***
Места для поцелуев — выходы из музеев, синяки под глазами и пауза в пару секунд между треками из общего плейлиста. Он обнимал его текстом через кварталы (комбинация букв любимого имени невидимыми подушечками пальцев касается щёк). Он помнил о шраме на тыльной стороне ладони и дарил самодельные проволочные кольца (все — от шампанского, которое парень бережно разливал в кофейные стаканчики, на которые они никогда не надевали крышечки). Они были друзьями. Дру-зьями. Двусложные («я» и «ты», «ты» да «я»), посиделки даже в два часа ночи, неряшливые поцелуи в лоб во время удачных и смешных шуток. Как похвала. Похлопывания по плечу. Это было так чудесно и так быстротечно. Они познакомились только месяц назад, но уже обнаружили между собой очень много общего, это всё накрыло с головой и такими невероятными эмоциями. Они всё прекрасно понимали, но дистанция не нарушалась даже на пьяную голову. Это, может быть, и к лучшему: они в обычной манере соглашались, что взаимная любовь — это невыносимо и скучно. — От этой скуки, знаешь ли, ни у кого ничего гениального не выходило, — шепчет соулмейт так сладко, его глаза блестят от свечения экрана ноутбука. Сидят себе горе-творцы, неверующие, но возвысившие боль до Олимпа. Вечно ищущие пристань, опору, но только слепо сбивающиеся. Сталкивающиеся, упирающиеся в друг друга. Пытающиеся раствориться в морской пене, потеряться в глубинах среди разноцветных рыб Океании. Наверное, только им дано правильно трактовать слово «дру-жба». Наверное, Минхён сильно увяз в метафорах, чтобы быть по-настоящему понятым. Они бегали и веселились, кидали в окна заброшенного здания камни; спорили, кто выбьет больше всего стекла, которое на следующий день будет переливаться солнечными зайчиками, когда эти двое будут мимо проходить по пути в университет. Забавные подростки, которых выносило со смеху по малозначительным причинам в транспорте, на паре у занудного препода журналистики, во время идеальной тишины при абрикосовом рассвете. Они спасались от этой городской суеты, обнимались, укутываясь в полинявший плед и чувствовали себя счастливыми.***
Мой человек-родственная-душа; человек, встреча с которым, казалось, была предначертана судьбой. Всегда выслушает, поймёт и утешит. В этот раз стук сердец звучал в унисон. У меня перехватывало дыхание от этих непередаваемых ощущений. В этот раз я решил принять позицию «Когда не знаешь, целовать или нет, на всякий случай целуй». И я не пожалел. Это было на самом деле невероятно. Просто крышесносно, по-новому, я как будто заново родился и вспомнил как меня зовут. Его шелковистые волосы щекотали мне нос, когда чёлкой падали ему на лицо. Я убирал их, покрывая мелкими поцелуями его щёки и закатывал глаза, когда он жадно дышал. Переводил дыхание, чтобы поцеловать меня снова. Что это было: дар Божий или адское наводнение? До головокружения и тёмных пятен перед глазами, до состояния, когда ты теряешь дар речи и не можешь понять, сказка это или нет — настолько это феерично. Я думал над этим состоянием счастья, и, мне кажется, люди теряются, когда думают о счастье как о конечной цели. Разве вы не знаете, с чего обычно начинается сильное чувство? С пустяка. Вы когда-то влюблялись? Взаимно, невзаимно, не суть. Что вы чувствуете первым: смущение, или вы отвергаете, что уже попались в эту ловушку из любовных фантазий? Это смятение ощущений, неловкого молчания, потери в самом себе. Любовь как яд рассасывается по коже и пропитывает, вводит в тебя жилку заторможенного счастья и страданий одновременно. Ты окрылён, наполнен силой и энергией, жаждешь от него внимания, хочешь быть как можно больше задействован в его жизни. Чтобы человек тоже тобой пропитался. Но рядом с ним делаешь непринуждённый вид, даже немного гордый и