Дай списать?!

      От сессии до сессии живут студенты весело! Знать бы еще, где они живут, а то приехал, как дебил, с завода, в лицо никого не знаю, преподы тоже меня первый раз видят. А что я могу сделать, если, работая на производстве и занимая уже нерядовую должность, должен иметь корочки о высшем образовании?! Корочки иметь должен, а время на их получение — нет! Люблю свое руководство, сказали «надо», а отпуск не дали, я уже молчу, что это как бы им для документации полагается.       Настал день икс, нам пошли на уступки и сдвинули сессию, перенеся ее на время перед Новым годом, а не, как обычно, после него. Толпы студентов бегают по коридорам, сталкиваются пакетами, задорно звякают «спасибами», и в глазах только одна просьба: «Ну поставьте, пожалуйста!». Преподаватели идут на контакт, но не со всеми: тех, кто злостно прогуливал — игнорят по-страшному. Да и коньяк тащить бестолку, свою работу знаю, весь завод по кирпичу разобрать и собрать могу, но им же не нужны мои архитектурные способности, им нужна курсовая, и плевать они хотели на график работы.       Один плюс — добавили в общий чат в переписке.       Пролистал сообщения: задания обсуждают, картинки-поздравлялки шлют, вежливые все такие, аж подташнивает, но выбора особого нет, придется просить помощи.       Просматриваю контакт, есть один, самый вежливый, отвечает всегда, немного резковато, но отвечает — наверное, староста. Копирую номер, сидя жопой на бетонке в коридоре напротив аудитории, смотрю на дверь, в которую заходить через час, и медленно старею раньше времени.       Я: «Дай списать курсач». А что ходить вокруг да около…       Я: «Привет».       А: «Стесняюсь спросить, а где твой?» Согласен на «ты», прям чувствую — нормальный пацан. По фотке в вотсапе молодой совсем, белобрысый.       Я: «В грандиозных планах на мое будущее, таких же грандиозных, как и не начатая работа».       А: «Бездарь?»       Я: «Трудоголик. Не отпустили с работы. Так ты мне дашь?»       А: «Хочешь, чтобы я тебе дал?..»       Я: «По фото симпотный, но давай о насущном, препод будет через час, а у меня из курсовой только тема». Перечитал, о чем писали, заржал, немного покраснел.       А: «Препод позже будет, опаздывает, может, сам успеешь?»       Я: «А может, коньяк?»       А: «Он предпочитает виски».       Я: «А харя не треснет?..»       А: «Спроси у него лично, когда с поклоном пойдешь))».       Я: «Смешно тебе, да?.. У меня тут жизнь рушится! У тебя, может, у самого нет курсового?»       А: «Есть. Штук тридцать».       Я: «И ты жопишь? Вот что за люди?! А я почти поверил в Деда Мороза!!!» Паника подступает к горлу, не сдам — отчислят на фиг, ректор так и сказал, когда в прошлый раз все сроки пропустил.       А: «Ладно. Уговорил. Фамилия?»       Я: «Волков».       А: «Ааа… прогульщик».       Я: «Трудоголик! Не боись, мелкий, я в долгу не останусь, тащи свою жопу быстрее, пока этот не приехал, как его там… Андрей Андреевич, говорят, суровый тип, всех валит».       А: «И кто говорит?..»       Я: «Все!»       А: «Ну понял))))».       Больше я не спрашивал ничего, а он вышел из сети и не появлялся вплоть до момента, как голоса в коридоре стихли, а студенты, как на построении, рассосались по стеночке и разве что честь не отдали. Я сам приготовился морально — если мужик жесткий, значит, пойдет на принципы и отсутствие меня на своих лекциях воспримет как оскорбление. Мне это, разумеется, ничем хорошим не выльется. Эх, а так хотелось раскидаться по-быстрому и потеряться на несколько дней, расслабиться, забыть про работу, и учебу тоже послать к черту.       