Близилась ночь. Владимир сидел за столом и пытался читать необходимые для учёбы материалы (на самом деле же просто пялился в книгу, которая освещалась светом настольной лампы), пока его назойливо сверлили взглядом. Кажется, это начинало раздражать всё больше и больше с каждым разом.
Подобные, совсем незначительные мелочи заставляли юношу снова задать у себя в голове вопрос «почему Слава за мной увязался?». И действительно, по-другому это никак и не назовёшь — знакомый буквально преследовал его последние несколько лет, начиная с конца старшей школы, не смотря на то, что отношения у них были далеко не тёплые. Сейчас сам вопрос «почему» уже исчерпывал себя, так как ответ на него был известен, кажется, почти всем вокруг. Самый бесящий в жизни Вовы человек в него втрескался и это просто, блять, отвратительно. Это, естественно, никак не было подтверждено и никем не обсуждалось, но все приняли это за истину. И ещё страшнее было бы, если бы истиной оно и являлось.
Семенюк сам не знал, почему Слава его так бесит, но факт остаётся фактом — он не вынесет еще несколько лет своей и без того хуёвой жизни бок о бок
с этим. Вот почему, почему нельзя было сделать так, чтобы с ним поселился кто-нибудь другой, кто-нибудь не Космикс? Так хотелось иногда быть только наедине с собой или хотя бы с Губановым, хотя с ним у него пока что только так называемая интрижка, но сердце верило, что подобное перерастает во что-то гораздо более значительное. Хотелось думать, что в это верил и Лёша.
Что самое забавное, так это знание и самого Славы о недоотношениях двух стримеров. Но нет же, и это не мешало ему продолжать некую слежку за Братишкиным, даже находясь один на один с ним в комнате. И это бесило, просто выводило из себя. Как можно быть таким надоедливым и противным?
Вот и сейчас Семенюк сидел и нервно стучал ручкой по деревянному столу, перечитывая одну и ту же строчку в десятый раз. Это тупое чувство ненависти к соседу изматывало до жути и самое главное, что ведь как раз сосед ничего такого и не сделал. И это бесило в два раза больше. Во рту пересыхало, хотелось пить, а ещё больше хотелось взять и ударить Славу как можно сильнее, чтоб неповадно было.. делать что? Влюбляться?
— Слав, — хрипловатым от долгого молчания голосом произносит Вова, полуоборачиваясь к нему и облокачиваясь рукой о спинку стула, свешивая её вниз. Парень мгновенно среагировал на своё имя и поднял голову, сделав вид, что до этого смотрел просто в пол, — Вот ты можешь на меня не пялиться, пожалуйста? Это очень доёбывает, если честно, —
попался.
— Ты вообще с чего взял, что я пялюсь на тебя? — он издал нервный смешок, но мирно улыбался в ответ, чтобы ничего не заподозрили, — Тебе, наверное, показалось. Я просто сижу и думаю над кое-чем, если что.
— А я просто сижу и пытаюсь подготовиться хоть немного. Я же сказал, ты мне мешаешь! — почти перебивает его Владимир, прикрывая глаза и делая выдох, чуть хмуря густые брови. Он всё же должен учиться, а не устраивать какие-то разборки сейчас, пусть учёба и хуета, но ещё большая хуета сидит сейчас перед ним.
Слава уже сам понимает, что доводит до точки кипения своего соседа, поэтому опять опускает глаза в пол, как провинившийся в дурном поступке ребёнок, и скрещивает руки на плечах. Ему, конечно, неприятно от посыла слов «ты мне мешаешь», ведь не столько важно сказанное, как эмоции, с которыми сказано. По глазам и тону ясно читалось «просто подними свою тощую задницу с этой кровати и пиздуй куда угодно, но только подальше отсюда, пока я лично тебя не расчленил».
Повисло молчание.
— А знаешь что? — тут же нарушает его Космикс, вставая с постели и подходя к Братишкину, — Я может и пялюсь, но не веду себя как последнее уёбище с завышенным чувством собственной важности и попросту эгоизмом, — почти выплюнул ему в лицо Слава, опираясь руками о спинку стула, на котором сидел Вова и немного охуевал от таких слов. Сначала охуевал, а потом заводился ещё больше.
