чудовище.

             уён думает, что жизнь в универе не так уж и плоха. думает он так не долго, потому что ближе к зиме хонджун-хён зачем-то притаскивает в их компанию новенького. он вроде как с журналистики, как и каждый из них — второкурсник. но раздражает похуже перваков. уже одним своим внешним видом и этими отвратительно покрашенными синими волосами. гуашь капает с прядей, а сон минки, как он довольно представляется, лишь жмёт плечами, мол, красился сам и, нет, ему вполне нормально.       хонджун между парами в заснеженную пятницу сообщает, что минки на самом деле хороший парень, а ещё крутой. что вообще-то они встретились на каком-то там баттле, который уён из-за своей вредности не захотел посещать вместе с хёном. наверное, в ту ночь стоило пойти. тогда бы он точно не подпустил хонджуна к этому динозавру. да, точно. по-другому минки и не назвать. самое настоящее —             чудовище.       хотя бы потому что хонджун так себе умеет выбирать людей. уён знает старшего со средней школы, и эти постоянные чужие приключения, что почему-то вечно оказываются и его проблемой на задницу. так, этот хён ещё на первом курсе заговорил с, например, молчаливым ёсаном, который вечный онлайн по ночам; выбеленные волосы; серые линзы, от которых мурашки по позвоночнику. хонджун ещё пьяно рассказывал, что у ёсана классные и потрясные губы (в принципе — поцелуи с ним), но подробности знать совсем не хочется.       из всей их компании на втором курсе лишь чхве сан — более или менее нормальный. наверное, поэтому уён всегда пытается из всех зол выбирать именно его. сидеть рядом в кафешке; брать билет в кино рядом; шататься на улице большой толпой плечом к плечу с саном (и обязательно ловить, потому что сан мастер спотыкаться на ровном месте).       но когда вместо уверенной руки уёна сан-хён вдруг цепляется в новенького минки, который только-только вышел на прогулку в их компании — тогда и наступает самый пиздец. и если терпеть этого ребёнка раньше ещё хоть как-то можно было... его привычки заваливаться в чужие общажные комнаты; шумно говорить; выпрашивать у старших еду; просить у уёна синюю ручку и случайно забывать возвращать. то воровать друзей (или крашей?) это уже слишком.       уён злится. или ревнует. он сам не знает, как назвать это ужасное чувство, но теперь переносить минки становится ещё тяжелее. сосед по комнате — не менее болтливый юнхо бормочет под нос проклятия, а потом смеётся во весь голос. у него вечерний марафон в пубг; включённый канал в тимспик — болтает себе и между делом называет имя минки. да, того самого, а не, например, четверокурсника чхве минки, что скорее девчонку напоминает нежели геймера на полставки. уён — закрывает уши второй подушкой лишь бы не слышать болтовню; щелчки мышки и клавиатуры; не думать об этом новичке, которого настолько много —             разве динозавры не вымерли хуеву тучу лет назад?       ближе к двум часам ночи вторая подушка летит в рыжую макушку юнхо под истошный выдох уёна. завтра на пары; успеть забежать на тренировку — до конца недели нужно решить какой ставить танец на новогодний университетский бал; хонджун-хён хотел потянуть в какую-то ещё одну якобы крутецкую кафешку. помимо этого — поймать во время перерыва сана и просто — что? да хотя бы поговорить и убедиться, что в его-то умной голове нет этой болезни по имени сон минки. ужас. нервов — не хватает.       и если игнорировать чужие восхищения об этом чудовище; вырубить зарядку юнхоновского ноута из розетки; затыкать хонджун-хёна купленной булочкой с корицей (блять, лучше бы ты о своём ёсане так говорил, чем о говне); сразу предупредить ребят с кавер-команды, что в этом доме не упоминают чудовищ. то. какого хуя сам минки — не собирается так легко исчезать с его дороги.       в прямом смысле.       он смотрит на уёна сверху вниз; перекатывается с пятки на носок — даже зимой шатается в поношенных, но зато фирменных кроссовках. потрясно. а уён даже не собирается терпеть этого парня, который своей глупой улыбкой вызывает у него приступы тошноты и агрессии. желание убивать — на пределе. а новенький просто чуть-чуть склоняется к нему и повседневным голосом спрашивает, как дела. вот так просто — без заёбов. чон думает, что, наверное, он в прошлой жизни топил котят, раз в этой ему подсунули это раздражающее недоразумение, которое ко всему прочему ещё и выше него. чувство гордости страдает в двойном объёме.       