Сосуд мерзости

Том запирает дверь собственным ключом и смотрит в окно, прежде чем перевести взгляд на Криса. Тот даже не оборачивается, не отрывает взгляда от газеты, только поводит плечами будто привлекая к себе внимание. Железы у него за ушами набухли и чуть заметно порозовели, он пахнет так что у Тома начинает кружиться голова. Иногда он почти ненавидит омег за это - за их способность лишать любого альфу воли, им даже не нужно ничего для этого делать, достаточно просто не пользоваться маскирующими средствами во время течки и естественный запах сам превратит альфу в послушную домашнюю зверюшку. - Привет, - негромко говорит Крис, откладывая газету и делая вид что заметил Тома только теперь. - Скучал по мне? - До смерти, - абсолютно честно отвечает Том и начинает расстегивать пуговицы рубашки. Если все привыкли видеть тебя в сутане, можно спрятаться, просто одевшись как все. Звучит надуманно, но это на самом деле так. Он дергает ручку двери, проверяя не забыл ли запереть замок и только после скидывает рубашку на пол, расстегивает пояс и брюки, чувствуя, как дрожат пальцы. Он смотрит на Криса, но тот опять отводит взгляд, делая вид что ему ничуть не интересен Том, ничуть не интересна собственная течка и то что произойдет пару минут спустя. Ему двадцать восемь лет, одиннадцать из которых прожиты в Штатах, у него широкие плечи и мощные бедра, Крис похож на идеального омегу из глянцевых журналов. Он - глава фонда имени святого Томаса Беккета, фонда помогающего подвергшимся насилию омегам. А еще он - причина по которой мир Тома может в любой момент безвозвратно покатиться под откос и оба они это понимают хорошо, даже слишком, но ни одного из них это не останавливает. Крис раздевается медленно и спокойно, его как будто совершенно не беспокоит происходящее. На самом деле, конечно, он хочет секса, просто даже не в половину так сильно как Том. Омеги могут контролировать себя, так они устроены. Том понимает - его терпения не хватит на то чтобы добраться до кровати, он обхватывает Криса за плечи и тянет на себя, ложится на пол, чувствуя лопатками ровный паркет. Когда-то они снимали номера в дешевых гостиницах, но теперь они могут позволить себе выбирать для встреч места получше: съемные дома, партийные квартиры, дорогие отели. Том обхватывает бедра Криса и тот послушно садится на него, голый, возбужденный, текущий и пахнущий смазкой - маленькие прозрачные капли выскальзывают наружу, собираются в складке между ягодиц, но пока еще не стекают по ногам. Том не видит этого, просто знает наверняка. Крис опускается на него чуть выше чем нужно для проникновения, тянет время, дразнит. Ему нравится так делать. Том чувствует как наливается кровью его собственный член. Он упирается Крису в задницу, тот чуть ерзает, дразня его еще больше, как если бы в этом была необходимость, как если бы Тому уже не было достаточно плохо. Крис изо всех сил сжимает пальцами запястья Тома и придавливает его к полу всей тяжестью, всей мощью напряженных мышц. - Ты позволил бы себя распять за возможность трахнуть меня? Крис сидит на нем верхом, вызывающе спокойный, слишком сильный и слишком тяжелый чтобы с ним можно было спорить. В обычные дни Том мог бы попытаться сбросить Криса с себя и возможно ему хватило бы сил, но только не сейчас. Запах омеги буквально кружит ему голову и Тому остается только принять правила игры. - Да. - Ты отрекся бы от своей веры, если бы я тебя попросил? Это - просто игра, но иногда она заходит слишком далеко, как сейчас. Том пытается вырваться из-под тяжести Криса, но тот сильнее стискивает его запястья пальцами и склоняется ближе, заставляя дышать свои запахом. Том снова пытается сдвинуться с места или приподняться, но все тщетно. Внутри у него как будто разгорается пожар от которого все внутренние органы спекаются в один комок. Стиснув зубы, Том зажмуривается и пытается удержать в себе слова согласия