***
Хинён всегда был егозой, он целиком и полностью в свою мать, так что это неудивительно. Как неудивительно и то, что, увидев в развлекательном центре скалодром, Хинён одновременно начал тыкать в него пальцем, дергать Чимина за руку и прыгать на одном месте, открывая и закрывая рот, как рыбка. Рыбки так делают от невозможности справиться с атмосферным воздухом, а Хинён от невозможности справиться с собственными эмоциями. Чимин усмехается по-доброму, треплет сына по макушке, чтобы немного отвлечь и успокоить, а после ведет его к скалодрому, но уже немного притихшего и не скачущего, как дикий заяц. Уже через пятнадцать минут Хинён, надежно зафиксированный страховкой, предпринимает свои первые попытки взобраться на стену. Получается не сразу, но довольно быстро он разбирается с постановкой выступов, как за них хвататься и как лучше ставить ноги, и начинает взбираться вверх. Да так ловко, что Чимин диву дается. Его сын не хуже обезьянки карабкается на самую вершину и оборачивает голову, чтобы подарить Чимину восторженную улыбку, но в этот же момент его лицо неуловимо меняется. Улыбка меркнет, вместо нее появляется гримаса ужаса, и больше Хинён не двигается. Он на высоте нескольких метров, не выше второго этажа, и Чимин с легкостью мог бы его поймать без последствий, но все логичные мысли отходят на второй план, когда маленькое тельце прижимается вплотную к стене, чуть не пытаясь с ней слиться, и не реагирует на просьбы слезть. Никакие уговоры не помогают, как и объяснения, что он не упадет, а плавно спустится на веревке. У Чимина внутри поселяется паника и угрожает перерасти в истерику. Но тут к ним поспевает другой инструктор, старше девушки, которая помогала Хинёну облачиться в экипировку и показывала, как ему взбираться, изначально. Парень или, скорее, мужчина кладет руку Чимину на плечо, смотрит в глаза и тихим, доверительным голосом говорит: — Не переживайте, спустим живого и невредимого. А после залезает к Хинёну за считанные секунды, даже не удосужившись пристегнуть самого себя и хоть как-то обезопасить. Дальше минуты растягиваются на часы. Чимин от нервов хватает девушку за руку и держит ее за ладонь, чтобы иметь хоть какую-то ниточку с реальностью и здравым смыслом. Хинён в развлекательном центре, у него есть страховка, рядом знающий свою работу взрослый человек, а внизу мягкие маты. Хинён не висит над пропастью один-одинешенек, его жизни ничего не угрожает, так что Чимину нужно успокоиться. И он успокаивается, когда спустя время его сын перестает так отчаянно вжиматься в стену и начинает спускаться. Но не оттолкнувшись ногами и плавно пикируя на веревке, а таким же образом, как и взобрался. Отчаянно цепляясь за искусственные камни и ища опору для ног при помощи инструктора, иногда используя для этого его собственные ладони. Становясь на них без тени сомнения. Когда они оказываются на полу, на лице Хинёна уже ни капли страха, он задорно улыбается и машет Чимину ладонью, пока с него снимают всю амуницию. — Ничего страшного. Такое происходит по несколько раз на дню. И с маленькими детками, и с теми, кто гораздо старше. Пока поднимаешься, высота не чувствуется, но, стоит обернуться и посмотреть вниз, может окутать паникой и страхом. Это нормально. Чимин, прижимающий к себе Хинёна, уже успокоенный, но все еще со стучащим быстрее обычного сердцем, улыбается и кивает понимающе. — Да, я просто переволновался за него. Спасибо вам за помощь. — Не благодарите, я здесь для этого и нужен, чтобы обучать и помогать. Инструктор проводит рукой по волосам, зачесывая довольно длинные пряди назад, и сверкает ответной улыбкой. А Чимин только сейчас обращает внимание на его лицо и внешность в целом. Давится воздухом и краснеет до корней волос. С каких это пор здесь работают такие красавчики, а? С каких пор эти красавчики ладят с детьми и с их родителями? С каких пор Чимин вообще западает на красавчиков за такой короткий срок? Вот же черт. Еще больший черт появляется через пару секунд, он пробивает своими рогами макушку Чимина, прорезает острым пикообразным кончиком хвоста штаны, повиливает им задорно и Чиминовым же голосом говорит: — Пойдете со мной на свидание? — и в ту же минуту смывается, оставляя Чимина совсем одного, стесненного и растерянного, пытающегося отговориться. — В смысле на ужин? Нет, на чай. Давайте я просто принесу вам кофе в благодарность? Какой вы