Иной мир.

— Записываем новую тему, — громко произнесла преподаватель, захлопнув за собой дверь, заставив замолчать, что-то бурно обсуждающих, гриффиндорцев и слизеринцев четвёртого курса, — «Непростительные заклинания и их история». Вокруг дружно заскрипели перья, оповещая, что этот урок пойдёт намного спокойнее, чем тот, что был проведен буквально несколько дней назад. За этот промежуток времени Доктор успела сделать ровно ничего. Она по какой-то причине бездействовала, будто что-то мешало ей творить историю. Девушка просто сидела и разговаривала с преподавателями, особенно хорошо сдружившись с Минервой. Пожилая женщина с большим опытом сразу привлекала внимание путешественницы. Они легко смогли найти общий язык, иногда жалуясь друг другу на учеников, но при этом с большим интересом болтали о предстоящем событии. С другими преподавателями отношения были также более чем хорошие. Они весело ей махали, стоило только заметить присутствие Доктора. Даже профессор Флитвик один раз пригласил её на чай. Это было более чем странно. Ведь последнее время, а точнее несколько лет, Доктора никто и никуда не приглашали. Даже не знали о ней. И единственный человек, который так и не смог наладить с девушкой более-менее хорошие отношения, так это Снейп. За столом он на неё даже не смотрел, а стоило ему встретить волшебницу в коридоре, так тут же разворачивался или просто проходил мимо, будто Доктора не существует в этом мире. И это бесило. А вот с профессором истории отношения были, как никогда, любезные. Они постоянно гуляли вместе и пару раз целовались. Как бы не хотелось расстраивать этого хорошего человека, как назвала его сама девушка, обманывать Доктор не любила и уже обдумывала, как бы это сказать по-мягче. — Профессор, а разве в школьном курсе разрешено изучение тёмных заклятий? — спросил мистер Поттер. Доктор, которая уже прошла к доске и успела записать новую тему, развернулась, и на её лице заиграла заинтересованная улыбка. — Неправильное понятие — тёмная магия. Ма­гия всег­да од­на, маль­чик. Ее прин­ци­пы еди­ны, что для Бе­лой, что для Чер­ной. Де­ление ус­ловно, а раз­ни­ца зак­лю­ча­ет­ся в прес­ле­ду­емых ма­гом це­лях и пос­ледс­тви­ях его дей­ствий. Ма­гия — не на­ука, не ре­лигия. Это са­мое нас­то­ящее ре­мес­ло. Цель и суть ма­гии сво­дит­ся к из­ме­нению ре­аль­нос­ти, прос­транс­тва. А сде­лать это мож­но толь­ко при­менив во­лю, зна­ния и уме­ния. Что мы и собираемся делать на моих занятиях, по крайней мере, попытаемся. — Или применив при­род­ные спо­соб­ности, — выкрикнул со своего места слизеринец. — Да, но прос­то вол­шебни­ки с са­мого на­чала на­деле­ны боль­шей во­лей, — поправила Доктор. Гар­ри от­кро­вен­но за­ин­те­ресо­вал­ся бе­седой. Из пап­ки выс­коль­знул лис­ток, но ник­то не об­ра­тил на не­го ни ма­лей­ше­го вни­мания. — А во­лю мы рас­смат­ри­ва­ем как спо­соб­ность уп­равлять? — Как воз­можность из­ме­нять. Маг­лы столь­ко вре­мени