застенчивый, рассчитываешь на его инициативу из ряда «фантазии с человеком, который тебе симпатизирует». Это было ощущение боли в груди, бабочек в животе и мурашек по коже. Любая мысль о нём вызывала смущение и чувство удовольствия, связанного со страхом; восхищение, немое желание прикасаться и вдохнуть его запах. Проводить почти каждое утро под университетом по полчаса в надежде «случайно» с ним столкнуться, может ещё лучше: дойти до аудитории и по счастливой внезапности и благословению Вселенной сесть вместе за одну скамью. Но как бы я ни скрывал свои чувства, мои друзья Юта и Ёнхо тихо посмеивались как я менялся при появлении Донхёка на горизонте. Я всегда считал, что отклеить маску от лица трудно. Но всегда найдётся тот, кто снимет её легким движением руки. Мы впервые встретили друг друга в коридоре спустя несколько недель начала обучения: я, как ответственный ученик не пропускал ни единого занятия, а он путался в кабинетах, расписании и считал себя социопатом с отличным язвительным чувством юмора. Парень стоял у стенки и смотрел что-то в телефоне, его волосы прятали эти прекрасные глаза. Тогда я и понял: вижу самое прекрасное творение в своей жизни — тысячи маленьких, но самых настоящих ярких звёзд в глазах, в сияющем лице, в этих костлявых кистях. Губы, которые говорят о многом и говорят (много), которые заставляют восхищённо затаить дыхание и вмиг влюбиться. Донхёк был просто Богом, который сошёл с небес. Я впервые чувствовал себя безнадёжно влюблённым и когда в очередной раз пытался с ним заговорить, парень просто разворачивался и уходил, будто и не слышал мой голос. Настолько глубоко он забрался в мою голову, что начал грызть кору головного мозга. Я слышал постоянный навязчивый хруст, и единственное, что летало у меня в голове так это: «Ты не строитель, хули из себя строишь непонятно что». Но моё состояние души так и не было озвучено прямо центру моих воздыханий, а скомкано и запихнуто глубоко и надолго. Несдержанность — один из моих, казалось бы, главных минусов, который, впрочем, совсем не помогает с тем же признанием, к сожалению. И ведь я осознавал, что для пересечения черты нужно максимально подготовиться ко всем последствиям, продумать пути отступления, чтобы не впадать в депрессию ещё глубже. Затем навалилась тоска. Тоска — это когда жаждешь чего-то, сам не знаешь чего… Оно существует, это неведомое и желанное, но его не высказать словом, не передать музыкой и не возложить в крик. Ты просто будто захлёбываешься ртутью, которая неожиданно превращается в море и накрывает тебя целиком. Ребята видели моё состояние, пытались развеселить, прикрутить это настроение «не трогайте меня, я умираю». — Не кисни. — Накамото настойчиво пихал ко мне свой ланчбокс с палочками, заставляя поесть. Он привык таскать мне еду в последние недели с нашей встречи с Донхёком, и каждый раз перед нашей общей парой друзья тащили меня в столовую. Попытки накормить изредка удавались успешно — я просто сдавался, ведь не было сил им долго перечить. Мне всегда казалось: случилось, значит, случилось. Какая к черту разница, почему небо в очередной раз рухнуло мне на голову? Оно рухнуло, следовательно, надо выстоять — и я выстоял. Собрался на пару, повиснув с улыбкой на Ёнхо (тот твердил о том, что мои перепады настроения его до чёртиков пугают). Но я лишь хотел казаться более беспечным, ведь показываться перед своим центром Вселенной угрюмым бревном тоже не хотелось. Но чёрт, он был таким красивым. Я рано утром сплевываю лепестки цветков вишни и думаю, что если бы не боль в груди, то это можно было бы даже назвать романтичным. Но он будто разрезал меня пополам одним своим существованием, и я до сих пор благодарю Бога за то, что именно этот день, где я беззаботно рухнулся на скамью со своими