любите? Чимин все еще краснеет, но в конце неловких попыток берет себя в руки и переходит на деловой тон. — Черный? Со сливками? С сахаром или без? Возможно, добавить сироп? — Я бы согласился на свидание. — Правда? — Да. Чимин кивает. Совсем по-глупому хихикает и переминается с ноги на ногу. Хинён скучающе сопит ему на ухо и ковыряет ворот свитера, главное, чтобы не нашел нитку и не начал распускать. Чимин спохватывается, лезет в карман и достает свой телефон: — Обменяемся номерами? — Обязательно. Но если не торопитесь домой, то, может, я переоденусь и мы пойдем куда-то посидеть прямо сейчас? Думаю вам обоим не помешает что-то вкусное после пережитого стресса. — А вас не уволят? — Уходить с работы в разгар трудового дня, конечно, является злостным нарушением. Но, во-первых, у меня слишком красивая причина, во-вторых, я сам себя увольнять не стану. Итак, к предыдущему списку заслуг прибавляется еще и целеустремленность вкупе с хорошим заработком. Потому что без целеустремленности свой бизнес не построишь, а еще этот развлекательный центр существует довольно давно, как и скалодром. Чимин знает, потому что приводил уже Хинёна, когда тот был младше, но тогда его сын развлекался в детском лабиринте и в бассейне с шариками. Но это не отменяет того, что скалодром пользуется успехом и спросом. Не то чтобы Чимин был меркантильным, выбирая партнеров по кошельку, но все же данный пункт довольно важен. Чимину двадцать пять, и пусть для кого-то данный возраст идет с припиской «уже», но для него самого как для молодого отца, так и для многих его одногодок это всего лишь «еще». Чимин неоднократно пытался заводить отношения. И многие из его сверстников продолжали перебиваться подработками, меняли работы, как перчатки, и наслаждались жизнью, проматывая ее на всю катушку. Это совсем не плохо. Чимин бы, может, был таким же, если бы не обстоятельства. Но он другой, и партнер ему нужен соответствующий. Чимин не может позволить себе содержать двух детей, одного из которых нужно обеспечивать и подтирать задницу, а второго так же обеспечивать, но в задницу еще и давать. Это слишком. За этими размышлениями время пролетает довольно быстро. И красавчик-инструктор снова появляется на горизонте, но уже в повседневной одежде. Ничего особенного и примечательного. Джинсы, водолазка и кроссовки. Не кичливо, не вычурно. На запястье нет брендовых часов. Но вся одежда чистая, опрятная и выглаженная. Чимин обращает на это внимание, потому что сам не особо ладит с утюгом, а еще только сейчас замечает, что его свитер на рукавах немного закашлатился. Чимин полностью сконцентрировался на одежде Хинёна, чтобы тот выглядел как маленький джентльмен, и подзабил на себя. Становится вдруг немного стыдно. Но свитер все еще чистый, как и сам Чимин. С красиво уложенными волосами и сладким запахом парфюма. Он, вообще-то, женский, но Чимин не виноват, что такие приятные ароматы создают только для прекрасного пола, а мужские вечно норовят утяжелить или освежить. Но из-за этого ему опять же неловко. Что вообще происходит? — Меня, кстати, зовут Юнги. А вас? Он не обращается на вы, а переводит взгляд с ребенка на отца. — Меня — Чимин. А это Хинён. Мой сын, — уточняет на всякий случай, потому что некоторые думают, что они братья. — Да, я сразу понял. Так переживают только родители, — Юнги выделяет тоном первое слово и улыбается. — А вы много знаете о детях и родителях, да? — спрашивает Чимин. — Давай на ты. Мы же вроде на свидании, — предлагает Юнги и, придержав Чимина за локоть, кивает в сторону. — И может, пойдем куда-нибудь? Пока нам на голову кто-нибудь не грохнулся. Чимин расширяет глаза и с опаской смотрит на детвору, лазающую по скалодрому. — А такое случалось? — Ни разу, но лучше не рисковать. Юнги хитро подмигивает. Он определенно заигрывает. Чимин посмеивается и поддается, позволяя увести себя подальше от шума. — Что касается предыдущего вопроса, то да. Я вижу очень много семей. Конечно, старшие братья и сестры тоже могут волноваться и довольно сильно, но разница все равно ощутима. Этого на словах не передать. Чимин прекрасно понимает, но с обратной стороны. Когда он был мелкий, то гулял со своей старшей сестрой и, если вдруг падал и ранился или случалась еще какая неприятность, то Исыль старалась пожалеть и обнять его, но Чимин всегда начинал проситься домой к маме, потому что ее чувства, ее тепло и ее