которые избавят его от страдания. - Вот сейчас - ты бы отрекся? Крису нравится заставлять Тома отрекаться, наверное он считает это забавным. Он никогда не верил в Бога по-настоящему, они с Томом часто спорят об этом - иногда дискуссии могут быть забавными, но могут быть и раздражающими, а еще могут вести ко греху. Сейчас это действительно ничуть не забавно и чересчур греховно. Его налитый кровью член мучительно ноет, Том хочет войти в Криса, вставить ему, начать вязку - и тот прекрасно понимает насколько ужасно ожидание. - Хорошо, я отрекусь от чего угодно, - тихо говорит Том, открывая глаза и только тогда Крис сдвигается с места. Он чуть приподнимается, запускает в себя пальцы чтобы растянуть анус еще шире хотя в этом нет необходимости, а потом снова опускается, одним движением принимая в себя член Тома. Он тут же чуть привстает чтобы опуститься снова, а потом сразу же переход в обычный для себя торопливый ритм. Крис двигается резко даже грубо, с силой стискивает бедра Тома ногами, впивается пальцами ему в руки так, что жилы на его руках вздуваются становясь похожими на веревки. Несмотря на спешку, случка кажется ужасно длинной. Том двигает бедрами вверх и вниз не пытаясь подстроиться под темп Криса, просто желая разрядки. Возбуждение все еще кажется ему мучительным, кровь стучит в его голове, пальцы скребут паркет как скребли бы нежную кожу на спине Криса если бы тот только позволил обнять его сейчас. Том кончает, чувствуя на себе его железную хватку и на несколько секунд они замирают, глядя друг другу в глаза. Крис склоняется к Тому так близко, что тот чувствует его дыхание кожей. Это тоже тянется невероятно долго, как будто сотню лет. Наконец Крис распрямляется и резко встает. Сперма Тома течет по его ногам, смешиваясь с обильной смазкой, он заводит руку себе между бедер и стирает белые капли, развозит их пальцами по коже. В этот момент он настолько хорош что Том тут же чувствует новый прилив вожделения. Он поднимается с пола, облизывая губы и ощущая легкое головокружение. Крис поворачивается к нему спиной, открывая взгляду мощные лопатки и нежную поясницу. Сейчас он - не бывшая шлюха из техасского придорожного бара, не правозащитник, не тот, через кого Том списывает деньги консерваторской партии на помощь несуществующим людям, чтобы забрать их себе. Сейчас он - просто красивый омега, тело которого тщетно ждет оплодотворения. Уткнувшись носом ему в затылок, Том вдыхает запах полной грудью, потом гладит кончиками пальцев набухшие железы за ушами - они становятся очень чувствительными во время течки. Крис тихо стонет и трется об Тома, готовый к новой случке. Иногда он держится так, будто это все ему не нужно - а иногда как будто сходит с ума не меньше чем альфа. Наверное, именно это больше всего нравилось его клиентам. Том наваливается на него сзади, держа за волосы и заставляя запрокинуть голову. Член легко входит в растраханную влажную дырку, скользит туда-сюда. Крис больше не стонет, он просто жадно хватает ртом воздух когда Том обхватывает пальцами его член, а потом прикусывает губами его кожу чуть выше левой заушной железы. На этот раз все происходит быстро, всего за пару минут Том кончает снова, но не перестает гладить член Криса до тех пор, пока тот не кончает тоже - и только после отступает на шаг. Он задерживает дыхание, как если бы боялся что снова почувствовав запах захочет повторить случку. Теперь из Криса течет еще сильнее. Он довольно улыбается, садится на кровать и начинает вытираться - скорее напоказ, чем действительно пытаясь убрать следы вязки: он просто водит простыней по бедрам снова и снова, ожидая пока вытечет еще, он ерзает по постели и Том просто не может отвести от него взгляда, ему хочется повторить все снова, как и всякий альфа он готов вязаться до тех пор пока не упадет без сил. - Хочешь еще раз? Давай, иди сюда, - Крис гладит свои бедра, лукаво улыбаясь. Он мог