приятелями, изменил мою судьбу. Мистер Ким До Ён задал проект, довольно большой, но несложный — вечеров пяти на содержание мне бы оказалось вполне достаточно, если отказаться от видеоигры. Пары он распределил самостоятельно, чтобы мы не вздумали хитрить, поэтому и темы были заранее подготовлены, чтобы избежать повторения. Но согласитесь, не бывает таких волшебных совпадений. На целый поток зазвучали наши имена вместе «Ли Донхёк и Ли Минхён». Я был на седьмом небе от счастья и не знал как это тактично скрыть. Но его глаза нашли мои, и я буквально чуть не потерял голову. Юта задорно пихнул меня в бок, пока я продолжал благодарить Господа и всех богов Олимпа. Это была реальность, послание с самих небеса, никак иначе. Теперь у меня была возможность заговорить с ним на общую тему, может даже узнать его получше (от этой мысли меня бросало в дикий восторг). Главное не сойти с ума и не проглотить язык!***
Наши отношения закрутились очень быстро, и я стал сомневаться были ли они надёжными: не люблю спонтанности, но ещё больше не люблю, когда Донхёк не держит меня за руку. Наш первый поцелуй произошёл у меня дома, когда я, перебирая страницы конспекта, диктовал Донхёку основополагающую формулу для новой главы нашей работы, и словил на себе его взгляд. Этот проект оказался длительным: аж на четыре месяца до конца семестра, и у нас на днях должна была состояться публичная защита. Я бы не сказал, что боюсь, но Ли особыми знаниями не блистал по этому предмету, а я трепетно держался за стипендию. Мне было тяжело продумать всевозможные вопросы преподавателя, и у меня уже начинался нервный тик, подёргивание мускулов лица напрягало ещё больше. И в этот вечер всё снова повторилось, мои руки затряслись. Если бы не наличие возможности контролировать свои мысли, я бы назвал это накатывающей истерией. Донхёк прильнул ко мне обнимая — что было очень странным, ведь между нами всё это время держалась определённая дистанция, и мы не нарушали её. Максимум, что я мог от него получить — это хитрую полуулыбку, когда он зажигал сигарету в моей комнате, или похлопывания по плечу. Возможно абсурд, но сюда так же можно включить пару раз смеха с моей неуклюжести, но это совсем другие истории, которые согревали даже в рекордно низкую температуру. Моё любимое число это два, и я резко замечтал, смотря в его глаза, чтобы в этом мире нас всегда было двое. И ведь целовать Донхёка — самое правильное, что когда-либо со мной случалось. Это ощущение горит внутри, когда я с нетерпением тянусь ближе, он проходится пальцами по моей шее, останавливает ладонь у гулко бьющегося сердца. Напряжение спадает на нет, ведь есть только я и он. Он скользит языком по моим губам, и я с немым стоном пускаю его внутрь, чувствуя, как наше дыхание смешивается, вторит друг другу. Всё внутри меня сжимается, взрывается фейерверками, и наши имена в голове становятся неважными, всего лишь тёмными пятнами в воздухе, кто мы, что мы — малосущественно. Его действительно пухлые слегка розоватые губы от частых покусываний выглядят как спелая вишенка на торте, от которой сносит крышу. Поцелуи максимально возле губ, поддразнивая. Господи, прости. Я умираю от него. Он обещал мне быть Ли Донхёком, который работает ещё усерднее. Он так уставал, что засыпал где угодно, и я находил это невозможно привлекательно милым. Он работал допоздна в кафешке баристой, спал пару часов дома и бежал на лекцию: кое-где я помогал ему, но преподаватели всегда требовали устную подготовку, а не выполнение домашних заданий на листочках. Поэтому с каждой неделей сессия становилась всё ближе, а часы сна с рекордной скоростью снижались до минимальных цифр. Я волновался, устраивался на подработки, но не задерживался на них надолго, потому что боялся слететь со стипендии. Она пока