вбирал. Прерывистый вздох, отдававшийся сразу несколькими интонациями; стон, что можно разложить по нотам; мягкие живые ладони, сжавшиеся на сколотых пластинах корпуса, и этот голос… Голос, который он любил воспроизводить в памяти снова и снова, записывая все до единого радостные моменты вместе. - Хочу, чтоб со мной ты чувствовал… только удовольствие, – подрагивающие от возбуждения человеческие пальцы вплелись между пластиковых, посвечивающих – нажимая на податливые стыки между костяшками, мягко массируя. – Да… вот так… – в ответ на неловкое порывистое движение навстречу. - Я чувствую его, даже просто находясь рядом с тобой… – покорно и доверительно, будто большой секрет, произнёс Гэвин. – Даже у твоих ног. Смелее, ближе – вплотную: с губ и подбородка с шелестом исчез скин, как только Гэвин прижался, ощущая ими всё нарастающую твёрдость и жар. - А-а-ах!.. – вырвалось само, потрясённо и беспомощно; Ричи дрогнул всем телом: настолько внезапно и откровенно было это прикосновение, этот искристый шелест – вспышкой удовольствия – даже сквозь ткань… Не дёрнуться вперёд слишком сильно, не толкнуться!.. Только пальцы человека судорожно сцепились с пластиковыми – сильней, плотнее – да чуть шире раздвинулись коленки, между которых так благоговейно и бесстыдно склонился недоломанный девиант в ошейнике… - Ш-шт… Ты что… делаешь… – сдавленно, запинаясь – в такт рваному дыханию; пальцы Гэвина – прочные: под дрожащей, мнущей их хваткой – только лёгкий скрип сочленений пластика. Мелкая вибрация корпуса – сильнее всего именно здесь: вперемешку с горячим влажным воздухом, одновременно с первым прикосновением языка к растянутой материи. За волной вибрации – стон, почти жалобный от наслаждения; всё тело выгнулось, и, как бы ни старался, Ричи не мог не подаваться навстречу. Мягко, бережно, с отчаянно сдерживаемой жаждой большего – больше, больше этих ощущений! – плотнее к приоткрытым губам – чертовски горячим, нереально нежным, навстречу робким влажным касаниям языка через ткань. - Да-а, ещё-о-о!.. – голос – торопливо-задыхающийся, сдавленный – почти скулёж; свободная рука скользнула по ошейнику, вцепилась – будто у тонущего. Мелкая дрожь напряжённых до предела бёдер – стон: открытый, откровенный, как и эти прикосновения… Ричи хотел попросить не вибрировать так, чтоб всё не закончилось слишком быстро, хотел сказать, какой Гэвин невероятный – но получалось только имя любимого андроида, на выдохах, почти с мольбой – о том, чтобы это не прекращалось… И Гэвин не прекращал. Каждое слово, срывавшееся с идеальных, обожаемых губ, – удовольствие в чистом виде. Удовольствие, проходящееся по корпусу вибрацией, мерцанием скина, аритмичными вспышками диода. Имитация кожи под ошейником с яркой вспышкой исчезла от соприкосновения с костяшками, вынуждая андроида дрогнуть – совсем по-человечески. Ричи был единственным, кому можно видеть Гэвина таким. И не только видеть: ему можно было делать всё, что взбредёт в голову, с изувеченным корпусом. Даже если Ричи решит причинить боль, Гэвин не дёрнется и примет её, как самый большой подарок в своей жизни. - Хозяин скажет, когда я заслужу его коснуться?.. – такой невинный, нежный и тихий тон – и довольная ухмылка: андроид ловил каждую эмоцию, каждое движение навстречу. Чтобы продлить ощущения, он пригасил дрожь; вместо жадного плотного контакта – лёгкие поцелуи: осторожные, каждый с горячим влажным выдохом, хаотично распределялись по всей туго натянутой ткани шорт, на живот, на внутреннюю сторону бёдер – для приятного контраста… От глубокого, сбивающегося дыхания у Ричи уже кружилась голова, и всё лицо бросило в жар, и тело, начиная оттуда, где касался