бы пойти в душ, но предпочитает остаться грязным, сохранить на себе чужой запах. - Нет, - Том качает головой. Он хочет, конечно же он ужасно хочет, но понимает: альфа выглядящий бледным или усталым как будто кричит: «я повязал омегу, столько раз сколько смог». Нельзя рисковать, навлекая на себя подозрение. Крис торопливо натягивает одежду и заново собирает волосы в хвост. Теперь он кажется невинным, как если бы минуту назад не задыхался от страсти, таким невинным что Том почти чувствует отвращение. Именно с таким выражением лица Крис всегда выходит к телекамерам и микрофонам, когда приходит время лишний раз напомнить о его истории. Ему нет нужды заламывать руки или плакать, достаточно просто говорить спокойным голосом: «мне было семнадцать, я отправился в Америку, чтобы стать танцором на Бродвее, а попал в стриптиз-бар, где приватный танец включал в себя отсос». Он обожает рассказывать свою историю - ту ее версию которую они с Томом создали вместе, убрав одни факты, сгладив другие. «Сутенер запрещал принимать противозачаточные» звучит гораздо лучше чем правда - иногда Крис напивался настолько что забывал о самых простых и необходимых для мерах безопасности при вязке. Вероятно ему повезло, что он не подцепил какую-нибудь по-настоящему опасную болезнь. Аборты его делать тоже никто не заставлял, сутенер только познакомил Криса со старым Эйбом, который делал все быстро, недорого, молча. Трижды Крис обращался к нему без особых последствий, но четвертый раз загнал его в больницу. Том просто приходил в ту больницу чтобы говорить с мексиканцами, дарить им дешевые распятия и библии, утешать плачущих и давать всем надежду, настоящую настолько, насколько это было возможно. Ему стало очень жалко молодого омегу, проделавшего долгий путь ради секса с дальнобойщиками и пьянчугами за пару мятых купюр, а теперь из-за собственной неосмотрительности оказавшегося на больничной койке, лишившегося возможности иметь детей, брошенного всеми. Том просто захотел помочь ему, кажется тогда он даже не видел в Крисе омегу, просто испытывал жалость. И сразу же поверил в его историю. Крис лжет невероятно умело, он действительно мог бы стать хорошим актером. Однажды Крис так и сказал: «ты даже не знаешь, какой я на самом деле». Том отлично помнит что ответил ему: «а ты сам знаешь?» - кажется в ответ на это тот только пожал плечами. А еще если его спрашивают, Крис говорит, что больше не может вязаться с альфами, его слишком сильно ушили после неудачного аборта - эти слова помогают ему поддерживать публичные дружеские отношения с Томом, делать их как можно менее подозрительными. На самом деле Крис по-прежнему свободно принимает в себя член альфы, даже крупный, как у Тома. Возможно, двух ему действительно теперь было бы многовато, он не проверял - по крайней мере говорит Тому, что не проверял. Рассказывая свою историю они пропускают один из самых главных моментов: через два месяца после больницы Крис все еще чувствовал себя плохо и не знал что ему делать, поздним вечером он шел вдоль дороги, глядя себе под ноги, всерьез выбирая между возвращением на панель и самоубийством, а Том ехал по той же дороге в сторону города. Он остановил ветхий церковный фургон и предложил Крису поехать вместе, тот согласился не раздумывая. В фургоне были пакеты с черными распятиями из толстого пластика и связки библий на испанском языке, но еще там было достаточно места чтобы заняться сексом. Тогда, в их первый раз, Крис отдался Тому с покорностью безропотной жертвы, издавая смешные и жалкие звуки пока тот вылизывал его сзади, подготавливая к проникновению, не думая ни о целибате, ни об адском пламени, ждущем грешников. Если промотать историю еще немного вперед, можно увидеть представителей консервативной партии, которым понравился сердобольный священник-альфа. Сначала на Тома просто обратили внимание, потом - дали денег, позже - предложили