Страсть короля

"Если король удостоил женщину своим вниманием, она практически бессильна противостоять его натиску". Филиппа Грегори

      Когда из столицы пришло письмо с требованием девице Баратеон явиться пред светлы очи нового короля, Тристан думал недолго. Внучку Тайвина Ланнистера, дочь Роберта Баратеона (хотя насчёт последнего и были сомнения), что хорошего могло ждать Мирцеллу в логове дракона?       Отец лишь покачал головой, пристально глядя в глаза:       — Мирцелла — замечательная девушка, и ты очарован ею. Но неразумно на ней жениться сейчас.       Тристан не мог разжать рук, не мог отпустить. Мирцелла только перестала оплакивать Томмена, сидя на коленях у Тристана, а он закончил сцеловывать слёзы с её раскрасневшихся щёк. Горе по брату было ему неведомо: Квентина, отправленного в Айронвуд, когда самому Тристану исполнилось только семь, он едва знал, потому и не страдал, когда из Миэрина пришли страшные вести. Мирцелла жалась к жениху, умоляя сказать, что все пришедшие из столицы новости — ложь. Что септа Бейлора не сгорела в диком огне, а Томмен не выбросился из окна, не вынеся разлуки с женой, что Серсея Ланнистер не бежала на Утёс Кастерли. Что на троне не сидит теперь новый король из династии Таргариенов.        — В Пекло разумность! Я не потеряю Мирцеллу. Это исключено. Мне плевать из какой она семьи. Я её люблю!       — Любовь — чудесная вещь, но она способна развеяться как дым, оставив нас один на один с последствиями. Я любил твою мать, и ты знаешь, что из этого вышло. — В глазах отца таилась тоска. Тристан любил его, уважал его советы, но в этот раз они были ему не нужны:       — Я знаю, что делаю.       — Покойный король Роберт ведь тоже любил леди Лианну…       Тристан запнулся на пороге, услышав сказанные в спину тихие слова, но своего решения не поменял — накрыл любимую своим плащом, беря под защиту.       Он не отпустил Мирцеллу в столицу одну: отправился вместе с ней, чтобы держать за руку и вместе стоять перед железным троном. Эйгон Таргариен был немногим старше самого Тристана, но отличался от него так же, как луна от солнца. Всё в нём буквально кричало о том, что его предками были драконьи всадники. Кто знает, может, молодой король и оседлает одного из драконов, что оживила Дейенерис. Возможно даже того, кто испепелил Квентина.       Мирцелла отказалась от прав на трон. Её голос звенел в полупустом тронном зале, и Тристан в который раз восхищался её смелостью. Эйгон не сводил с девушки глаз, и у дорнийца холодело внутри. Не посмеет. Не посмеет обидеть Мирцеллу, Дорн ему этого не простит, уж Тристан-то об этом позаботится.       Однако король лишь торжественно провозгласил:       — Рад видеть вас в столице, дорогой кузен: тебя и твою леди-жену. Надеюсь, вы задержитесь в гостях.       Не просьба — приказ. Мирцелла сжала Тристану ладонь чуть не до хруста, но в лице не переменилась. От стоявшего подле трона лорда Коннингтона веяло ощутимой враждебностью. Льдисто-голубые глаза глядели на принцессу недобро. Тристан заставил себя улыбнуться, но ответить не успел.       — Конечно, они останутся! — категорично заявила Арианна, бросаясь на брата и невестку с объятьями. От неё пахло домом, в который не суждено было скоро вернуться. Она обнимала Тристана, но смотрела на короля, игриво и обещающе. Её брак с Таргариеном отец одобрил бы с намного большей охотой, чем брак Тристана с Мирцеллой.       Но у короля были свои соображения на этот счёт.       — Понимаешь, я не могу взять твою сестру в жёны, — говорил он, задумавшись над очередным ходом. Совместные игры в кайвассу как-то незаметно стали обязательным ритуалом. — Я Таргариен, и мой долг вернуть Дейенерис домой. Я женюсь лишь на ней одной. На троне должны сидеть драконы.       