взгляд, наполненный переживанием и любовью, были просто незаменимы. — А у тебя была семья? Или серьезные отношения? Сколько тебе лет? Чимин начинает заваливать вопросами сходу, и он задал бы больше, но Хинён пинает его по бедру и поднимает голову с его плеча, слегка толкая Чимина в грудь. Отошел и успокоился окончательно, на руках ему больше неинтересно. Чимин опускает сына на пол и берет за руку. — Хинёни, пойдем покушаем, хорошо? Ты голоден? — уточняет Чимин, потому что до этого даже не удосужился спросить мнение ребенка. Но Хинён кивает и первый делает шаг вперед, заставляя и Чимина двинуться с места. — Семья — да. Я был женат четыре года. Мы в разводе уже пару лет. Мне тридцать один. — Ох… — Чимин выдыхает и не сразу находит слов, чтобы спросить причину и не уверен, что имеет право спрашивать об этом так скоро. — Твоя жена в порядке? — все же уточняет. — Да, в полном. Насколько я могу судить, мы не общаемся. Но она жива и здорова, если ты об этом. Просто у нас, м… — Юнги хмурится. — Был довольно сложный период и мы не справились. Решили, что по одиночке будет лучше. — А дети? У тебя есть дети? — Нет. — Нет с тобой? Или нет вообще? Извини, просто это довольно важно для меня. — Нет, у меня совсем нет детей. Если бы были, даже после развода я бы все равно продолжил с ними общаться. Я люблю детей. Чимин кивает, успокоенный таким ответом, а после смущается. — Извини еще раз. Такие вопросы… Я слишком давлю, а мы еще толком и не знакомы. — Я понимаю, Чимин. Правда. Это не проблема. Ты тоже разведен? — М, нет. Я никогда не был женат. Просто так получилось, — Чимин поджимает губы, он знает, какое мнение складывается у людей после таких слов. — Не переживай, я не имею привычки осуждать, тем более не видя картины целиком. Ты помладше меня? — Да. И значительно, мне двадцать пять. Хинёну пять, — уточняет сразу. — О, действительно? Он выглядит помладше. Собственно, как и ты. Семейное? — Думаю, да. Чимин улыбается, но немного грустно, а после опускает глаза на сына. Тот идет на шаг впереди. Перебирает ножками торопливо и тянет за руку. Ему абсолютно точно неинтересно, о чем говорят взрослые, поэтому Чимин подает голос: — Хинён немного отстает. Он умный мальчик, но есть небольшие проблемы. Юнги постукивает указательным пальцем себе по уху и приподнимает вопросительно бровь. — Я увидел слуховой аппарат. Хинён не разговаривает? — Нет. И не будет. Но он отлично общается на жестах. Просто дома и с теми, кого хорошо знает. А с чужими и на «публике» стесняется. Делает вид, что его никто не интересует. Юнги бросает взгляд на спешащего Хинёна и улыбается. — Если вдруг он захочет, а ты будешь не против, приводи его на скалодром. Это полезно во всех смыслах и можно будет познакомить с детьми. У нас есть часы, закрытые для посещения. В это время приходят дети, которые занимаются профессионально. Команды собранные, лица одни и те же. Да и дети там очень хорошие. Добрые и понимающие. Думаю, будет не лишним для коммуникации. Чимин от такого предложения расцветает. Не потому, что оно такое замечательное, а по той причине, что Юнги уже сейчас проявляет внимание именно к Хинёну. — Я поговорю с ним дома и спрошу. Если он захочет попробовать еще, то я не против. Дальше развлекательного центра они не уходят. Никаких ресторанов и даже кафе. Усаживаются в фудкорте и покупают не шибко-то полезную еду. Но Чимин решает, что сегодня можно, и ему, и Хинёну, а Юнги пока отвечает за себя сам. Темы разговоров становятся более легкими и обыденными. Работа, интересы, быт. А после Юнги вызывается подвезти их домой, и Чимин, не ожидая от себя самого, соглашается. — Только вот кресло… — У меня есть. — О? Откуда? — Я подвожу иногда детей из секции. Полезная штука. Юнги открывает задние двери, Чимин разглядывает детское кресло с розовой обивкой и хмурится. — Что такое? Не подходит? Хинён вроде не крупный. — Я просто думаю, почему все так удачно складывается? — Потому что ты встретил человека, который работает с детьми? Юнги прикрывает дверь, но не захлопывает ее и продолжает: — Я понимаю твои опасения, так что если хочешь, могу вызвать вам такси? Или не знаю, показать документы? Напишешь родителям или друзьям, с кем и на какой машине уехал. — Это не будет странным? — Думаю, с нашим уровнем преступности вполне нормально, к тому же у тебя ребенок. Двойная ответственность. Чимин неловко улыбается. Усаживает забегавшегося и уставшего Хинёна поудобнее на одной руке, а второй касается плеча Юнги. — Да, именно. Поэтому, я остановлюсь на такси. Извини. — Все нормально. Юнги действительно вызывает им такси, выбирает поездку по километражу и не спрашивает конечный адрес. Но расплачивается заранее, сообщая Чимину, что суммы в любом случае хватит, даже если их повезут через Китай. Чимин благодарит и не совсем понимает, с каких пор ему так везет на мужчин и где здесь подвох. Подвоха не обнаруживается ни во вторую, ни в третью встречу, его, кажется, вообще не существует.***