тра­тят на борь­бу с об­сто­ятель­ства­ми… А мы мо­жем эти­ми об­сто­ятель­ства­ми уп­равлять. Имен­но по­это­му ма­ги и есть выс­шая ра­са, спо­соб­ная пра­вить. Ну, так считали волшебники, примкнувшие к Волан-де-морту. И он сам верил во все это. Но он ошибался. Магглы не так просты, как кажется. Но об этом вы будете говорить на маггловедении. — О, а мож­но прос­то нап­ле­вать на эти са­мые об­сто­ятель­ства, — шепнул Драко своей новой подружке. — Се­кун­ду. Я пра­виль­но по­няла вас, профессор Смит? Ма­гия — это прос­то вме­шатель­ство час­тной во­ли в абс­трак­тную. Воз­дей­ствие на клю­чевое зве­но. И ма­гу дос­та­точ­но знать од­но — как поль­зо­вать­ся сво­ей во­лей. Так? — выкрикнула на одном дыхании Гермиона и уже приготовила лист пергамента и перо. Доктор удив­ленно пос­мотрела на куд­рявую девушку: — По­чему ты объ­яс­нила все так прос­то? Магия сложнее, и она не поддаётся никаким измерениям. — А за­чем все ус­ложнять? По ва­шим сло­вам, ма­гия — это ре­мес­ло. А лю­бое ре­мес­ло име­ет под со­бой прак­ти­ку и те­орию, ос­но­ван­ную на на­уке. Или, в дан­ном слу­чае, на псев­до­на­уке. Ка­залось, вол­шебница вот-вот взор­вется, так пок­расне­ли ее гла­за.  — Есть два ви­да на­уки, мисс Грейнджер. Од­на из них — та, ко­торую вы при­выкли счи­тать на­укой. Она раз­ры­ва­ет единс­тво ми­ра на час­ти, рас­смат­ри­ва­ет каж­дую часть от­дель­но, не учи­тывая вза­имос­вя­зей и единс­тва. В ито­ге мы по­луча­ем не еди­ное все­объ­ем­лю­щее зна­ние, а свод сил­ло­гиз­мов, не бо­лее. При­мер­но так пос­ту­пали и со­фис­ты Древ­ней Гре­ции — ис­поль­зо­вали ве­ликую ди­дак­ти­ку Ге­геля как средс­тво под­твержде­ния или оп­ро­вер­же­ния до­гадок.  — Вы чи­тали Ге­геля, мис­с Смит? И пос­ле это­го на­зыва­ете на­уку сво­дом не связанных сил­ло­гиз­мов? — Имею на это все ос­но­вания. А вам из­вес­тно, что пер­вы­ми фи­лосо­фами бы­ли имен­но вол­хво­вате­ли? — Ин­форма­ция не­под­твержден­ная. — Подтверждения вы, мисс, и не найдёте. Гермиона, оставшись поверженной, заскрипела пером. А вокруг стояла тишина. Увидев, что продолжать урок уже можно, Доктор улыбнулась и продолжила: — Я изу­чала древ­ней­шие зна­ния и биографии ве­ликих ма­гов. Я так час­то слы­шала от ми­нис­тер­ских ра­бот­ни­ков и про­фес­со­ров, что ма­гия уш­ла из ми­ра… Она ни­куда не ухо­дила! Мы са­ми раз­ба­зари­ли ее, раз­да­рили маг­лам, с ко­торы­ми сме­шались, она ос­ла­бела, раз­дро­билась! Точ­но так же, как и ва­ши уче­ные ге­нии обес­це­нили на­уку и ин­форма­цию. Пе­ре­из­бы­ток че­го-либо при­водит к его обес­це­нива­нию. Тоже са­мое про­изош­ло с ма­ги­ей и с ин­форма­ци­ей. На основе по-нас­то­ящему ве­ликих пре­даний, полученных от лю­дей, спо­соб­ных ви­деть сверхъ­ес­тес­твен­ное, ос­но­вали бес­числен­ное ко­личес­тво ска­зок. К че­му это при­вело? Все пе­рес­та­ли ви­деть чу­деса в ми­ре, ста­ли сле­по иг­но­риро­вать лю­бые яв­ле­ния. На ве­ликой ма­тема­тике ос­но­вали