Тристан понимающе кивал и вспоминал приходящую в бешенство от бессилия сестру. Она всегда получала то, что желала. Но не в этот раз. Эйегон краснел, хрустел пальцами и нервно улыбался, но осчастливить Арианну, взяв её в свою постель, не спешил. Ей бы, пожалуй, хватило даже этого — подтверждения своей неотразимости. Даже в короне она не нуждалась столь остро и утешалась в объятьях Герольда Дейна, надевшего теперь белый плащ.       — Разве от Дейенерис пришли вести из Миэрина? — осторожно спросил Тристан, переставляя своего тяжёлого всадника.       — Увы, между нами тысячи лиг, и держать связь сложно. Нужно набраться терпения. Оно — главная добродетель, как говорит мне септа Лемора. Рыдание и плач, кузен! — Эйегон хлопнул в ладоши и торжествующе улыбнулся. Эта партия, как и большинство других, остались за ним. Тристан развёл руками:       — Увы, я не очень искусный игрок.       В этой партии он мог бы ещё побороться, но не стал: отец бы одобрил это дальновидное решение. Проигрыш ничего не значил для Тристана, но льстил королю.       — А вот против моей жены у вас было бы немного шансов, — всё же подразнил дорниец, играя брови и откидываясь на спинку стула, как Оберин. Это не было преувеличением: Мирцелла играла в кайвассу просто виртуозно.       — Это звучит, как вызов! — весело заявил Эйегон. Тогда Тристан ещё не знал, во что впутывал жену.       С того времени в покоях короля стала появляться и Мирцелла. Тристан беспокоился о ней, но Эйегон не проявлял никакой враждебности, свои поражения принимал с видимой иронией и был слишком обаятелен, чтобы не попасть под его очарование. Вестерос, наконец, получал того короля, которого заслуживал.       Втроём они засиживали в королевских покоях иногда до часа летучей мыши. Порой к ним присоединялась Арианна, общество которой разливало в воздухе томную неловкость. Сестра низко смеялась, перешучивалась с Мирцеллой и дразнила Эйегона степенью прозрачности своего одеяния, глубиной выреза и дерзостями. Стоило отдать королю должное, он держал себя в руках, хоть и с очевидным трудом.       Эти собрания очень не нравились Коннингтону. Он резко высказывал своё мнение и недовольства не скрывал. Из всех женщин он был настроен доброжелательно лишь к септе Леморе, и об этом по двору ходили шуточки.       — Вам не нужна в жёнах дорнийка, Ваша Милость, — говорил он. — Держитесь от этой змеи подальше.       — Неужели вы забыли, из какой семьи леди Мирцелла? — упрямо твердил он. — Она порочна. Её личико вас обманывать не должно. Пускай вернётся в Дорн, раз уж она всем там так полюбилась.       Настойчивые советы выводили Эйегона из себя, и трещина между королём и десницей росла с каждым днём. Двор, затаившись, выжидал, что из этого получится.       Эйегон был благодушен к Мартеллам. И Тристан расслабился. Зря.       Они с Арианной никогда не были особо близки, но жизнь в столице невольно их сплотила. Здесь дорнийцев не любили. А милость короля к ним вызывала лишь раздражение. Все отчего-то предпочитали забывать, что из Дорна была мать Эйегона. Вероятно, его валирийская внешность затмевала взор.       — Неужели ты совсем не ревнуешь? — однажды спросила Арианна, с ногами забираясь на диван. С каждым днём становилось всё холоднее, и ей пришлось сменить провокационный дорнийский шёлк на более пристойный бархат.       — О чём ты? — вскинул брови Тристан.       — О, милый, ты, конечно, дурачок, но не слепой ведь, — она с мнимым сожалением покачала головой и отправила в рот виноградинку. — Всем очевидно, что наш дракон увлечён. Даже обидно, что не мной.       — Кем увлечён?       Сестра рассмеялась:       — Твоей женой, дурачок.       