— На самом деле я увлекался скалолазанием еще со школы. В этой же сфере встретил свою жену. Мне было двадцать четыре, она на год младше. Вообще-то, я всегда отдавал предпочтение парням, но с ней как-то так закрутилось, завертелось. Мы поженились буквально через полгода. Но свое дело я открыл позже. Мы были еще женаты, но отношения уже не ладились. Она с головой ушла в карьеру, а мне нужно было тоже чем-то заполнить пустоту. И так три года назад я взял в аренду площадь в развлекательном центре и оборудовал ее под скалодром. Из-за старых связей клиенты появились сразу, а там сарафанное радио, ну и афиши, естественно. — Ты прям везунчик. Чимин говорит с улыбкой и касается плеча Юнги. А после убирает руку и продолжает накрывать на стол. Дело не пыльное, еду они заказали из ресторана. И Хинён не крутится под ногами, уложенный на дневной сон. — Я бы так не сказал… — Юнги хмыкает и делает попытку встать со стула. — Давай я тебе помогу? Чимин усаживает его обратно и фыркает. — Ты в гостях, веди себя прилично и позволь мне посуетиться. Юнги присаживается и барабанит пальцами по столу. — Ты всегда такой хозяйственный? — В большинстве своем да. У меня ведь ребенок. Я, конечно, учу Хинёна, чтобы он мне помогал и все такое. Но он же еще маленький. Так что большая часть все равно на мне, я привык. Чимин заканчивает с сервировкой и садится напротив. Он пригласил Юнги домой впервые, но ему довольно комфортно. Прошло уже три недели, они встречались более пяти раз. А еще Хинён все-таки начал ходить на скалодром. Первый раз он опять испугался, но, спустившись, полез вверх снова. И снова, и снова. А потом подбежал к Чимину и, касаясь груди, сообщил: «Мое сердце перестало замирать». Чимин соединил указательные и большие пальцы образуя два кольца, остальные выпрямил, а после развел руки в стороны: «Замечательно». Хинён засиял, как начищенный пятак, и унесся обратно. Ему определенно понравилось. — Ты отличный отец, Чимин. — Не знаю насчет отличного, но Хинён не жалуется, — Чимин тихо смеется, накладывая в свою тарелку пасту из общего контейнера. — Я серьезно. Я знаю, о чем говорю. — Думаю, ты тоже отлично справился бы с этой ролью. Юнги грустнеет. Он тянет уголки губ вверх, но будто прилагая усилия. — Сомневаюсь. — О чем ты? Ты же так отлично ладишь с детьми. И с Хинёном, а его доверие еще нужно заслужить. И ты внимательный. Даже чересчур. — Тебя это пугает? — Нет. С чего бы? Наоборот, забавно, когда ты начинаешь искать Хинёна, когда его с нами даже не было. — Ну, дети бывают довольно проказливыми. И любят убегать, так что я просто… Ладно, возможно, я немного заморачиваюсь. — Да. Но мне это нравится. Почему ты не ешь, давай я положу тебе? Юнги не отвечает, но Чимин и не ждет ответа, наполняя его тарелку. — Давай. Я старался и выбирал самое лучшее из меню! Он смеется, хваля себя на ровном месте, но Юнги это нравится, и он светлеет лицом.***
— У тебя есть младшие братья или сестры? — Нет. Чимин присвистывает. — И ты ни с кем не встречался после своей жены, у кого бы был ребенок? — Мимо. Чимин качает головой. — Тогда я не понимаю, какого черта ты заботишься о Хинёне лучше меня. Чимин немного проспал. Совсем чуть-чуть. Иногда с ним такое случается. Но когда он выбежал всклоченный из спальни, Хинён был уже умыт, одет и усажен за стол. Чимину осталось только накормить и отвезти его на занятия. — Ну, мы вчера слишком поздно разошлись. Так что когда после будильника прошло несколько минут, а ты не встал, я решил все взять в свои руки. Надеюсь, это не проблема? — Ты шутишь? Если бы с нашего знакомства не прошла всего пара месяцев, я бы предложил тебе съехаться. — Я согласен. Чимин раскрывает глаза настолько широко, насколько это возможно. — Ты серьезно? — Да. Чимин хмурится. Потом щурится, потом подходит к Юнги почти вплотную и тычет пальцем