была самым стабильным заработком и приходила ежемесячно. Донхёк гордился мной, но я видел в его уставших глазах это непонимание зачем мне хвататься за эти гроши. И ведь на эту тему у нас тоже были регулярные споры: он всегда был тем, кто не рассчитывал на даровщину, а предпочитал добиваться всего собственным трудом. Аргумент, что мой труд — мой ум, никак не работал. Он знал, что я не люблю морепродукты и зачастую при удобном случае готовил два разных блюда, если не шёл мне на уступки. За это я ему был благодарен и всегда восхищался этой заботой с его стороны. Донхёк всегда пытался мне угодить, несмотря на то, что в нашей маленькой дряхлой квартире именно я занимался домашним хозяйством. Подсознательно жалел его, после пар или работы, приходящего домой, посылая в душ, а затем приглашая к столу ради почти остывшего ужина. Соглашусь, что мои кулинарные навыки были далеки до эпицентра моей Вселенной, который успевал за баром не только варить кофе, но и помогать поварам от нехватки рук. Ли не боялся, казалось, никакой работы и всегда считал, что деньги — это счастье, и чем их больше, тем лучше. Он мог ходить в дырявых конверсах, но зато на наши полгода принести футболку, на которую я когда-то раз посмотрел в торговом центре, перевернув от возмущения ценник этикеткой вниз. Он был уставшим милым котёнком, который еле добирался до кровати, ведь завтра нужно рано вставать и вообще: «Хён, я полон сил и энергии, поэтому мне нужно её сохранить на завтра», — громко при этом зевая. Он поедал мои чизкейки за просмотром фильмов и оставлял чашки по комнате, будто играя со мной в какую-то странную игру. Я не скажу, что злился, но возмущался такому поведению. И увы, не всегда угадывал подходящий момент, когда он «в настроении». Бытовщина есть всегда, казалось бы. Всего лишь раз я задумывался, стоит ли продолжать наши отношения. Домой я тогда плёлся медленно, отчего обычные пятнадцать минут ходьбы до дома перерастали в двадцать пять. Я долго думал, что же скажу ему, как мне себя вести, стоит ли молча собрать вещи и испариться как утренняя роса? Но стоило мне переступить порог квартиры, я заметил, что вокруг царила явно не нагнетающая атмосфера. Донхёк ждал меня за столом, приготовив горячий какао с зефирками в форме сердечек и лазанью с мясным рагу, лучезарно улыбаясь и с энтузиазмом рвавшись сделать мне массаж. За весь период наших отношений у нас было много пустых споров, но у кого их не бывает? Мы ссорились, били посуду, а затем долго-долго целовались, прятались от друг друга в родных объятьях. Боль от скандалов быстро проходила, сменялась чем-то космическим: страстью, и желание накрывало нас, стоило Донхёку провести своим влажным языком по моей шее. Я трепетал от этого, моё тело меня не слушалось стоило оказаться в его руках. Он заставлял меня выгибаться ему навстречу. Будто слепой котёнок искал его уста, чтобы смять эти губы в очередном поцелуе. Не проходит и десяти минут: я прерывисто дышу. Как тряпичная кукла покладисто подстраиваюсь под его поцелуи и сжимания своего тела этим прекрасным Богом. Не могу поверить, что он мой. Чувствую себя благословенным человеком. Донхёк чувствует себя космосом. Таким бесконечным и невоодушевлённым. То, что мы сейчас голые, заставляет обоих чуть напрячься, ибо воспоминания нашего первого раза становятся куда более чёткими, а внутри всё хаотично мечется из стороны в сторону. — Я сегодня плохо себя вёл. Вы меня накажете, сонбеним Ли? — шепчу на ухо парню, и тот сходит с ума по новой от того, насколько это одурманивающе и сексуально. Уверен, мы уже и не помним из-за чего поссорились в этот раз. Первый толчок с таким сладким стоном: я кричу. Кончить готов тут же — настолько это всё будоражит; я сдерживаю себя из последних сил, но разрядка всё равно