Тристан, видимо, действительно был дурак, но всё же не совсем слепец: с того дня он всё чаще стал замечать, как менялся в лице король, стоило только войти в комнату Мирцелле, как обрывался любой разговор, и глаза цвета индиго всюду следовали за женой Мартелла. Это не было любопытство и настороженность, за которые Тристан принял такое внимание вначале. Этот интерес был слишком личным. Эйегон искал встреч, и игры в кайвассу стали прекрасным предлогом. Мирцелла улыбалась королю и смеялась над его шутками, которые выходили намного удачнее, чем у Тристана. Будто не замечала двусмысленности в некоторых фразах и не улавливала вспыхивающий огонь в глазах Таргариена. А Тристан видел, но сделать ничего не мог и лишь проклинал тот день, когда явился в столицу. Его отношения с Эйегоном, поначалу дружеские, становились всё холоднее, улыбки напряжённее. Всё то, что так нравилось Тристану в короле изначально, теперь отталкивало.       — Отцу стало хуже. Нам с Мирцеллой следует вернуться в Дорн, — объявил Мартелл после того, как получил письмо из дома. Страх за отца сворачивался холодной змеёй в животе. Отец угасал уже много лет, болезнь терзала его, выпивая силы, лишая сна. Но Тристан всё равно не хотел верить, что смерть возьмёт своё. Отец были сильным, но, видимо, недостаточно.       Эйегон забарабанил пальцами по столу:       — Мне очень жаль, что болезнь захватила принца Дорана в свой плен. Я поставлю в септе свечи о его здоровье. Но ехать в Дорн следует Арианне. Она ведь наследная принцесса. Именно её присутствия требуют обстоятельства. А жаль-жаль, она украшение двора, я полюбил её словно сестру.       Он улыбнулся мягко и печально, но взгляд остался серьёзным. В лживое сожаление Тристан не верил.       — Но…       — Я лично провожу Арианну на корабль. А вы с Мирцеллой останетесь. Я не могу остаться без крепкого плеча родича.       Тристану пришлось проглотить отказ. Мирцелла обнимала его сзади за шею, успокаивающе тёрлась носом и шептала всякие глупости. Он гладил её руки и думал о том, что не сумеет без неё жить. Охватывающая в присутствии жены нежность была острой, почти болезненной. А без неё он не мог дышать, и беспокойство стучало в висках. Мирцелла целовала его, и всё остальное переставало иметь какое-либо значение.       Король из столицы почти не выезжал, хоть поначалу и рвался в бой. Сюда стекались лорды, чтобы преклонить колено, в надежде на защиту перед лицом зимы. Вестерос был истерзан войной, лишён сил и разрознен. Мелкие лорды Штормовых земель покорились по одному. Простор, разрываемый железнорождёнными и скорбящий по сожжёным Мейсу, Маргери и Лорасу, сил для борьбы за власть не имел. И письмо от Уилласа Тирелла гласило, что он готов признать Эйегона своим королём. В разорённых Речных землях, в отсутствие лорда Эдмура Талли, «гостившего» в Утёсе Кастерли, творился хаос. На Севере Болтоны оказались свергнуты, и лордом Винтерфелла стал нашедшийся Рикон Старк, который пока хранил молчание на все письма из столицы.       Активно противился власти Эйегона лишь Запад. Король с Малым Советом разрабатывал планы по его покорению. Утёс Кастерли был неприступной крепостью, взять которую было практически невозможно. Мирцелла писала матери письма, умоляя её сдаться. Серсее была дарована жизнь, если она прекратит бесперспективную борьбу. Письма оставались без ответа.       Меж тем лорд Бейлиш, лорд-консорт Долины, привёз в столицу не дочь-бастарда — утерянную Сансу Старк, вновь вернувшую своё имя после того, как верховный септон аннулировал её брак с Тирионом Ланнистером. Северянка была прекрасна. Свежая, как ледяное северное утро, хрупкая, словно подснежник, она очаровывала с первого взгляда. Тристан признавал её красоту, но оставался совершенно к ней равнодушен. Он не любил лёд — ласковый солнечный свет был ему милее. Он лишь надеялся, что король будет очарован леди Старк много больше и забудет про Мирцеллу. Тот был с северянкой безукоризненно вежлив, обходителен и весел. Но не более.       В честь побед устроили пир, первый со дня высадки Эйегона в Вестеросе. Мирцелла крутилась перед зеркалом, и Тристан ловил её то за руки, то за подол платья, не в силах удержаться от желания поцеловать. В жёлто-оранжевом одеянии она сверкала, словно солнце, и Мартелл не мог и не хотел отводить от неё взгляд. Супруга притворно сердилась и била по рукам, но любящей улыбки спрятать не могла и оттого была ещё краше, ещё милее. Тристан задыхался от счастья и желал бы не спускаться в Великий Чертог.       