Поток слов уже готов был политься с его уст, но он не мог сосредоточиться на том, что надо сказать — слова вертелись на языке, а вслух произнести он их не мог, словно резко разучился разговаривать вообще. Поэтому лишь тяжело и часто задышал, словно должны были политься из глаз слёзы, но на самом деле его просто заполняло доверху чувство ненависти к этому человеку, сейчас он реально мог взять и ударить, ни о чём не жалея вовсе. Всё же все слова в свой адрес он воспринимал близко к сердцу и готов был отпиздить почти любого, кто ему в лицо посмеет сказать подобное. Пожалуй, это и есть главный минус его характера.
«зачем ты вообще плетёшься за мной всё это время? тебе здесь что, мёдом намазано? нет. так вот и пошёл бы на все четыре стороны после выпускного, но нет же, тебя потянуло за мной, в престижное место для обучения, в котором ты и не стараешься учиться. твой уровень это как раз свалить после девятого и пойти на хуй. но нет! ты увязался за мной, живёшь со мной, учишься со мной. мерзкий уёбок, мерзкий уёбок, мерзкий уё-»
Удар. Вова и сам не замечает, как встаёт и заносит руку прямо перед лицом парня. Из его носа начала струиться кровь и на секунду это испугало Семенюка. Они стояли лицом к лицу и оба тяжело дышали, глядя друг другу в глаза. Вова, к своему же удивлению, мерзко и довольно улыбнулся, хотя это больше было похоже на оскал. Слава вытирает рукавом кофты кровь и берёт Вову за плечи, крепко сжимая их, меняет его и себя местами так, что теперь позади Владимира были окно и улица. Он на один момент оглянулся туда, а в следующий же его лицо обхватили руки юноши и повернули голову назад. Ещё момент Вова мог смотреть в голубые глаза соседа, надеясь, что и ему сейчас прилетит по еблу и они разойдутся почти мирно, как и бывает в таких случаях. Но случилось кое-что похуже.
— Хоть раз в жизни я тебе отомщу, — шепчет куда-то в губы Слава и у Вовы сердце пропускает удар. Только не это.
Космикс приближается к лицу Братишкина и с абсолютно серьёзными намерениями припадает к сухим, но одновременно мягким губам любимого, закрывая глаза. Вова перестаёт дышать; на такое он ответить не может и не хочет, ему остаётся только ждать или пытаться отпихнуть от себя знакомого. Он следом за парнем закрывает глаза и старается думать о чём-то другом. Бёдра и талия вдавливаются в подоконник под силой другого тела и в них отдаёт болью. Ещё чуть-чуть и с глаз стримера точно польются слёзы. Он ничего не может с этим сделать, а ему от этого ни горячо ни холодно. Мерзко. Чужие руки оказываются в его тёмных волосах и гладят их. Слава наслаждается последними секундами своего своеобразного счастья — у него кровоточит нос, скорее всего он даже сломан, а ему всё равно хорошо от тесного контакта со своим обидчиком и по идее неприятелем, являющимся таковым не только в последнее время, а вообще всегда. Пожалуй, он никогда не поймёт самого себя.
Семенюк распахивает глаза и щурится от света люстры, его отчасти расфокусированный взгляд бегает по комнате и с ужасом для себя Вова замечает в дверях постороннего человека. Семенюк с силой отпихивает от себя Уруджева, делая глубокий вдох и облокачиваясь о всё тот же подоконник. Взгляд фокусируется на фигуре и Владимир с тихим ужасом узнаёт в ней Лёшу. Что же выражало в тот момент его лицо? Он смотрел с укором и почти такой же ненавистью, с которой смотрел на Славу сам Вова. Тишину никто не нарушал и это было жутко до мурашек. Братишкин бы уже согласился на то, чтобы его попросту побили эти двое, лишь бы не видеть, как они одинаково на него смотрят. Он впервые почувствовал себя настолько беспомощным. Губанов неспеша развернулся и открыл дверь, собираясь уходить. Вова, долго не думая, решительным шагом направился за ним, когда тот и не собирался его ждать.
«я сейчас ему всё объясню и разложу по полочкам, он меня сразу поймёт и простит. получится ведь?»
— Око за око, Вов, — с болью тихо усмехается сидящий на полу Слава, вытирая новый приток крови побагровевшим рукавом своей кофты и оставляя красный след на своём лице, пока Семенюк проходил мимо, задерживая на нём взгляд.