ему в грудь: — Ты что, убил какую-нибудь бабушку и подъедаешь втихую ее труп, а? — Чимини, что за фантазии? — Потому что за этой идеальностью должно скрываться что-то ужасное, по-другому не бывает. Не со мной. — Мне тридцать один, Чимини, и да, есть не лучшие моменты жизни, но меня точно не привлекают бабушки в качестве еды. Меня вообще люди в этом плане не привлекают. Хотя… — Хотя? — Тебя бы я съел. Прямо сейчас. Чимин расплывается в улыбке и усаживается на кухонный стол, разводя широко ноги: — Сгоняй за смазкой, и я пожелаю тебе приятного аппетита. Юнги его, естественно, сначала целует, и не единожды, и не только в губы. А после действительно спешит в комнату за всем необходимым. А Чимин, спрыгнув со стола, снимает скатерть и складывает ее. Все-таки здесь едят все, включая Хинёна. И Чимин обязательно потом вымоет каждый миллиметр с чистящими средствами, но скатерть лучше не пачкать изначально.***
Чимин ощущает себя школьником в пубертат. В такой... горячий, сводящий с ума и скручивающий яйца период. Когда вставало по причине и без. Когда мокрым снам не было конца и края. Когда Чимин просыпался с испачканными собственной спермой трусами. Иногда это происходило само, после особенно ярких сновидений, и Чимину даже не приходилось трогать себя, иногда он запускал руку между ног прямо во сне и просыпался уже на пике, продолжая двигать ладонью на автомате. Но сути это не меняет. Чимин был очень грязным мальчишкой, и это его ничуть не беспокоило. Его вполне все устраивало, а когда он оказался в постели со своим первым парнем, все стало только лучше и горячее. Потом потихоньку все пошло на спад. А после рождения Хинёна Чимин и вовсе успокоился. Он, естественно, не заделался монахом, и у него продолжали случаться краткосрочные романы и даже разовые перепихи, но это перестало быть таким ярким. Но с Юнги… С Юнги все вернулось к истокам. Возможно, это из-за влюбленности, возможно, из-за опыта. Чимин не знает точно. Но зато он чувствует. Чувствует, как его буквально мажет по столу, как подтаявшее масло по хлебу. Столешница под спиной такая жесткая, и Юнги довольно сильно вжимает его, до легкой боли в выпирающих позвонках, втиснутых в дерево. Но Чимин не отталкивает, не жалуется и не просит поменять место и время. Он как тот самый подросток, которому плевать на все запреты, осторожность и неудобства. Чимину надо здесь. Надо сейчас. Надо Юнги. Надо его руки на своих бедрах, сжимающих до белеющих отметин, которые после превратятся в синяки, до жалящих укусов на плечах. До капелек крови на обветренных, а от того таких уязвимых губах. — Только недолго, Юнги. Только не тяни, пожалуйста… Чимин просит. Просит умоляюще и пронзительно. Чимин распадался на атомы этой ночью под умелыми ласками. Юнги подводил его к пику так хорошо, но так долго. Изматывающе. Он наслаждался Чимином, а Чимин наслаждался тем, как его ублажают. Но прошло не так много времени с тех пор. Чимину кажется, что он все еще слишком чувствителен, разнежен и надломлен. Но надломлен не больно, не плохо, не поперек хребта. А безумно сладко, до приятного хруста и тянущих от такого напряжения мышц. Давно такого не случалось. Чимин от этого в экстазе. — Юнги-я, если хочешь, чтобы я умолял, только скажи мне… м-м-м… Чимин жмурится от сомкнувшихся на шее зубов. Юнги явно не хочет, чтобы его умоляли. Юнги хочет, чтобы Чимин не болтал. Это устроить сложно, но можно. Все свои просьбы и рвущиеся на волю слова Чимин трансформирует в стоны. Они вырываются из самых глубин горла. Низкие и томные, звонкие и яркие, глухие на самой грани, а после и вовсе хриплые, переходящие в немо приоткрытые губы. Чимин закатывает глаза и разводит ноги шире, придерживая себя под коленями. Юнги входит в него без лишней растяжки. Мышцы еще помнят его ширину с ночи. Но толчки все равно довольно осторожные, деликатные. Наращивающие темп постепенно. У Чимина потеет спина, он чувствует, как по ней скатываются маленькие капельки, они щекочут и добавляют пикантности, добавляют желания двигаться, извиваться и требовать большего. Чимин требует такими же стонами. Они сначала скулящие — просительные, а потом уверенные, капризные и даже с маленькой претензией. Юнги за это толкается особенно глубоко и сильно. Опускает ладонь и давит на низ живота над самым пахом, так, что у Чимина круги перед глазами и белые точки искр. Это настолько хорошо, что даже