честно говоря, хочется врезать.       вопрос минки оказывается без ответа — уён уходит и от него, и от самого новенького. сбегает, сославшись, что — вон — староста стоит и ему нужно обсудить много важных вопросов, которые не касаются всяких чудовищ. сон минки озадаченно хлопает ресницами; уён победно улыбается, мысленно посылая того куда-то с хонджуном в одно неприличное место; а пак сонхва — староста — лишь гордо вручает ещё одну тему доклада на завтра. сбегать уже поздно. ладно. в этот раз учёбу вытерпеть намного легче, чем личное присутствие трёхлетнего ребёнка, которому хочется сломать челюсть и напомнить, что он вообще-то на чужой территории.       и так портит жизнь —             забирает его, уёновские, игрушки.       хонджун, как один из старших в их компании, пытается решить проблему хоть как-то. но каждый знает, что методы джуна — дерьмовые. и собираться всем вместе в самой большой общажной комнате — не самая лучшая идея. сонхва просит не трогать его вещи и после убрать за собой; сам сваливает куда-то с ночёвкой, натягивая дебильное кудрявое пальто находу. сан — его сосед — остаётся следить за порядком в одиночку, потому что юнхо уже успешно открывает бутылки соджу, разливая по притащенным рюмкам; потому что хонджун уже заливает про какие-то свои будущие грандиозные планы на зимние каникулы; потому что ёсан послушно кивает и слушает всех (уён уверен, что именно у этой тёмной лошадки будут все их пьяные фото и записи всех диалогов). ко всему прочему —             сан.       зачем пригласили и его, чон не хочет думать, но продолжает сидеть на полу именно рядом с ним и соприкасаться бёдрами — по другую сторону большой тенью вырастает сон минки собственной персоной. и не сесть рядом с саном, видимо, для него непосильная задача. уён — ревнует. его раздирает на маленькие кусочки тот факт, что сан-хён оборачивается и что-то тихо (блять, юнхо, ты ещё громче вруби музыку) шепчет новенькому. больно. опрокинутая после увиденного рюмка соджу помогает неплохо — и следующие несколько шотов в том числе.       пытаться разобраться, что происходит, нет сил. хонджун несколько раз пытается завести разговор насчёт межличностных отношений; кто кому нравится и так далее. но разболтать получается лишь юнхо, который начинает трепаться о каком-то милейшем первокурснике, что на деле страшнее некоторых их преподавателей. ёсан усмехается — любовь не знает границ; она не просит разрешения. это как удар бейсбольным мячом на школьной физре. раз — и всё. ты в жопе, если не хуже. и ему, конечно, легко говорить, когда хонджун довольным котом сидит рядом с ним. если бы не люди в комнате, то старший давно бы поцеловал ёсана и не один раз; и вряд ли просто в щёчку.       уён начинает раздражаться, кажется, теперь не только от минки — он потихоньку злится уже с каждого из их компании; юнхо терпит лишь потому, что тот наливает ему ещё одну рюмку соджу и суёт какую-то закуску прямо в рот. горчит. сан смотрит прямо в глаза и улыбается — ямочка ломает внутри всё живое окончательно, а минки, который с трудом выпил один шот, в это время держит сана за ладонь своими большими лапами. слишком близко — интимно. уён начинает ненавидеть себя и весь мир (минки) ещё больше. подскакивает на ноги, чуть не снося рукой какие-то расплывчатые для взгляда вещи сонхва, и во весь голос сообщает, что ему надо проветриться.       тупая идея в общежитие, но его никто не останавливает. дверь в комнату захлопывается за спиной; телефон успешно забыт, но предположительно время около двух часов — коридор в полутьме. можно просто свалить к себе и никогда не возвращаться; забрать документы; перевестись в другой вуз; признаться уже наконец-то в своих чувствах сан-и-хёну; подстроить несчастный случай и убрать минки со своего пути — в переносном смысле. нужно сделать хоть что-то, чёрт возьми. но горизонт заваливается сам по себе, и всё, что получается у чона, это сползти по стенке вниз. пол — прохладный.       ему хочется выть волком-одиночкой, но на небе лишь безликий полумесяц. кажется, перепил. расслабиться под градусами не получается от слова совсем; боль бьёт в виски — хуже лишь та херня, которую называют душой. ревность продолжает драть. ревность к друзьям; к тому человеку, что даже не его парень. господи, как же тупо.       