га­дания по да­там рож­де­ния, по­лити­ку прев­ра­тили в ис­кусс­тво об­ма­нов, те­оло­гия все ча­ще ста­новит­ся сур­ро­гатом ма­гии и сце­ной для бес­со­дер­жа­тель­ных и бессмысленных спо­ров. А что сот­во­рили с му­зыкой, ко­торая бы­ла приз­ва­на ле­чить человеческие ду­ши? С каж­дым сто­лети­ем что де­лалось с этим ис­кусс­твом? За­роди­лась она как ме­лоди­чес­кое от­ра­жение су­щего, за­тем путь ее развития пе­реш­ел к вдум­чи­вому со­зер­ца­нию эпо­хи ба­рок­ко, ко­торое бы­ло ом­ра­чено толь­ко стрем­ле­ни­ем бо­гатых вы­разить че­рез нее свои пре­иму­щес­тва. Да­лее, по­яви­лись строй­ные гар­мо­нии клас­си­циз­ма, вно­сящие зву­ками сим­фо­ний ло­гич­ность в на­шу жизнь. Эта му­зыка, ко­торая учит рас­став­лять при­ори­теты, зас­тавля­ет каж­до­го слу­шате­ля осоз­на­вать что-то внут­ри се­бя. Идем даль­ше. Ро­ман­тизм. От­клик на бур­ную эпо­ху ре­волю­ций. Раз­ве мо­жет ос­та­вить рав­но­душ­ным та­кое зву­чание? Вся па­лит­ра эмо­ций, дос­тупная че­лове­чес­тву, рас­кры­лась в нес­по­кой­ной эпо­хе. Но­вые крас­ки, но­вые со­чета­ния и при­емы от­ра­жали по­иск но­вой лич­ности. Но что сде­лалось по­том? Ку­да де­лась му­зыка поз­днее? Не­уже­ли все луч­шее ис­черпа­ли, не­уже­ли ни­чего бо­лее дать уже не­воз­можно? Им­прес­си­онизм — лишь впе­чат­ле­ние, плос­кая кар­тинка в зер­ка­ле. Му­зыка ста­ла не кар­ти­ной, на ко­торой с каж­дым маз­ком про­яв­ля­ет­ся но­вое, стре­мяще­еся и из­ме­ня­юще­еся. Она ста­ла фо­тог­ра­фи­ей — мол­ча­ливым от­пе­чат­ком ми­нув­ше­го мо­мен­та. И ка­кую му­зыку с тех пор мож­но наз­вать на­укой? Экс­прес­си­онизм, вы­ража­ющий ут­ри­рован­ные эмо­ции, по­хожие на сов­ре­мен­ный ма­ки­яж? Или пу­ан­ти­лизм, соз­да­ющий «му­зыку» из от­дель­ных слу­чай­но соб­ранных зву­ков? Мо­дер­низм, пок­ло­няв­ший­ся тех­но­логи­ям? До­дека­фония, не име­ющая то­наль­нос­ти? Ме­хани­чес­кие рит­мы и, так на­зыва­емый, «по­иск но­вых гар­мо­ний», оз­на­чав­ший убий­ство са­мого по­нятия гар­мо­нии. Мы до­кати­лись до того, что приз­нанные ге­нии, Рах­ма­нинов и Си­бели­ус, пе­рес­та­ли со­чинять му­зыку во­об­ще, чувс­твуя се­бя от­став­ши­ми от вре­мени. В точ­ности то же са­мое про­изош­ло с ма­ги­ей, ко­торую древ­ние по­чита­ли как вер­ши­ну че­лове­чес­ко­го поз­на­ния. Ма­гия — это выс­шая сту­пень эти­ки, прик­ладной фи­лосо­фии. А в на­ши дни ее све­ли к за­учи­ванию бук­венных фор­мул, це­ремо­ни­аль­ным ог­ням и за­вари­вани­ю тра­вок, про­писан­ных в ре­цеп­те. А не бы­ло рань­ше ни­каких ре­цеп­тов! Пе­реда­валось по­нима­ние су­ти, вы­пус­кни­ки Са­лаза­ра Сли­зери­на и Кан­ди­ды Ког­тевран мог­ли бе­зо вся­ких за­писей тран­сфи­гури­ровать не­об­хо­димый пред­мет, сва­рить нуж­ный на­питок и соз­дать зак­ли­нание. Как не прек­ра­щу я ос­ме­ивать лже­на­уку, так бу­ду от­вергать и лож­ную ма­гию. Да, я волшебница, может даже и слизеринка. Кто знает? Од­на­ко вряд ли гриф­финдор­цы, счи­та­ющие сво­им ро­дона­чаль­ни­ком