слишком. Чимин вскрикивает от ощущений и отпускает одну ногу, хватаясь за свой член. Юнги перехватывает его коленку и подается ближе, прижимает к своей талии и двигается еще интенсивнее. Подстраивается под движения ладони Чимина, ловит его ритм, доводит до сумасшедшего, и толкает в водоворот ощущений. В самый эпицентр. Чимин захлебывается. Оргазм накрывает его так сильно, проникает так глубоко, играет в каждой клеточке тела. Чимин первые секунды даже не может вдохнуть. Он выгнут дугой, его легкие горят от недостатка кислорода, и первый вдох он делает только после горячего шепота на ухо: — Дыши, Чимини. Он вдыхает. Юнги толкается в него еще раз. Чимин выдыхает. Еще один толчок. И с легкой дрожью Юнги тоже кончает. — Ты безумно сладкий, Чимин, — делится Юнги, осторожно выходя из него. — А ты до безобразия острый. У меня все горит. — Нужно прохладнее? — Нет, я обожаю чили. Они негромко смеются. Опорочив стол, кухню и даже еду. Но виноватыми себя не чувствуют.***
Впускать кого-то в свою жизнь не так уж просто. Тем более, когда жизнь не принадлежит одному человеку, а разделена надвое. У Чимина есть Хинён, его сын, его маленькая отрада, и жизни без него Чимин не представляет. Но Юнги гармонично вписывается в их будни. В их квартиру. Он предлагал поменять жилье на более просторное, но Чимин отказался. У Юнги съемная однушка, ему хватало. У Чимина двушка, где у него и Хинёна собственные спальни. Зачем больше? Им больше не надо, так решает Чимин. — Я не собираюсь выгонять тебя спать на диван, так что вполне достаточно. Если вдруг ты сделаешь какую-то гадость, то вылетишь сразу из квартиры, а не в гостиную. Чимин вещает, когда Юнги галантно открывает ему дверь машины и выпускает на улицу. А потом заглядывает на задние сидения. — Хинён не с нами, — одергивает Чимин. — Да, я знаю, просто я так привык к нему. Юнги захлопывает дверь и подходит к багажнику. Они ездили за продуктами, пока Хинён на занятиях. Так проще и удобнее. — Ты каждый раз проверяешь кресло, когда выходишь из машины. Чимин забирает у него один пакет, перед этим погладив по плечу. Чимину безумно нравятся плечи Юнги. Широкие и массивные. На них очень удобно закидывать ноги. — У меня привычка. Знаешь, чтобы не увезти кого-то из детей к себе домой случайно после занятий. — Случались эксцессы? — Из-за чрезмерной бдительности нет. Юнги улыбается и подмигивает, Чимин усмехается. — Ладно, на самом деле я просто капельку подшучиваю над тобой. Ты очень внимательный, мне нравится. Чимин тормозит Юнги перед входом в подъезд, обнимает и прижимается, насколько позволяют пакеты. С ним такое случается, и с каждым днем все чаще. Хочется быть ближе. Хочется быть рядом. Хочется дарить ласку и получать ее в ответ. Чимин всегда получает, потому что Юнги не скупится на проявление чувств. Они целуются у подъезда несколько минут, обжимаются, как молодые влюбленные, которым скоро придется попрощаться и разойтись по домам. Дом у них один, но это ничуть не мешает.***
Чимин тонет в своих эмоциях, чувствах и любви. Он не понимает, как нашел человека, идеально ему подходящего. Прекрасного, понимающего и любящего в ответ. Любящего так, как нужно, и с такой же силой. Это подарок богов, не иначе. Так Чимин думает, открывая кошелек Юнги, чтобы стырить его карточку. Ладно, не стырить, Юнги сам ее часто дает, если нужна какая-то серьезная покупка, а Чимин не подрассчитал. Вот прям, как сейчас. Точнее, Чимин в целом не брал в расчет, что у них сломается стиральная машинка, а мастер скажет, что легче и дешевле купить новую, чем починить. У Чимина такой суммы в заначке не имелось, поэтому Юнги решил, что эта покупка на нем. Полностью, до последней копейки. Чимин уже выбрал, какая ему нравится, подходящая по вместительности и габаритам, а Юнги закрылся в душе. Чимину надо сейчас, сию секунду. Так что в кошелек он лезет без зазрения совести, а после замирает. Самый первый отдел перед карточками с прозрачным прямоугольником совсем не скрывает маленькую фотографию. Маленькую фотографию с таким же маленьким детским личиком. Улыбающимся во весь рот и сверкающим двумя передними зубками на пустых деснах. Это, наверное, девочка. В розовой шапочке и выглядывающими из-под нее крохотными кудряшками. Чимин не понимает. Юнги сказал, что у него нет детей. Нет сестер, и племянниц тоже нет, тогда кто это? Он солгал? Чимин терпеть не может ложь. Он достает банковскую