приходит быстро. Не могу найти фокус, всматриваясь в этот потолок. Вздыхаю, глухо стону, Донхёк прижимается ко мне всем телом. Наваливается, чтобы снова сделать смелый толчок, и ещё один, заставляя меня дрожать как осиновый лист. Подрагивают губы, хочу что-то сказать, но изо рта вырывается только слабое рычание. Донхёк не выдерживает и пяти минут, резко разворачивает к себе уже обмякшего меня от оргазма. Начинаю различать цвета. Он кончает мне прямо в рот, а я, не отрываясь от члена, послушно всё сглатываю и только после поднимаю на Донхёка свой помутневший взгляд. Пытаюсь найти слюну, чтобы облизать пересохшие от возбуждения губы. Он восстанавливает дыхание и наконец спрашивает: — Тебе понравилось? Не могу удержаться: в ответ согласно мычу, нетерпеливо лезя за новым поцелуем. — Кажется, кто-то быстро вошёл во вкус. — Донхёк смеётся прямо в чужие пухлые губы, отвечая лёгким поцелуем. Не могу сопротивляться, как и он мне. Глупо улыбаюсь, пряча нос в изгибе шеи Донхёка, когда восходящее февральское солнце окутывает нас в последний раз перед тем, как провалиться в сон, оставляя лёгкие поцелуи на бледных щеках.***
Когда Донхёк говорил во время трудностей «Всё проходит, пройдёт и это», то Минхён не думал, что коснётся и его чувств к нему. Они порвали между собой по весне. — Твои последние слова? — Минхён поднял свой усталый взгляд. Даже не так. Не усталый, а измученный. Измученный этим годом Ада в облике Рая. Его Ада. Обмана самого себя, он врал прямо в глаза, тратил и своё, и его время напрасно. Но реакция на слова парня была не такой, какой он ожидал. Он проглотил ком в горле, отвёл взгляд в сторону и запустил кисть руки в неряшливые волосы. — А они обязательно должны быть последними? Они снова врали себе. И эта ложь была не такой сладкой, чтобы взять её и проглотить. Дать друг другу шанс. Это парень прекрасно понимал, растягивая рукава новой кофты. Он подбирал слова, чтобы тактично выразить свои мысли, чтобы не разрыдаться посреди улицы. Ему было жалко. Что именно жалко — просранного года жизни на самообман или того, что его судьба оказалась ошибочной, — он не мог дать ответа. Ни спустя дня раздумий, ни через месяц. Это была долгая дискуссия, и всё заканчивалось тем, что он просто запутался в себе как глупый подросток. Донхёк протянул руку к Минхёну, который не знал как её взять, и ему пришлось сломать парню пальцы своим молчанием. Новая глава его жизни ворвалась в тот же день на встречу первокурсников на заднем дворе, когда блондин угрюмо шёл через эту толпу к нужному корпусу в актовый зал. Они столкнулись лбами, мальчик с такими чудесными и поразительно тёмными глазами проткнул Минхёна насквозь. Его имя было Ли Тэ Ён — филолог-первокурсник, совсем немного выше старшекурсника напротив, такой растерянный среди этих бесчисленных кабинетов и людей. Ли впервые был удивлён, насколько изящно может выглядеть парень, как его движения — казалось бы, бесполезные и неряшливые, потерянные, — аккуратно и нежно двигались в воздухе. Минхён закашлялся новыми цветами в туалете в тот же день — лепестки тигровой лилии на вкус были кислыми и кардинально отличались от цветения вишни. Были ли такое возможным? Мин не бежал к врачу, оставаясь в неведении и в страхе, ведь всё ещё был с Донхёком, хоть и последний день — но как же это губило сердце. Он ведь не такой, чтобы менять партнёров как перчатки. Это всё давало на мозги, но Минхён и не догадывался, как всё могло быстро обернуться. Тут он не мог забыть боль в глазах Донхёка, а сейчас — плавные движения кистей Тэ. Будто он дирижировал какую-то сверхчувствительную и самую прекрасную мелодию. И ведь правильного выбора в реальности не существует — есть только сделанный выбор и его последствия. И Минхён, как глупый подросток выбирал не