Год­ри­ка, зна­ют, что в сво­ем днев­ни­ке он пи­сал так: «Нет ни­чего в че­лове­ке бо­лее бла­город­но­го, чем мысль». Вы­дер­жки из его днев­ни­ка можно также най­ти в пер­га­мен­тах. Все еди­но и вза­имос­вя­зано, все в оп­ре­делен­ных от­но­шени­ях меж­ду со­бой. На­ука, ко­торая рас­смат­ри­ва­ет и изу­ча­ет эти все­лен­ские от­но­шения, ко­торая ус­та­нав­ли­ва­ет связь ве­щей и яв­ле­ний, пу­ти, ко­торы­ми они вли­яют друг на дру­га, и есть ма­гия, ис­тинная ма­гия древ­них. На­ука, ле­жащая в ос­но­ве ве­лико­го ре­мес­ла. А вот то, что вы, мисс Грейнджер, на­зыва­ете лже­на­укой, и есть по­лови­на школь­ной прог­раммы Хог­вар­тса пос­леднего сто­летия. Поэтому я веду уроки так, как считаю нужным. Не зацикливаясь на правилах этикета. Как можно защищаться от проклятий, если их не знать и не уметь использовать? Ответ — никак. Ну, а сейчас вернёмся к теме непростительных проклятий. Доктор осмотрела класс и заметила, с каким интересом ученики смотрели на неё. Как горели глаза Гермионы, показывая всю степень её восхищения. Как Драко, видимо ожидавший скучной лекции, от удивления раскрыл рот. Как и вся остальная половина класса. Это придало профессору сил.

***

В Большом зале за столом преподавателей сидела Доктор и увлечённо спорила о чем-то с профессором заклинаний. Она оживленно дискутировала, успевая махать руками и мешать другим волшебникам, которые хотели просто спокойно поесть после трудного учебного дня. Директор вежливо и тактично попросил профессора ЗОТИ успокоиться и перестать так громко выражать свое несогласие с мнением Флитвика. Девушка, кончено, прислушалась к словам старца, но во внимание брать не стала, так и продолжив довольно громко выражать свое недовольство. Но эту гневную тираду Доктора прервал серьёзный голос: — Мисс Смит, успокойтесь сейчас же. Иначе я буду вынужден принять необходимые меры, — этот голос принадлежал Аластору. Девушка тут же повернулась в сторону мракоборца и посмотрела на его недовольное лицо. — Грюм, ты прекрасно знаешь, что сделать ничего не сможешь, — холодно и упрямо проговорила волшебница и в упор посмотрела на него. Аластор, казалось, не хотел на этом останавливаться и желал продолжить затыкать путешественницу, но его отвлек звук открывающейся двери Большого зала. В зал зашёл, нет вбежал завхоз Филч. Он, громко топая, подбежал к директору и шепнул так, что услышали буквально все сидящие рядом с директором. — Они скоро прибудут, господин директор. Пора, — сказал Филч. На что директор кивнул, поднялся из-за стола и, приложив палочку к горлу, произнёс. — Заканчиваем есть и пить. Идём встречать наших заморских гостей. Все вокруг засуетились и начали подбирать свои вещи. Профессора тоже не медлили и, быстро закончив со своими порциями, вышли из зала. Доктор поступила точно также. Приезда учеников она почему-то ждала даже больше, чем сам турнир. Его исход она знала, а вот приезд должен был быть удивителен.