карту. Хочет достать и фото, но отчего-то не может. Не хочет касаться ее. Это вдруг кажется запретным. Чимин идет на кухню вместе с кошельком, кладет его открытым перед собой и ждет. Ждет хмурый, недовольный, со стиснутыми зубами. У Юнги все же есть ребенок? А он вообще разведен? Может, это тоже ложь? — Не хочешь объяснить? Чимин не мнется, он кидается вопросом сразу, как только Юнги показывается на пороге. Одетый в домашнее, но влажный после душа. На улице весна, но еще прохладная; наверное, Чимину придется позволить ему переодеться в теплое, перед тем как выкинуть за дверь вместе с вещами. Юнги смотрит сначала непонимающе. Потом внимательно. Переводит взгляд с Чимина на его руки, видит свою карту, смотрит на стол, затем на кошелек и леденеет. — Ну зачем ты… — Ну извини, я не думал, что у нас есть секреты. Юнги тяжело вздыхает. Подходит, берет кошелек и застегивает его. Закрывает от чужих глаз. — Секреты есть у всех, Чимини. У тебя в том числе. — Да, но они не касаются детей, которых я от тебя прячу! — У меня тоже их нет. Сонхэ умерла, когда ей был год. — Ох, черт… Чимин хочет ударить себя. Он вскакивает на ноги, бросает карту на стол и обнимает Юнги, прижимая его к себе крепко и надежно. — Прости меня, прости… Я даже не подумал. Я так зациклился на твоей идеальности, что вечно искал подвох. — И ты нашел. — Нет, боже, нет! Юнги. Это горе, это боль, это потеря, но не подвох. Мне так жаль… — Я убил ее, Чимин. Так что это подвох. Чимин каменеет. Что-то внутри падает вниз, и он снова хочет сделать что-то безрассудное, что-то резкое. Но берет себя в руки. Один поспешный вывод он уже сделал. Поэтому хочет сначала разобраться: — Как? — Забыл в машине. Чимин жмурится. Сжимает Юнги чуть сильнее, а потом отстраняется и заглядывает в глаза: — Поговорим? — спрашивает тихо. — Хорошо. Его глаза стеклянные, как и он весь. Какой-то вдруг хрупкий: одно неловкое движение — и разобьется. Чимин достает из холодильника начатое на выходных вино и наливает им в две кружки. Бокалы не достает, потому что хрусталя и так в достатке. Он делает первый глоток, когда усаживается за стол напротив, и вздыхает. — Расскажешь мне? Юнги пожимает плечами. Он отстранен. Все еще держит кошелек в руках, сжимает его в ладонях, корябает ногтями. — Я просто… — Юнги цокает и отворачивается к окну, — Обычно мы возили ее в сад. Кёнха возила. Я забирал после работы. Но в тот день Сонхэ приболела. Мы решили оставить дома, я отпросился. Но посреди дня мне позвонили и срочно вызвали. Я разозлился, разнервничался. Позвонил жене, она сказала, что скоро освободится. Но я не мог ждать, и мы решили, что я отвезу к ней на работу. Сонхэ спала. Я слишком спешил, так что не стал ее переодевать. Посадил в кресло, она даже не проснулась. Я захлопнул дверь, и мне снова позвонили с работы. И с того момента что-то пошло не так. Юнги возвращает взгляд Чимину. В его глазах слезы и боль. Она настолько тяжелая и сильная, что Чимин ощущает ее на себе. — Психолог сказал, что такое случается. Что память нас подводит. Что иногда наши действия и наш разум переходят в режим автопилота. Вроде как ты идешь к машине с занятыми руками. Нужно открыть дверь, ты кладешь на крышу телефон, достаешь ключи, и в этот момент срабатывает автоматизм. Он диктует, что нужно открыть, сесть и поехать. А телефон так и остается на крыше. Он сказал, что с Сонхэ случилось так же. Я просто… просто отвлекся, а дальше сработал автопилот. Я сел и поехал. Я спешил. А она спала. Такая тихая… Ни звука. Я приехал на работу. Припарковался, вышел, и все. Кёнха позвонила мне через сорок минут и спросила, где я. В тот момент я понял… Это было лето. Открытая парковка. Машина нагрелась мгновенно. Я вызвал скорую. Сонхэ была еще жива, но такая горячая. Она не отзывалась и не открывала глаза. Она продолжала спать. Я надеюсь, что она не просыпалась, Чимин. Надеюсь, что не звала меня. Это единственная причина, почему я здесь. Эта мысль позволяет мне не уйти вслед за ней. Юнги плачет. Он говорит так спокойно, но его лицо все мокрое и красное. Его тело бьет дрожь. Чимин выпивает вино до дна. Закрывает глаза. — Хинён — моя жизнь. — Я знаю. — Ты всегда помнишь о нем, даже когда мы не берем его с собой. — Я не могу иначе. Чимин открывает глаза, протягивает руки, положив их на стол ладонями вверх. Чтобы Юнги вложил в них свои. Юнги медлит, но под мягким взглядом кладет кошелек