Поддавшись влиянию толпы, тоже подтягиваю ноги, встать не встал, мне в лом, я все еще наивно жду свою курсовую, которая… блин… падает на голову в прямом смысле слова, больно шлепнув по макушке. Листки в зеленой папке, перетянутые пружиной, швыряют мне на голову, а тот, кто надо мной надругался, проходит дальше, горделиво распрямив спину и задрав подбородок… Это же не может быть то, о чем я подумал?.. Это же не он…       — Андреич сегодня не в духе, — перешептываются студенты, а у меня от страха яйца поджимаются, вот это я могу найти с человеком контакт! Твою ж за ногу, надо было так вляпаться!       Чудо, которое ухмылялось с картинки в вотсапе, сейчас источало ауру зла, по светлым мокрым волосам текла ручьями вода, темное пальто, добавляющее ему пару лет к небольшому возрасту, было мокрым насквозь, а на руках кое-где можно было рассмотреть неоттертую грязь. У кого-то под снегом с дождем пробило колесо…       — Проходим по одному! — рявкает командирским голосом и заходит первый. Только сейчас начинаю дышать полной грудью. Студенты скидываются на ван-ту-фри.       По хмурым лицам вижу, как учащиеся теряют остатки новогоднего настроения и надежду на хороший исход. Желание повеситься на гирлянде не у меня одного. Сам в трауре, хоть сейчас домой езжай.       Первый пошел с гордо поднятой головой, видать, ботаник… Вышел с тройкой и чуть не плача. Второй вылетел из кабинета, как пробка из шампанского, за ним полетела его курсовая, врезавшись в дверь и разлетевшись на листы. Беременная девушка, которой ходить еще месяца три как, начала неожиданно рожать, и даже ее обещание назвать дочь "Андрюша" не помогло раньше срока сдать зачет, и ее, ревущую, скоропостижно увез муж.       А я сижу.       Обнял курсач, который даже не открыл, и смотрю, как люди в коридоре заканчиваются. Сдало всего трое, и те, когда вышли, обозвали препода мудаком.       Я: «Ты чего злобствуешь, демон?! Всех распугал». Раз уж я все равно в жопе, так почему бы не устроиться в ней поудобнее.       А: «Я не виноват, что они дебилы!»       Я: «Можно подумать, ты в их годы был не такой». На что он мне прислал фотку красного диплома. На возраст посмотрел, двадцать пять пацану, мне и то тридцать, и все собравшиеся такие же взрослые, состоятельные, за исключением пары штук.       Я: «Ты все равно зверь. Поставь хоть кому-нибудь выше тройки».       А: «Если хоть один ответит на вопрос по слизанной из интернета курсовой — поставлю. О чем вообще может рассказать человек, который мечтает стать парикмахером?!» Снова крик, стук об дверь и женский визг. Девчонка выскочила и тоже с психу хлопнула дверью.       Предположив, что вся группа так завалится, решаю идти на амбразуру, катись оно к лешему, это образование, пускай увольняют! В преддверии новогодних праздников так хотелось сделать что-то хорошее.       Раздражение Андрея настолько мощное, что передается мне. Чувствую даже из-за двери, как его потряхивает, как нервно пальцы ломают карандаш, хмурятся брови и он без конца закатывает глаза, в это время у меня частит пульс и сдают нервы.       — Здравствуйте, Андрей Андреевич! — Захожу с улыбкой, пру прямо к столу и шлепаю курсовую ему перед носом. — Всю ночь делал сидел, глаз не сомкнул, каждую цифру проверил, чуть пальцы не стер до крови…       — Дрочил, что ли? — перебивает мой поток позитива, откинувшись на спинку стула, всматривается в меня из-под полуприкрытых век. Издевается, гад.       — Э… вообще, знания впитывал, но можно и так. Вам бы тоже не помешало, нервный вы очень. Недотрах?.. — Я смертник, согласен, но глядя на это чудо, никаких других ассоциаций не нахожу. Реально дерганый, реально не в себе, и его, такого взвинченного, перегнуть бы через стол и как следует…       — Типа того. Аллергия на тупизм.       — Проще надо быть, и люди потянутся. Мелкий такой, а пол-универа в страхе держишь.       — Я смотрю, ты во второй половине?.. — Чуть склонив голову, прицениваясь осматривает меня от пояса до макушки, забавно усмехается, прикусив губу. Мне показалось, что сделал он это ну о-о-о-очень пошло, по крайней мере, у меня встал и морда покраснела.       — Зачем ты мне помог? — Вопрос так и остался не решенный, не люблю недомолвок.       — Нравится мне, когда люди не ходят вокруг да около.       — То есть, если я сейчас скажу, что у меня встал, ты не сильно удивишься?       Он спокойно помотал головой, продолжая ухмыляться, и срать он хотел, что студенты за дверью, что зачет идет полным ходом и его ненавидят все те, с кем ему еще сегодня общаться. Он просто смотрит мне в глаза, расстегивая верхние пуговицы на рубашке, без стеснения и страха, зная себе цену и прекрасно понимая, что делает. Меня бросило в жар и пересохло во рту.       Преодолев первую робость и сделав шаг навстречу, обогнул стол, хватая парня за шею и вздергивая на ноги. Наклонившись, прижался к сухим непослушным губам, чтобы уже заткнуть, ведь даже не произнося ни слова — он постоянно о чем-то думал, и это нервировало. Возбуждение стало острым, самого тряхануло, как после удара током, тело вспыхнуло, а по венам потекло желание, распаляя еще больше.       Возбуждение оказалось сильнее страха, поэтому и поцелуй жестче, не чувствуя сопротивления, даже когда хватка на его шее стала болезненной, а объятья на спине превратились в силки. Андрей тихо застонал, словно выпуская с выдохом все напряжение, и обнял меня за шею, притерся ближе, прижимаясь пахом, дав почувствовать, как сильно он хочет, а мне и не надо было показывать, я это видел: в блеске блядских глаз, в каждом заглушенном мною стоне, в каждом резком движении, когда стягивал с него штаны и ставил на колени, уложив грудью на пол, чтобы хоть немного прикрыться столом.       Гладкая крепкая задница провокационно торчала вверх, желание насадить его сразу и с ходу было блокировано хваткой на моих яйцах, что дало понять: такого отношения Андрей к себе не потерпит. Плевать я хотел на все нормы морали, припал к нему и вылизывал его, как кот, дурея от гладкости кожи, чувствуя, как непокорно растягиваются мышцы под давлением, как парень в руках становится мокрым; уткнувшись в сгиб локтя, кусает сам себя, чтобы не заорать, и нетерпеливо елозит бедрами. Ему было в кайф и это подстегивало.       Резинку натягивал по его прихоти, латекс с трудом раскатывался по возбужденной плоти и нещадно давил. В тот момент я был готов исполнить любой его каприз, сам не понял почему. Толкался осторожно, боясь сделать больно, а он, словно издеваясь, сам надавил бедрами, не дав медлить.       Я захлебнулся воздухом, вставшим комом в горле. От тесноты и жара, обволакивающего член, стало дурно, вся кровь прилила в пах, член камнем, и каждая фрикция в равной мере смешивала боль с наслаждением, не давая ни забыться, ни расслабиться. Андрей, приподнявшись, прижался к моей груди спиной, так доверчиво, и потянулся за лаской. Нашел губы, встречая поцелуем, и больше не отпускал, пока моей рукой надрачивал себе. Он так натурально и искренне сходил с ума от того, что я в нем, что это не могло не возбуждать, вознося на вершины, которые тупым быстрым трахом просто невозможно достичь. Я имел его сзади, с трудом стоя на дрожащих коленях, пока парня не захлестнуло оргазмом первым; он в голос выматерился — пришлось зажать ему рот рукой, — дернулся резко и излился мне на пальцы, крепко сжав меня внутри. Толкнувшись еще несколько раз, кончил, оставаясь, в нем, в презик, до последнего не вынимая, пока Андрей не шлепнул меня по бедру, призывая к порядку. Затраханный, удовлетворенный, все еще запыхавшийся, он больше не был похож на злостного препода, а скорее на домашнего парня, которого без конца хотелось тискать. А еще эта непривычная, дикая для меня нежность, стала последней каплей.       