отправиться на передний край партийной деятельности, представлять консерваторов в телешоу и журнальных интервью. Одновременно близкий к традиционному образу священника и подходящий современному либерализму - настоящий альфа, принявший постриг и уехавший из Дублина в Техас, чтобы заботиться о нелегальных иммигрантах, проститутках, наркоманах, всех тех на кого плевать остальным. Многим казалось в старые времена и кажется до сих пор, что альфа не может быть католическим священнослужителем - даже омегам контролировать свое половое влечение куда сложнее чем бетам, альфы же не отвечают за собственное либидо, тяга к размножению в них слишком сильна. Стоит альфе почувствовать запах текущего омеги и все попытки самоконтроля покатятся прямиком к дьяволу. Том знал об этом когда принимал постриг. Над его кроватью висела фотография кардинала Амадео Ромизи, первого и пока что единственного омеги, достигшего столь высокого положения в церковной иерархии. На фото кардинал стоял, подняв руки, с которых сам сдирал ножом ногти во время течек, желая справиться с плотским влечением. А еще Амадео Ромизи был красив, хоть и немолод, Том не мог этого не отметить, не мог не подумать о том что, принимая сан вынужден будет отказаться ото всех омег которых встретит в будущем - но тогда это его ничуть не тревожило. Порой Тому приходилось прибегать к самобичеванию ради усмирения плоти, но до встречи с Крисом его не слишком тревожил зов к спариванию. Теперь все иначе и иногда Том очень жалеет об этом. Иногда совсем не жалеет. Ни у кого нет доказательств их связи, но догадываются многие, и если кто-нибудь захочет наконец-то убрать Тома из проповеднических передач, из мира политики, с журнальных обложек, отовсюду - достаточно будет отыскать и обнародовать подтверждения нарушения обета безбрачия. Потому что для Тома это больше чем просто грех блуда - это подтверждение неспособности альфы держать свой член в штанах, если рядом есть течный омега. Чтобы все рухнуло, нужна будет только самая малость - фотография, показания свидетелей, аудиозапись на которой Том-альфа отрекается ото всего что дорого Тому-священнику, как он отрекался несколько минут назад. Это - настоящее отречение и сколько бы раз он ни раскаивался, грех останется с ним. Гораздо хуже то что он готов повторить все сказанное до последнего слова, еще десять раз отречься от своей веры, если Крис повторит все остальное. - Останься со мной еще хотя бы на пару часов, - тот едва заметно улыбается и берет Тома за руку, подносит ее к губам и тот подается назад. Лучше всего - уйти прямо сейчас, а еще лучше было бы и не приходить. Никогда. Том знает о чем пойдет разговор: на самом деле Крис просит его остаться не на пару часов. Он хочет чтобы Том открыто объявил его своим омегой и не устанет об этом просить, даже зная что не получит положительного ответа. - Я не могу с тобой остаться. - Можешь. Просто не хочешь. Иногда Том спрашивает себя: почему из всего множества альф, которых Крису довелось встретить, тот выбрал именно его? Неужели никто больше не был к нему достаточно добр или не оставался с ним достаточно долго? Том мог бы спросить, но совсем не уверен что услышит правду в ответ. - Я - священник. Нет, он - вор, забирающий себе деньги вверенные ему добрыми людьми, он - прелюбодей, нарушающий данные обеты, он - обманщик. - Я же говорю: ты просто не хочешь. Даже у Римских Пап были любовники и любовницы. Они рожали им детей, - Крис пожимает плечами, - ты сам знаешь все это не хуже меня. Наверняка лучше. - И что, ты родишь мне маленьких рыжих Чезаре и Лукрецию, если я стану Папой Римским? Эти слова звучат гораздо злее, чем Том предполагал. Он качает головой, будто желая извиниться за удар по больному месту, но так и не произносит этих извинений вслух. - Так моя проблема в том что я не могу родить тебе кого-нибудь? - Крис машинально прижимает ладонь к животу, а потом поправляет