рядом и касается осторожно кончиков пальцев Чимина. Осторожно и даже боязливо. — Я не знаю, могу ли понять тебя. Я точно не могу представить себя в твоей ситуации. Но также я уверен, что не могу обвинять. Я не знаю, каким ты был. Как заботился о ней. Но я вижу тебя сейчас и такого тебя я могу принять. Я понимаю, что иногда люди совершают ошибки. Иногда эти ошибки огромны и неисправимы. Но их совершают все. Невозможно не совершать. — Но эта ошибка слишком… — Тшш… — Чимин перебивает и сам берет его ладони в свои, сжимает. — Хинён не мой сын. Он мой племянник. Я никогда не был с женщинами, они меня не интересовали. Но у меня была старшая сестра, ее звали Исыль. Такая жизнерадостная и энергичная. Она участвовала во всех мероприятиях в школе. Имела столько друзей и знакомых. Всегда где-то, всегда с кем-то. Она жила эту жизнь ярко и на всю катушку. А потом познакомилась с какой-то компанией. Начала хулиганить, но не страшно. Задерживалась допоздна. Потом перестала приходить на ночь. А утром заявлялась с запахом алкоголя. Родители так сильно злились на нее. Ругались. А она становилась все более неуправляемой. Мы думали, это все друзья и алкоголь. Оказалось, она уже перешла на наркотики. Ее исключили из школы за два месяца до выпуска. А потом она пропала. Родители обращались в полицию, и те ее даже нашли, но вернуть не смогли. Совершеннолетняя. Живет где хочет и когда хочет. Она вернулась через три года. В ужасном состоянии и на позднем сроке беременности. Мы пытались ее лечить, но было поздно. То, что она выносила Хинёна, чудо. А потом сгорела за пару месяцев. Ее органы просто отказывали один за одним, пока не остановилось сердце. Хинён родился недоношенным. С патологией. Врачи говорили, что вряд ли выживет. Исыль употребляла при беременности. Хинён родился наркоманом по ее вине. Он переживал свои первые дни в ломках. Я не знаю, как его вытащили. Я потом столько читал… И умирал вместо него раз за разом. Родители отказались забирать Хинёна. Проблемный, нагуленный. Так они говорили, но я знаю, что они просто боялись. Боялись потерять внука вслед за дочерью. Я оформил опекунство. Исыль была прекрасной сестрой, просто ошиблась. Ее ошибка тоже стоила жизни, так что я понимаю, Юнги. Правда, понимаю. Это не моя вина, но больно мне было не меньше. Чимин уже не плачет. Он может вспоминать об этом без слез, только с грустью. А Юнги остановиться не может. Чимину приходится его успокаивать. Приходится увести в спальню и уложить на кровать, обнять покрепче и шептать утешительные слова еще долгое время. А потом Юнги засыпает. Вымотанный и раздавленный, а Чимин едет забирать сына с занятий.***
Юнги просыпается поздним вечером. Спрашивает, где Хинён. Хинён уже искупан и уложен, видит яркие сны. Юнги идет его целовать спящего на ночь, а по возвращении мнется и тихо спрашивает: — Что дальше? — Завтра нам привезут машинку, побудешь дома? — А ты? — Я тоже дома, но за установку же должен кто-то платить. Я в твои кошельки больше не полезу. Юнги грустно улыбается. До поздней ночи он показывает фотографии дочери. Он хранит их в телефоне, но кажется: в самом сердце.***
Чимин не боится доверять Юнги. Не боится доверять ему Хинёна, но Юнги просит: — Звони мне, ладно? Или пиши. Каждые десять минут. Чимин хрипло смеется, потому что приболел, и машет рукой. — Успокойся и вези. Если я буду тебя отвлекать, то может случиться авария. Еще этого не хватало. — Ладно, тогда я сам позвоню, когда передам его учителю из рук в руки. — Договорились. — А она может позвонить тебе, когда я это сделаю? — Боже, Юнги! Они смеются. Чимин гладит непонимающего Хинёна по голове. Тот слушает их внимательно, а потом показывает: «Я могу попросить, чтобы позвонила». Чимин закашливается из-за смеха и выпроваживает своих мужчин. Но потом все-таки звонит. Он не боится, что Юнги забудет Хинёна, а вот лекарства может. А Чимину они нужны, очень сильно. У него, кажется, поднимается температура. Юнги не забывает, привозит все точно по списку и возится с Чимином, как с маленьким. Поит горячим чаем, кормит с ложки и целует в лоб, проверяя температуру. Поправляет одеяло и так открыто волнуется. Что Чимин просто не может не признаться, что любит. Сильно, трепетно и нежно. Любит всего. Любит настоящего, со всем его прошлым. — Юнгия. — М? — Я просто зову тебя. — Зовешь? — Да. Я зову тебя, чтобы ты остался со мной и никуда не ушел.