***

В воздухе витало ощущение праздника. На уроках никто себя не утруждал занятиями, все мысли были о гостях из Шармбатона и Дурмстранга. Даже преподаватели вели себя несколько свободнее, нежели в начале года. Даже зельеварение пока­залось ученикам не таким противным, ведь урок сегодня окончился на полчаса раньше. Деканы факультетов построили учеников в колонны, и сами встали рядом, возглавляя их. Остальные учителя тоже стояли поблизости, но где-то в стороне. Доктор выбрала себе самое хорошее место, откуда можно было все хорошенько рассмотреть. Рядом с девушкой пристроился профессор истории, чего она не хотела. — Это такой замечательный день. Приезд кандидатов из других школ. Я весь день был в предвкушении, — развязно говорил профессор, улыбаясь. — Вы правы. Этот год запомнится надолго. И дело тут даже не в турнире, — последнее предложение Доктор произнесла как можно тише, чтобы никто не услышал. К счастью, никто не услышал, все были заняты высматриванием гостей, которые должны были скоро прибыть. Дамблдор, стоящий с другими учителями в последнем ряду, в эту минуту воскликнул: — Чует мое сердце — делегация Шармбатона недалеко! — Где? Где? — обрадовались ребята, вертя головами. — Вон! — указал шестикурсник на небо в стороне За­претного леса. Нечто огромное, куда больше метлы, нет, целой сот­ни метел, летело по иссиня-черному небу, быстро увели­чиваясь в размерах. —Дракон! — пискнул насмерть перепуганный пер­вокурсник. —Ты что, дурак? Это летучий дом! — уверенно заявил крошка Дэннис Криви. Его догадка оказалась близка к истине. Гигантская черная тень почти касалась верхушек деревьев. Льющий­ся из окон замка свет озарил приближающееся чудо — огромную синюю карету, подобную башне. Ее тянула по воздуху дюжина крылатых золотых коней с развевающи­мися белыми гривами, каждый величиной со слона. Доктор подняла голову к небу и улыбнулась. Как давно она не видела такой красоты. Жизнь прекрасна, и она не пожалела, что вернулась сюда. Первые три ряда учеников подались назад. Заходя на посадку, карета снижалась с бешеной скоростью. И на­конец, с оглушительным грохотом, от которого Невилл, подпрыгнув, наступил на ногу пятикурснику-слизеринцу, копыта золотых коней, размером с хорошее блюдо, коснулись земли на опушке Запретного леса. Следом при­землилась карета и покатила вперед, подпрыгивая на гигантских колесах; кони мотали исполинскими головами, выпучив огромные огненно-красные глаза. Открылась дверца, украшенная гербом: две скрещен­ные золотые палочки, из каждой вылетают по три крас­ные звезды; с облучка спрыгнул мальчик в голубой мантии, наклонился, что-то нашарил на полу кареты и развернул золотые ступеньки. Тут же почтительно отпрыгнул назад, и из кареты появилась черная лаковая туфля размером не меньше детских санок, и сразу же за ней изумленным зри­телям явилась ее обладательница. Неудивительно, что у кареты и лошадей столь впечатляющие габариты! Только один Хагрид мог бы с ней помериться: вряд ли он хоть на сантиметр ее ниже. Доктор внимательно следила за ними. Женщина, стоявшая уже на пер­вой ступеньке и озиравшая ряды ошеломленных зрите­лей, показалась Доктору все-таки огромнее Хагрида. Она во­шла в полосу света, падающего из окон замка, и обнару­жилось, что у нее красивое лицо с оливковой кожей, тем­ные волоокие глаза и крупный орлиный нос, блестящие волосы собраны в низкий пучок на шее. Дама была с го­ловы до ног закутана в черную атласную мантию, на шее и толстых пальцах поблескивали превосходные опалы. Дамблдор зааплодировал. Ученики вторили. Мно­гие вставали на цыпочки, чтобы