стабильность и взаимную любовь (скорее выгодную), а неизвестность, глубину, море, в котором он потеряет свой инстинкт самосохранения и с блаженной улыбкой пойдёт ко дну. Минхён терпеть не мог доморощенных философов, которые утверждали, что время — лучший лекарь. Время — хороший анестезиолог. Годы притупляют боль, но рана-то остаётся. И несмотря на то, что он разлюбил Донхёка (как ему казалось), рана в сердце была глубокая: слишком многое у них случилось за это «мы», поэтому он не мог найти себе покоя. Ходил взад-вперёд, искал ответы на вопросы, которые не произносил вслух. Он был подавлен, ко всему безразличен, казалось, что Минхён не понимал сути соулмейтов. Ему казалось, что эти цветы означали судьбу на всю жизнь; что они будут жить «долго и счастливо», как в любой сказке Дисней. Но этого не произошло, и сейчас он боролся с ядом в виде Ли Тэёна, который пропитывал тело, смешивался с вязкой багровой кровью, хотел жить в каждом уголке сознания, вытесняя Донхёка из головы. Познав в самом расцвете лет эмоциональную смерть, пребывая в губительном равнодушии, человек всё равно мечтает о том, чтобы жить. Минхён хватался за жизнь, разрываясь между Тэёном и Донхёком, потому что их миры так кардинально отличались! Каждый был притягателен и губителен. Он так хотел жить дальше, не заходя на страницы в социальных сетях к «Покровителю вишнёвых лепестков», потому что это было нереально тяжело воспринимать. Общие публикации ведь были удалены. Минхён желал снова радоваться и чувствовать. И мечта эта, как родниковый ключ, заваленный валунами, всё равно сочилась тоненьким ручейком в сердце. Он тосковал по этим вечерам, и воспоминания в голове всплывали перед сном, ведь столько времени было потрачено на него. Ведь когда-то Минхён считал его Богом. Персональным Богом. Тем божеством, которое защитит от зла, спасёт от ночных кошмаров и подарит сказку наяву, где они убегут в закат под какую-то песню Криса Брауна. Но даже самые, казалось, в перспективе реальные желания просто могут в любой момент взорваться непониманием, злостью и расставанием. На смену Донхёку всегда приходила ипостась Тэёна. — Какие твои любимые цветы? — Ни «Сколько тебе лет?», ни «Кем работают твои родители?», а именно такой вопрос задал Минхён Тэёну в коридоре, специально подсмотрев его расписание. Такие действия напоминали бывшее «сталкерское прошлое» за Донхёком, и от этого становилось дурно, но не тоскливо как раньше. Тэён прятал свою скромную улыбку, сияя, когда Ли так являлся к нему и разбавлял перемену своим бархатным голосом. Они болтали слишком много: по телефону по дороге домой, на остановке автобуса, вечером, нашептывая друг другу смешные шутки про Ким Чен Ына. Но Тэ это нравилось и было абсолютно в новинку, он воспринимал старшекурсника как что-то невероятное в своей жизни, вручая карт-бланш на их отношения. Ему нравился его громкий заливистый смех, эта детская улыбка и фишка вставлять в корейскую речь английские слова. — Что думаешь о посиделках на балконе с печеньками и чаем, где перед твоими глазами красное солнце будет прятаться за горизонт и свежий воздух будет развивать твои волосы? — спрашивал кокетливо Тэён, переплетая свои пальцы с пальцами Минхёна. Тогда они впервые прошлись за руки по университетскому коридору, и это было испытание не для слабонервных: оба парня не испытывали счастья при публичной огласке. Но чёрт, как после таких слов, сказанных настолько бархатным голосом, не попробовать положить весь мир перед Тэёном? Минхён так сходил с ума: он обожал сцеловывать эту улыбку и этот мягкий смех, оставлять тёплые отпечатки губ на щеках, лбу и кончике носа. Эти черты лица, мягкие волосы, острые ключицы — всё было как во сне. Прекрасное безумие, превращающее Ли в зависимого влюблённого подростка. Он