Король почти не танцевал. Чинно прошёлся в паване с леди Сансой. Если кто из дам ещё и удостоился чести быть приглашённой на танец Его Милостью, то Тристан того не заметил, слишком занятый женой. Увы, он был не столь отменным танцором, как хотелось, потому вскоре вернулся на своё место, из-за стола наблюдать за тем, как Мирцелла порхала по залу то с одним кавалером, то другим. К Тристану подсел лорд Эстермонт, и обсуждение торговых соглашений выдалось на удивление жарким.       Когда Тристан вновь обратил внимание на зал, Мирцелла о чём-то оживлённо разговаривала с королём. Мартелл попытался понять по выражению её лица, о чём. Вот она ободряюще взглянула на Эйегона и наклонила голову, вероятно сказав какую-то шутку, потому что тот час расцвела в улыбке. Закивала, оживлённо жестикулируя, а затем охнула, удивлённая. Эйегон взял её за руку, и, прежде чем Мирцелла отвернулась к мужу спиной, он успел увидеть её растерянное лицо и вспыхнувшие щёки.       Король что-то сказал музыкантам и повёл девушку в центр зала. Все заинтересованно притихли. Заигравшая музыка: резкая, с чёткими тактами, облачённая в мнимую нежность скрипки, была Тристану незнакома. Эйегон уверенно притопнул, сделал несколько изящных жестов и хлопнул в ладоши, улыбаясь Мирцелле. Та гордо вскинула подбородок, принимая вызов, и идеально повторила движения. Король улыбнулся шире и увлёк девушку за собой. Каблуки отбивали ритм с восхищающей бескомпромиссностью. Мирцелла подхватила юбки, не отрывая от Эйегона взгляда, повела плечами непринуждённо, но завлекающе. Они танцевали друг перед другом, будто красуясь, пока Эйегон нетерпеливо не притянул Мирцеллу к себе, заставив ту обхватить себя за плечо, и закружив.       В Вестеросе так не танцевали: с неприкрытой страстью и напором, жёстко, чётко. Тристан сообразил, что, должно быть, это были танцы Эссоса — волантийские, скорее всего.       Тристан рванул ворот рубахи — воздуха катастрофически не хватало. Жар плавил внутренности. Дорниец сжал руку в кулак от пронзительного желания свернуть подонку шею, пускай он хоть трижды король, чтобы тот не смел касаться супруги Мартелла так, смотреть как на самое желанное в мире. Неужели это видел он один?! Воздух между танцующими вибрировал, вздрагивал от хлопков. Каблуки отбивали рваный ритм сердца, яркие юбки вились у ног, не успевая за движениями хозяйки.       Глаза в глаза… Близко, так непростительно близко… Рука короля на хрупком стане… Шёпот в ухо — ответная улыбка, яркая, счастливая…       Музыка закончилась, и танцоры замерли, крепко переплетая пальцы, вглядываясь друг другу в горящие глаза. Оба тяжело дышали сквозь приоткрытые губы. На один короткий страшный миг Тристану показалось, что король сейчас поцелует Мирцеллу. Но она сделала шаг назад, непринуждённо улыбаясь и приседая в изящном реверансе, и государь лишь вежливо коснулся губами пальцев молодой женщины.       Возвращаясь, она не смотрела мужу в глаза.                    Тристан нагнал Таргариена уже в одном из коридоров, схватил за руку. Кончик меча королевского гвардейца мгновенно и однозначно уперся в кадык.       — Всё в порядке, — поднял руку Эйегон. — Что-то случилось, кузен?       — Сделайте одолжение, «кузен»: держитесь от моей жены подальше.       Гнев стучал в висках, затмевая разум.       — Это был всего лишь танец, не более.       — Я вижу, как вы на неё смотрите — я не идиот. И вся столица видит. Не позорьте её, она этого не заслуживает.       — У меня и в мыслях не было, как-то вредить невестке. Но если ты ещё раз так нападешь со спины, боюсь, она останется вдовой, — холодно ответил Таргариен и направился прочь. Страж белой тенью скользнул за ним.       Тристан смотрел вслед королю, понимая, что не верит не единому его слову, кроме последнего. Шею щипало, и он размазал по коже кровь, тщетно пытаясь её оттереть.