немного тесноватые в поясе брюки, делает вид что не собирался сейчас к себе прикасаться. Во время течек омеги набухают изнутри, у них чуть припухает грудь и округляется живот, такое можно заметить только если знаешь омегу очень хорошо. Том знает его так хорошо, что может определить стадию течки просто прижав Криса к себе. Тот выглядит абсолютно здоровым омегой, ему повезло и все обошлось без гормональных проблем. Крис совсем не похож на того у кого не может быть детей и, кажется, иногда сам забывает об этом. - Твоя проблема в том, что ты получаешь от меня более чем достаточно, но все равно требуешь большего, - на этот раз Том прекрасно понимает что говорит слишком жестко, но иначе у него и не получится. В конце концов, он действительно так думает или почти так: Крис в последние год или два требует от него слишком много и если бы Том любил его хоть немного меньше, то давно бы уже бросил. А если бы любил хоть немного больше, то давно бы согласился со всеми требованиями. - Я просто не хочу больше быть твоей грязной тайной, вот и все. Я не требую чтобы ты вышел за меня замуж или отписал на меня свое имущество. Просто перестань делать вид что меня не существует между течками, вот и все. Крис говорит это без драматического надрыва, своим обычным абсолютно ровным тоном. Том хочет возразить, но не может подобрать слов, у него все еще кружится голова от запаха течного омеги. Пауза затягивается, становится неловкой, почти болезненной. - Я не могу все бросить ради тебя одного. Если это тебе не нравится - найди другого альфу, - произносит он наконец. Взгляд Криса тут же становится жестким, не стоило этого говорить. Том проводит отчисления средств через фонд святого Томаса Беккета не потому что не может иначе, а потому что такие вещи связывают еще надежнее. Он хочет привязать к себе Криса как можно надежнее и это - хуже всего, это ставит его на край. Том не может точно сказать когда их отношения успели зайти так далеко: год назад, два или пять. - Мне не нужен другой альфа, я просто хочу чтобы ты стал только моим. Если альфы и омеги созданы друг для друга, то чего ради я должен делить тебя с твоим богом? Том замирает так и не застегнув рубашку. Его руки сами собой стискиваются в кулаки и ярость проходит по спине ледяным электрическим разрядом: Крис не впервые говорит об этом, но раньше он не ставил вопрос так прямо. И он не должен был этого делать. - Я мог бы ударить тебя за такое, - тихо говорит Том, отступая на шаг. - Мне нравится грубость, - Крис пожимает плечами, его лицо все так же спокойно, - ты же знаешь. Можешь ударить меня столько раз, сколько захочешь если это облегчит тебе решение. Больше всего ему хочется просто развернуться и уйти, но Том не делает этого. Он стал священником чтобы утешать тех, кому не могут или не хотят помогать другие. Он снова подходит к Крису и обнимает его за плечи, настолько нежно и невинно как только может сейчас, опять чувствуя растущее возбуждение. Осторожно прижимаясь к Крису, он вдруг отчетливо видит все возможные картины своего будущего и ни одна не представляется Тому радужной. Он не попадет в сенат или конгресс, не станет архиепископом или президентом. Рано или поздно всю их историю вытащат на свет - не важно кто, канонник Камбербатч или кто-нибудь из людей Уэдона, вкладывающего в партию консерваторов огромные деньги, а может быть это сделает даже сам Крис - потому что именно так он сможет привязать к себе Тома окончательно, став единственным и последним кому до него есть дело. Он - из тех, от кого вполне можно ждать подобного. - Я подумаю обо всем этом, - лжет Том. И Крис кивает, скорее всего он прекрасно понимает, что это ложь, но обещание все равно звучит так красиво, так правильно. Конечно же ему нравится это слышать. Вероятно им стоило бы меньше лгать друг другу и остальным, с самого начала. Том думает, что стоит попробовать начать. Не сейчас, немного позже.