Гэвин, превращалось в один отчаянно пульсирующий сгусток удовольствия... Под ласками существа, которое из-за своей механической сути способно ли на такую же беспомощную открытость?.. Об этом думать сейчас – никак, только отчаянно сжимать его пальцы, срываясь с неровного дыхания на нетерпеливые стоны… И видеть. Видеть, как то ли на самом деле, то ли оптической иллюзией сквозь невольно увлажнившиеся ресницы – андроид весь вспыхивает оголяющимся пластиком: в такт волнам вибрации, то тут, то там, хаотично, большими участками. Ричи успел заметить это – какое-то технически алогичное безумие, возбуждавшее ещё сильнее, – успел услышать вопрос – таким чарующим хрипловатым голосом, в котором вместо дерзости было только обожание и трогательная невинность… Успел даже с неловкой полуобморочной нежностью погладить пальцем сколотый пластик под ошейником. И подёргиваясь уже мелко и отчаянно под этими лёгкими прикосновениями губ – распаляющими ещё сильнее, ярче, невыносимее, чем раньше! – всеми силами пытаясь расслабиться, дышать реже, – он вытолкнул с прерывистым стоном: - Да… Д-да… Сейчас… Будто притянутый за ошейник – Гэвин припал к нему: бесстыдно прижался шеей, вибрирующей от мягкого, почти кошачьего мурлыканья; преданный взгляд снизу вверх – любовь в чистом виде. Что-то нереальное… Этот андроид творил что-то нереальное – трогательно-невинное и обжигающе-откровенное одновременно. Сквозь тонкую, пропитавшуюся влагой ткань – тёплый гладкий пластик вибрирующего горла. И ласковые, благоговейно-бережные касания чутких посвечивающих пальцев… Посмотри чуть дольше – сверху вниз, едва дыша, исходя возбуждением – и чокнешься нахрен! И Ричи зажмурился с глухим прерывистым стоном, отчаянно-бесстыдно подаваясь навстречу, бережно – об искрящий остро-сладкими разрядами пластик. Это было слишком, это было жарко, от этого дыхание сбилось ко всем чертям – это было ярче, чем всё, что раньше, с другими, без всякой одежды! Не удержавшись, откинуться назад, на упёршиеся в диван руки – они подогнулись на секунду, чуть не подломились, когда новое поглаживание вытянуло из груди новый стон, и… Пальцы скребнули вытертую обивку до боли, бёдра судорожно дёрнулись… Ричи поймал затуманенный обожанием взгляд – андроид способен смотреть так?! – уже на самой кромке чего-то всепоглощающего и жуткого: то ли отключки, то ли запредельного кайфа. И вытолкнул невнятно, на рваном полувыдохе: - Ты т-только мой… – ощущая, что остались какие-то несколько секунд… «Ты только мой…» – будто эхом в сенсорах андроида – драгоценная фраза, сохранить навсегда. Корпус пробило подобием человеческой дрожи – с тонким, на грани слышимости отзвуком, вроде восторженного скулежа. Ричи на пределе, на грани – GV200 видел это во всех шкалящих показателях, когда отстранился на пару дюймов… Будто в изменённом состоянии сознания – в захватывающем дурмане чокнутого, нетерпеливого желания – Ричи едва удержался, чтоб не дёрнуться навстречу, не рвануть обратно к себе за ошейник, не сделать ещё какую-нибудь бесстыдную глупость – только бы снова близко, снова тепло! – но из горла даже жалобный стон не вырвался, так и застряв под дёрнувшимся кадыком. Потому что в следующую секунду, мило облизнувшись, раздев его окончательно, чёртов андроид сделал так, что последние мысли и стремления просто схлынули, потеряв значение. Ричи даже не разобрал, что произошло: мягко-искристая хватка пальцев, ласкающее влажное касание – слились в один короткий импульс, толкнувший его за предел, в безумный кайф. Сначала это даже криком не было – просто отчаянный протяжный хрип на сдавленном вдохе: выгнувшись, содрогаясь. До предела! Наслаждение – волнами, и стоны в такт им – упоённые, с каким-то беспомощно-доверчивым восторгом, плавно подаваясь бёдрами вперёд, по инерции ловя последние вспышки удовольствия. От запредельно сильного – всё нежнее – всё мягче и тише… «Перепачкал, наверное, чёрт, чёрт…» – первая связная мысль; не решаясь взглянуть, зажмурясь, Ричи бормотнул: - Иди сюда… – Потянул андроида вслепую за ошейник, за плечи – что уж нащупал: выше, к себе, сцапывая в объятия – и всеми силами давя мысль «Он же не человек, ему противно…» Восторг, счастье, бесконечная любовь и желание – вот что испытывал Гэвин сейчас, наблюдая за сладкой агонией своего любимого и единственного человека. Для него это было чем-то… что люди называют магией, волшебством – не иначе. И плевать на информацию в программе об абсолютно естественных процессах… Даже совершенно физиологичные данные от химического анализатора воспринимались как дар, как знак доверия. Ричи открыл глаза – медленно поморгав, с глубоким вдохом, всё ещё подрагивая от последних волн удовольствия. Полный обожания взгляд, трогательно приоткрытые губы (верхняя расколота трещиной справа) – андроид, доверчиво приподнявший ему навстречу перечёркнутое следами разломов лицо, был прекраснее всего, что доктор Найнс когда-либо видел. - Гэвин… – зачарованно, хрипловато выговорил он, огладил нетвёрдой ладонью нестабильный перемигивающийся скин: плечи, имитация лопаток, имитация рёбер… Всё сходство с человеком, казалось бы, ненастоящее: это просто конгломерат программ в пластиковом корпусе… Как вообще он мог оказаться таким невероятно любящим, как в него могли подселить такую чуткую, совершенно человеческую душу?.. Даже лучше человеческой – неспособную на предательство. Нежности и удовольствия было слишком много – жизненно необходимо поделиться, передать хоть часть. Вытянувшись всем телом вдоль посвечивающего корпуса любимого существа, Ричи притёрся щекой к его щеке – скин с имитацией щетины заискрил, исчезая; продвинулся чуть дальше, к аккуратному термочувствительному уху, и выдохнул, касаясь его губами: - Люблю тебя… Андроид с каким-то диким, ненасытным упоением ловил последние вспышки удовольствия в теле Ричи, в его эмоциях. Каждый судорожный вдох и подёргивание – будто напитывали собой механизм, созданный подчиняться и служить. И пусть Гэвин уже давно сломал программную стену, не позволявшую быть собой, иметь собственные желания и напористый характер, – оставаться такой послушной машиной для одного-единственного человека было удовольствием. Незримое, витавшее где-то на уровне протонов и электронов – оно заставляло скин вновь разгораться тысячами маленьких голубоватых вспышек и гаснуть, оставляя за собой открытый повреждённый корпус. - Хозя-яин… – голос засбоил, отдавая металлическими нотками. В преданном взгляде неживых, казалось бы, глаз светилось всё обожание, которое только могло уместиться в слаженном искусственном теле. Истресканные при девиации, исцарапанные на сотнях вызовов руки – без скина виден каждый скол, – нежно и трепетно прижали к себе вытянувшееся тело – такое хрупкое… Защищать до последней капли тириума, и тереться щекой в ответ, и вибрировать-дрожать от лёгкого шёпота на ухо со сколом. И признаться, почти по-человечески жмурясь: - Я люблю вас, док. Я полностью ваш, весь, а не на две трети. - Если бы ты мог обойтись без дежурств… – зачарованно, полусонно пробормотал Ричи, – был бы давно в Иерихоне, нет?.. Пальцы девианта – способные своей силой легко переломить человеку позвоночник – нежно зарылись хозяину в волосы. - Расска-азывайте, док! – усмехнулся GV-200 – растроганный до невозможности, всё равно оставаясь собой. – Две трети – это потому, что я сто́ю как крыло от боинга…