боготворил Тэёна как никто другой, выискивая встречи. Первокурсник был не против — это были его первые отношения, и он оказался в них неопытным, взывая старшекурсника к лидирующей позиции, внимательно впитывая каждую мелочь их первой недели притягательности друг к другу. Это было волшебно, и нельзя не кричать об этом на весь мир, ведь Минхён был счастлив! Мальчик был так робок и поэтичен, что старшекурсник периодически заслушивался и даже не представлял, что возможно так красиво говорить. Он держал Тэёна за руку, рассказывал смешные и интересные истории со своей жизни и студенчества, сидел с ним на кухне и пил белый чай, сладко нашёптывая как от парня прекрасно пахнет. — Всё будет хорошо. — Тэён чувствовал периодически волнение старшекурсника. Он был чем-то озабочен, постоянно вглядываясь в потухший экран смартфона. — Всё правда будет хорошо. — Ли закрывал глаза, губы Тэ касались его щеки. Напоминало касание тополиного семечка в ореоле хлопковой ваты в далёком детстве. Мягкое, легкое, полное обещаний. Некоторые вещи никогда не остаются позади в пустоте. Они не желают покорно и тихо умирать в прошлом, постоянно вырываются наружу — из забвения, из памяти, из минувшего, — и дают о себе знать в самую неподходящую минуту. Минхён проводит рукой по скуле Тэёна. Тот же внимательно наблюдает, будто очарованный и напуганный — всё как в первый день их знакомства. Периодически находит сходства его черт лица с Донхёком и пугается. Иногда Тэён приобретает похожую интонацию как у бывшего, походку, предпочтения в еде. Минхён хоть и чувствует себя влюблённым подростком, и считает парня похожим на пушистого кролика, но он тайно считает себя нездоровым. Пока Тэ смеётся ему в лицо, он выглядит самым милым существом на планете. Когда тот целует Минхёна, что-то меняется: глаза невероятно пошло блестят. Тэён обхватывает руками лицо юноши и садится на него сверху. Ипостась Донхёка растворяется будто по щелчку. Воздух предательски сдавливает лёгкие, становится вязким и густым, тяжело доступным. Ли выглядит довольным, наблюдая, как тело Минхёна напрягается, когда он проводит своим влажным языком по его шее. Ему нравится эта игра и такая робкость их начала, ведь то, как Минхён через секунду обхватывает туловище Тэёна и по-хозяйски перекидывает первокурсника на диван… Никак не вяжется с цветочками и милостями. Эта страсть вспыхивает так же ярко, как и их карие глаза. Они — одно целое, одна эмоция, одна футболка на двоих, одна банка мороженого. Один облегчённый и глухой стон, когда Тэён без сил сползает с Минхёна на место рядом. Хреновая правда. Люди хотят, чтобы их любили. Если не любят — пускай восхищаются, ненавидят, презирают. Что-угодно, лишь бы к ним испытывали чувства. Потому что на этом злосчастном чёрном экране выпрыгивает уведомление и оказывается очередным «левым». Не то, которое нужно. Донхёк знал это и раздражался от осознания, что его так быстро забыли. А кто бы не злился? Он хотел распустить слухи, начинать терроризировать своего бывшего с фейковых страниц, делать хоть что-нибудь, чтобы не чувствовать пустоту внутри. Но он всё так же провожал этого мелкого засранца, который с детским видом и трепетностью держал руку Минхёна. Парню не оставалось ничего, как достать свой смартфон и разблокировать его. Это был его шанс на что-то, ведь в сопливых мелодрамах всегда работало. _LeeDong.hyuk нравится Ваше фото.Минхён: Я хочу уничтожить в себе всё, что может хотя бы малость напоминать о тебе. Я просто больше так не могу. Бегаешь по моим венам туда-сюда, совсем наплевав на личное пространство. Ты можешь выйти у меня из головы? Я заслужил счастье, а не твои карие глаза
Но Марк так и не находит в себе силы, чтобы отправить это сообщение, ведь увидев уведомление снова давится цветением вишни.