Верой, кровью и смертью

В храме темно. Красноватые угли в курильницах дают не свет, а дым — тяжёлый, горьковато-дурманящий, путающий мысли. Он стелется по залу, окутывает коленопреклонённые фигуры, но сюда, к возвышению, почти не поднимается, здесь пахнет иначе. Кровью, металлом, гарью. Знакомые, привычные запахи — в пыточных было так же. И в битве. Впрочем, это почти битва. Наношу удары, мелкие раны, подтачиваю противника и жду, когда у него иссякнет терпение. Осталось совсем немного, счёт идёт уже не на дни — на часы. — ...Творцу Изначальному, Ушедшему, Пребывающему ныне во мраке… Хор подхватывает фразы, голоса взвиваются вдоль колонн к арочным сводам, бьются о гладкий обсидиан потолка. Великий день, великий праздник. Сегодня люди Нуменора бросают вызов лживым богам, сегодня они переступают порог храма, чтобы добровольно вручить себя Богу Истинному. Пусть стоят там, внизу, на коленях, пусть пока не решились подняться к алтарю… Все они — Жертва. Все они не увидят завтрашнего дня. Так или иначе — но не увидят. — ...дарим и отдаём! Во славу Его, во мощь Его, во служение Ему! Да обретёт Он верных воинов Своих, да возвратится в окружении их, в блеске и силе Своей и да повергнет в прах лжецов и захватчиков, объявивших себя творцами! Они приходят сами, добровольно. Слушают мои слова, заучивают молитвы, поднимаются к алтарю и подставляют предплечья под нож — добровольно. Ложатся на жертвенник — добровольно. И взгляды их сияют, когда они открывают горло лезвию. Мне остаётся только ударить. Вера… Какая же это сила в знающих руках. — И да восстанут в день Его возвращения они в новых телах, наделённые силой, дотоле неведомой! И вознаградит Он верных слуг Своих сообразно жертвам, отданным ими! Кровь заливает гладкий камень, глаза умирающего шарят по обсидиановой черноте потолка, ища того, кто должен ждать с той стороны. Хор повторяет слова воззвания, шёпот — словно шуршание драконьей чешуи. — Прими, Владыка! Бездымное, не оставляющее пепла пламя поднимается на алтаре, пожирая тело. Хор стонет в экстазе, звучат вразнобой выкрики. «Прими!..», «Слава!..» Запрокидываю голову. Люди, если смотрят сейчас, видят сияющую в свете огня золотую маску Пророка, Спасителя, посланника Его… Я вижу чёрный обсидиановый свод, по которому бегут едва заметные жёлтые отблески. Твёрдый и равнодушный, как Пустота. Прими, Владыка. Взываю к Тебе и отдаю дары. Услышь же и прими. Кто следующий? Нелепый светловолосый парень, почти мальчишка. Едва ли не взбегает к алтарю и смотрит так, словно ждёт — его станут отговаривать. А он будет незыблемо стоять на своём, кто бы ни пытался удержать, будет драться со всем миром за право стать одним из воинов Владыки… Не смеяться. Не смеяться. Не сейчас. — Готов ли ты добровольно отдать свою жизнь и себя в руки Его? Готов ли служить Ему, не оглядываясь и не сомневаясь? — Да! — почти кричит. Удерживаю протянутые запястья и медленно вскрываю вены до локтя. Сначала правое предплечье, потом левое. Мальчишка хмурится, едва слышно шипит, но, столкнувшись с насмешливым взглядом, тут же притворяется, что боли нет. Как же… Переворачиваю его руки ранами вниз и с силой провожу вдоль разрезов. Медленная капель превращается в звонко хлещущий по камню дождь, парень судорожно выдыхает и, побледнев, опускается на алтарь — прямо в собственную кровь. — Дарим и отдаём! — Дарю… и отдаю… — шепчет мальчишка. — Владыка Мелькор, прими нового воина… в свою армию… Прикусываю щёку, чтобы не расхохотаться в голос. Вера, кровь и смерть — вот и всё, что они могут отдать. Не слуги, даже не рабы — жертвенное стадо, покорно и радостно идущее под нож. Жизнь людей — бессмысленные, мимолётные несколько лет, искра, гаснущая в воздухе. Странно даже, что они это понимают и пытаются найти своему существованию хоть какую-то цель. Странно, но полезно. …Когда снаружи доносится странный рокот и вопли ужаса, я не двигаюсь с места. Это было предсказуемо. Неясно только пока, как именно всё случится. На алтаре догорает предпоследнее тело. Последнее — последняя — оборачивается, словно просыпаясь, смотрит на меня с недоумением и просьбой. Киваю. Женщина идёт к двери, отворяет её — и в зал вместе со светом и ветром врывается тугой поток мутной, бурой воды. Значит, как и в Белерианде. Не стали изобретать что-то новое. И правда, зачем, если всё равно сработает? Женщина с криком ужаса вылетает прочь из храма. Не останавливаю — уже не важно, здесь она умрёт или снаружи. Сегодня — день жертвы. Великой Жертвы. Верой, кровью и смертью людской да отворятся Врата в Пустоту, и когда это безголовое безгласное стадо пойдёт через них, времени будет достаточно. Достаточно, чтобы одна тень проскользнула обратно. Вода захлёстывает ступени, ударяет в жертвенник. Подол тяжёлых одежд мгновенно намокает, оплетая ноги. Если не сработает… Я больше ничего не смогу, Владыка. Ничего. Шанс всего один. Прошу, пусть сделанного окажется достаточно. Алтарь ещё сохраняет жар погребального огня. Полированный камень под лопатками, слепая, твёрдая чернота высоко над головой. Вот что они видели, вот куда смотрели — в надежде… Рукоять ножа привычно уже лежит в ладони, лезвие касается кожи невесомо, ласково. Одно движение… Да обретёт Он верных воинов Своих, да возвратится в окружении их, в блеске и силе Своей... Горький запах соли перекрывает почти все прежние ароматы. Для Тебя, Владыка. Надеюсь, Ты слышишь.