Последнее письмо

      Перо ускоренным рваным движением скользит по бумаге, нервно и как-то отчаянно выводя слова:       «Тадеуш, мой дорогой друг, я не хочу вас печалить, но, боюсь, что это моё письмо — последнее…»       Якуб Ясинский сидит, склонившись над столом, подпирает лоб рукой — то ли от боли, то ли от усталости. Волосы его растрёпаны, лицо бледное и хмурое. «Надежды не осталось, и люди ослаблены. Варшава падёт от силы через неделю».       Мужчина протяжно вздыхает. Он не хочет умирать. Но он готов встретить смерть с распростёртыми объятиями, только бы не сидеть сложа руки, только бы не сдаться и не пасть на колени перед врагом.       А ведь когда-то он был полностью уверен, что восстание закончится победой. А ведь когда-то он не сомневался в том, что вернёт свою Родину, восстановит её по частям, соберёт по осколкам, словно разбитую вазу, что дарует людям свободу и равенство — всё то, к чему призывал Тадеуш Костюшко.       Поначалу Якуб видел в Тадеуше божество. Героя и благодетеля, что решился на риск ради своего народа. Но стоило Якубу пойти за ним, как в голову начало приходить и громко стучаться осознание того, что это не только жажда свободы, но и, будь она неладна, любовь. Горячая, страстная и импульсивная. Настоящая любовь.       Ясинский не боялся признаться, не боялся открыться, чтобы потом быть отвергнутым. Но пугало его незнание о последствиях. Будет ли Костюшко после этого по-прежнему к нему относиться? Сможет ли Ясинский, как и раньше, идти на битву с саблей в руках, зная, что сражается не только за угнетённый народ, но и за человека, которому совершенно безразличен? И не возненавидит ли его Тадеуш?       Каково же было его удивление, как же сильно он ликовал, когда глава восстания ответил взаимностью. Далее их ждало бесчисленное множество бессонных ночей, длинных и откровенных разговоров, сладких поцелуев и… борьба. Прежняя борьба за независимость и свободу.       Тогда любое незначительное поражение воспринималось Якубом, как целая катастрофа, любой проигрыш в битве заставлял его переживать и нервничать, а раны казались позорными и постыдными, ведь где-то за плечами — бедные люди, которые просто мечтают о спокойной и мирной жизни, о собственной земле, здоровых детях и богатом урожае.       Якуб не находил себе места, винил себя и боялся подвести Тадеуша. Бегал по комнатам ночью, потому что не мог уснуть, бил посуду и хватался за голову, пытаясь избавиться от мыслей. Он пытался убедить себя в том, что ему плевать на всё, но лгать мужчина не умел.       Сейчас же, находясь в нескольких днях от смерти, Ясинский изменился. Он по-прежнему ничего не боялся, но реагировал на всё удивительно холодно. Якуб осознавал, что шансов на спасение не осталось ни у него, ни у народа. И если перед обречёнными на долгие страдания людьми он чувствовал вину, то себя он жалеть перестал. Он скорбел о свободе, которой не смог, не сумел завоевать, о тех, кто ещё долго будет не жить, а существовать рабом иного государства. Но что оставалось делать? Хотя бы не умереть трусом. Единственное, чего хотелось ещё не до конца проигравшему воину — это попрощаться с Тадеушем. С тем, кто хотя бы попытался спасти разорванную на клочья страну. С тем, кто рискнул и кто не пожелал сдаваться без боя.       «... Я погибну, с этим ничего нельзя сделать. Но клянусь, что не отдам крепость даром, клянусь, что растерзаю столько врагов, сколько смогу, прежде чем уйти насовсем. И клянусь, что, даже истекая кровью и умирая, не перестану думать о вас».       Ясинский задумчиво смотрит в окно и окидывает мрачным взглядом ночной пейзаж — совершенно безрадостный и бесцветный. Не слышно ровным счётом ничего: ни птиц, ни зверей, ни ветра, ни людей.       Письмо почти закончено. Неизвестно, дойдёт ли оно вообще, как неизвестна и дальнейшая судьба Тадеуша Костюшко. Что станет с ним — главным мятежником и инициатором восстания? Сбежит ли он? Нет. Не сбежит. Не потому, что не может, но потому, что предпочтёт не предавать Польшу в такое тяжёлое время.       «Тадеуш, восстание забрало у меня всё, что я имел: спокойствие и беззаботное существование, родного брата, а теперь и мою жизнь. Но оно хотя бы дало нам возможность попытаться вернуть то, что по праву нам принадлежит, — нашу Родину.       Да, мы не справились. Но я верю, что ещё, пусть не скоро, но найдутся люди, которые встанут с колен, расправят плечи, возьмут в руки оружие и продолжат наше дело. Уж если не мы, так кто-нибудь другой обязательно сможет…»       Якуб откладывает перо. По телу пробегает неприятный холодок при осознании, что гибель приблизилась ещё на несколько мгновений. Но делать нечего. Если Ясинский не смог достойно отстоять честь родной земли, он хотя бы постарается достойно умереть. В конце концов, лучше пусть умрёт он сам, нежели кто-то другой.