почему он не может как хонджун — просто быть с тем, кого любит. зачем эти все мозгоёбства; чувства; зачем сон минки появился в их компании. зачем сан — держится с этим чудовищем за руки; разговаривает с ним. уён с пьяной усмешкой думает — наверное, если дать этому динозавру пару недель, то он вообще начнёт встречаться с сан-хёном. отвратительно. зарывается рукой в волосы на затылке — он не знает, что делать дальше. в его голове ноль адекватных идей, а просуществовать остаток жизни в тюрьме за кровожадное убийство ему не очень-то и хочется.       вот бы всё решилось само, как.       хлопок двери.       уён не поднимает взгляд, но узнаёт сразу по нелепым шагам; по глупейшим жёлтым носкам с улыбающимися кактусами. минки присаживается напротив него и пытается заглянуть в лицо; предусмотрительно не касается; опасается чона, а в низком голосе не скрыть раздражающего волнение. он спрашивает, мол, чем помочь уёну. ему плохо? он может позвать старших; он без проблем проводит до туалета или сразу до комнаты друга. или же вовсе — касается плеча уёна своими большими лапами, а чона словно током прошибает. он успевает лишь замахнуться ради удара — вопрос по руке или сразу же по лицу.       — что ты от меня хочешь, чудовище?       так сдавленно; почти истерично. в его груди не хватает места всем эмоциям, а любовь и ревность к сану вдруг перемешиваются вместе со злостью и концентратом усталости. выходит — нынешнее состояние уёна, и алкоголь совсем не при чём. минки щурит и без того раскосые глаза; склоняется ещё ниже. озадачен вопросом. а ещё на его лице эта дурость маленького ребёнка. минки простой до безумия, а ещё отвечает настолько беззаботно, что он просто волнуется о нём. и, наверное, хотел бы чтобы они дружили чуть лучше, чем сейчас. не просит вслух статус зэ бэст фрэндс, но в его взгляде читается именно это.       а уён только давится чужими касаниями; мерзким лицом — его раскрытая (блять, он же сжимал в кулак?!) ладонь опускается куда-то на плечо минки. и нелепо заваливается вперёд — держать равновесие пьяным ужасно тяжело; чувствует на своей талии руки минки, который его так легко, как пушинку, прижимает к себе. несколько секунд неловкой тишины, где уён может разобрать дыхание сона на своих губах; или не только дыхание, но и губы. или не только губы — перед глазами всё плывёт, а разум истошно кричит о чём-то своём.       потому что минки вправду целует его — сам. и, блять, зачем. до смешного нежно и аккуратно — так долго, сколько позволяют ему. и уён даже не сразу понимает, что происходит. то ли цепляется за плечи, чтобы не распластаться на полу коридора окончательно, то ли отталкивает от себя в порыве ненависти. всё это — недопустимо. он не переносит сон минки, который в свою очередь.       — ты мне нравишься, уён-а.             но, кажется, я тебе — нет.       чон бьёт со всех сил, которые ему позволяют выпитые ранее три бутылки соджу. бьёт — больно; сразу по острой скуле и хочет добавить ещё пару резких ударов, но минки воет маленьким зверьком. на его крик — сразу же выскакивают остальные из комнаты; помощники хуевы. хонджун встревает между ними, а юнхо ловко хватает уёна за руки, не позволяя больше занести кулак для удара. в глотке жгут слёзы несправедливости. почему именно блядский минки; почему этот раздражающий динозавр, в котором все души не чают. почему не его сан-хён.       который в этот момент успокаивает длинноногого монстра; у минки — болит скула; в уголках глаз копится такая детская и наивная обида. он просто хотел как лучше и — признаться. быть, наверное, нужным. и полезным. всего лишь — любимым. сан аккуратно проводит пальцами по чужому лицу и говорит что-то про аптечку сонхва, припрятанную в тумбочке. перед тем как уйти с минки под руку бросает непроницаемый взгляд на уёна — без улыбки; без чудесных ямочек на щеках и.       уёну кажется, что у него в груди сейчас умирает что-то живое; влюблённое; по-настоящему важное. юнхо не выпускает из захвата, а хонджун мельтешит на первом плане, мешая обзору на сана и минки. единственное, что получается у чона, — это истошным голосом на весь этаж их глупого общежития. правду; рыком из своей разодранной души, которая кровоточит куда хуже чужой щеки. ему —             больно.       — я ненавижу тебя, чудовище!       уён ненавидит все свои дерьмовые —             эмоции.