лучше разглядеть ве­ликаншу. Так же поступила и Доктор. Хоть её рост и был высок, но рассмотреть было трудно. Лицо великанши расплылось в улыбке. Она подошла к Дамблдору и протянула сверкающую драгоценностями руку. Директор, и сам роста немалого, лишь слегка склонился для поцелуя. —Дорогая мадам Максим! Добро пожаловать в Хогвартс! —Дамблёдорр, — произнесла мадам Максим груд­ным голосом. — Надеюсь, вы пребываете в добром зд'гавии? — Спасибо. Я в превосходной форме. — Мои ученики, — небрежно махнула она назад ог­ромной ручищей. Доктор, чье внимание было приковано к мадам Мак­сим, только теперь заметила вышедших из кареты подро­стков лет пятнадцати-шестнадцати. Их было десятка пол­тора, и все они дрожали от холода в мантиях из тонкого шелка. Кто-то обмотал голову теплым шарфом. Насколь­ко девушка могла видеть (учеников почти скрыла огромная тень мадам Максим), все с испугом поглядывали на за­мок — Ка'г-ка'гов уже приехал? — С минуты на минуту ждем, — сказал Дамблдор. — Вы его будете здесь приветствовать или пойдете сразу в замок? — Лучше пойдем в замок. Тут у вас холодно. Только вот кони… — Наш преподаватель ухода за магическими суще­ствами сочтет за счастье о них позаботиться. Он вот-вот вернется, только уладит небольшое недоразумение. Его… э-э… подопечные требуют повышенного внимания. Откуда-то из темноты донесся престранный звук — погромыхивание, сопровождаемое всасывающим хлю­паньем, как если бы гигантский пылесос двигался по реч­ному руслу — Посмотрите на озеро! — сказал стоящий рядом с девушкой профессор. Стоя на возвышении у замка, они отчетливо видели внизу черную гладь воды, которую теперь уже нельзя было назвать гладью. В середине озера появились завих­рения, затем огромные пузыри, глинистый берег захле­стнули волны, и вдруг в самом центре возникла воронка, как будто на дне вынули огромную затычку. Из самой ее сердцевины медленно поднимался длинный черный шест. Величественный корабль неторопливо всплывал из воды, мерцая в лунном свете. У него был странный ске­летоподобный вид, как у воскресшего утопленника. Тус­клые огни иллюминаторов походили на светящиеся гла­за призрака. С оглушительным всплеском корабль нако­нец весь вынырнул и, покачиваясь на бурлящей воде, за­скользил к берегу. Вскоре раздался звук брошенного на мелководье якоря, и на берег спустили трап. С борта потянулись пассажиры, и в иллюминаторах замелькали движущиеся фигуры. Все они величиной не уступали Крэббу с Гойлом! Но вот они вошли в падающий из окон замка свет, и Доктор заметила, что не такие они и большие, просто на них надеты лохматые шубы. Чело­век, шедший первым, был одет в другие меха — гладкие, блестящие, серебристые, под стать волосам. — Дамблдор! — радостно воскликнул он, поднимаясь по склону. — Как поживаете, любезный друг? — Благодарю, прекрасно, профессор Каркаров. Голос у Каркарова бархатный, с льстивой ноткой. Вы­сокий, худой, как и Дамблдор, но седина короткая, а коз­линая бородка с завитком на конце едва скрывает без­вольный подбородок. Подойдя к Дамблдору он взял его руки в свои и крепко тряхнул. — Старый добрый Хогвартс, — смотрел он, улыба­ясь, на замок. Зубы у него желтоватые, а улыбка не вя­жется с холодным, проницательным взглядом. — Как хорошо снова быть здесь… Как хорошо… Виктор, иди сюда. В тепло. Вы не против, Дамблдор? Виктор немно­го простыл… Каркаров поманил одного из учеников, тот подошел. Крупный, с горбинкой нос, густые черные брови. Путешественница невольно залюбовалась им. Высок и красив, он был любимец многих школьниц и не только школьниц. Это был Виктор Крам.