Одевались быстро, впопыхах, смеясь, как два дебила, и собирая с пола опрокинутые вещи. Ну, наглеть так наглеть…       Выскочил в коридор под подозрительным взглядом Андрюхи, собрал у студентов зачетки, обратно вернулся, плюхая их перед ним.       — Пиши, что сдали.       — Ты озверел?.. — спрашивает спокойно, слишком спокойно, наигранно, сам по новой заводиться начинает, и его вздрюченное состояние мне как укол возбудителя, за пах схватился, он по-свински заржал. Ну не хочу я, чтобы он сегодня опять переживал из-за работы. Праздник же!       — Подписывай, люди хотят отмечать.       — А учиться люди не хотят? — не без обиды.       Встав за ним и наклонившись к шее, прикусил все еще влажную и солоноватую от пота кожу.       — В Новый год люди хотят праздновать, а не слушать, как ты орешь, — прерывая слова быстрыми поцелуями и дурея от того, что творю, еще и с парнем, желая его залюбить до полубессознательного состояния, покраснел до кончиков ушей. Этот тоже повелся, расслабился, ручка в руке дрогнула. Сидит, подписывает, всем четверки рисует, дуется, но подписывает — и людям праздник, и у него нервы целые останутся. Зачетки студентам я отдал, не ожидал только, что Андрюха меня с ними в коридор вытолкнет, крикнув, чтобы катились все к чертовой матери.       — Волков, — от его голоса, все той же командной интонацией, вздрагиваю, — на пересдачу!       Я: «Ты надулся, что ли?» — отсылаю уже вечером и больше часа жду ответа.       А: «Нет».       Я: «Тогда давай встретимся. Новый год завтра, а я все еще не защитился».       А: «Нет».       Я: «Как нет?! У меня курсовой сам педагог делал, по-любому без ошибок!»       А: «Не хочу тебя видеть. Ничем хорошим это не закончится. Поставлю я тебе зачет. Вали к черту на свой завод».       Я: «Не хочу я на завод, я тебя хочу!»       А: «Зачем?..»       Я: «Сам не понял. Но мне спокойнее, когда ты подо мной, а не где-то там. И вообще, я еще мандарины не купил… и елку… и шампанское… и рейс я свой пропустил и на вокзале сижу, холодно тут, бомжи глазки строят, а я красивый, усну, они воспользуются».       Слышу, как он усмехается, этот смех в моей голове, а на вокзале правда холодно и неудобно.       Андрей приезжает спустя вечность, матерится, что пробки, что люди свихнулись, что, пока стоял в магазине за незамерзайкой, его чуть не убили, подозревая, что он хочет купить последнюю банку с зеленым горошком. Желание затолкать им всем в жопу мандарины и выставить вдоль стены, расстреливать не прицеливаясь, не прошло, даже когда приехали домой. Я припер елку, сам купил, нарядил чем было, а был один-единственный стеклянный старый-старый раритетный шар и мишура, выпрошенная у соседей. Андрей смотрел на меня как на припадочного, отказывался есть оливье, бастуя против праздника руками и ногами, но под конец сдался и закусил шампанское мандаринкой. Куранты не слышали, жестко трахались, рвали одежду, стонали, как коты по марту, царапали тела и нацеловывались так, что говорить потом не могли. Я вторую молодость почувствовал, Андрюха наоборот измотался, говорит, что стар для всего этого.       — Так я сдал? — спрашиваю у засыпающего парня, грея его в кольце рук, и боюсь признать, что случившееся — правда, и этот незнакомый человек, которого никогда не знал и которого все ненавидят, со мной вот такой вот домашний, разнеженный, что так вообще бывает…       — Нет. — Мудак он, в общем! — Сам напишешь и сдашь, я тебе помогу.       — Познакомишь с нормальным учителем?.. — вырвалось, и дальше мне от разнеженного прилетело с локтя, а после еще минут десять дыхалку восстанавливал. Нервный он все-таки, зато мой.