***
Элрохир опускает лук и, прищурившись, вдруг начинает смеяться, заливисто и легко. Элронд редко слышит смех сыновей после смерти Келебриэнь; он подходит к колоннам портика и смотрит вниз. Там, на одной из аллей, его сын соревнуется в искусстве стрельбы. На его сопернике одежда Сумеречных эльфов, и Элронд без труда узнает сына владыки Трандуила, гостя в своём доме. — Твой глаз метче, а рука вернее, сын Трандуила, - продолжает смеяться Элрохир - и склоняет голову, признавая своё поражение. - Но моей руке больше привычен меч, чем лук, не обессудь. — В искусстве владения мечом ни один из эльфов Арды не рискнул бы соревноваться с тобой, Элрохир, сын Элронда, и я не рискну тоже. - Речь гостя учтивая и переливчатая; Элронд пытается вспомнить, как выглядел лихолесский принц при их последней встрече, но вспоминает лишь молчаливого отрока со слишком яркими и говорящими глазами. Наследник Трандуила возмужал за прошедшие годы. Леголас вдруг поднимает голову и смотрит в сторону и вверх - туда, откуда смотрит на него владыка Имладриса. У него лазоревый, внимательный прищур, и солнце путается в светлых волосах. Он прикладывает руку к груди, кланяясь, и Элронд кивает в ответном приветствии и отходит вглубь галереи первым, а гость из Сумеречья ещё долго смотрит ему вслед, в прозрачную полуденную тень. «Тогда солнце выступило для меня из-за туч», - многим после сказал ему Леголас. Элронд никогда не говорил ему: «И для меня». Это было слишком сокровенно. Слишком - правда.***
Ноябрь над Имладрисом - это звенящий от чистоты и прозрачности воздух, похожий на застывший хрусталь, и золотое в багряном, и багряное в золотом. Ноябрь над Имладрисом - это тканное покрывало над галереями и террасами дворцов, над садами и выступами скал, над фонтанами и лентами водопадов. Ноябрь над Имладрисом - время скорого - по меркам людей ли, эльфов ли - прощания. Леголас поправляет ремни, удерживающие колчан. Лицо его и серьезное, и восторженное, и усталое - гораздо, впрочем, менее усталое, чем у Элронда, прокручивающего на пальце обод Вилья, и сапфир ярко и раняще вспыхивает под вечерним солнцем. Это пока только дозор - вниз по течению Серебрени и обратно - но Элронд чувствует: это словно бы предисловие. Он говорит себе: твой рассудок помрачен, очнись, - и не может очнуться. Его разум уже слишком давно не подчиняется логическим законам, когда речь о том, кто стоит напротив. — Ты выходишь с Элладаном и Элрохиром на рассвете завтрашнего дня. — Ты вверяешь меня им - или их мне? - Улыбается Леголас. - Или, - улыбка, дрогнув, сходит с лица, - надеешься, что по какой-либо из причин я передумаю? - Он затягивает перевязь туже и вскидывает голову. - Ты знаешь, что этого не будет. Ты прозреваешь будущее - взгляни же сквозь туман и увидишь: я решил. Так будет правильно. Ты сам сказал, - Леголас закрывает глаза и медленно выдыхает, - эта война будет общей для всех. Так лучше я пойду ей навстречу, чем приму на пороге своего дома. Твоего дома, - договаривает он тише, еле слышно, и Элронд шагает вперед. Это лицо словно бы было вылеплено специально для его ладоней. Леголас что-то шепчет ему в губы, но смысла не разобрать. Я слишком стар для этого, - думает Элронд. - Я слишком стар для всего этого.***
У наследника Трандуила легкая рука и мелодичный голос. Песня стихает, как кажется, едва начавшись, но поленья в камине успели прогореть до сердцевины. — Воистину, сын моего друга так же искушен в изящных искусствах, как и в стрельбе, - Элронд позволяет себе лёгкую улыбку - то ли признательность, то ли похвала, то ли поощрение. - Мы благодарим его за доставленное удовольствие. Глаза гостя в ответ сверкают опасно и опасливо одновременно; это почти больно. Леголас кланяется, прежде чем выйти. Элронд не знает, зачем выходит на террасу следом за ним. — Всего ли в достатке у гостя в моём доме? - Негромко спрашивает он, останавливаясь, едва сделав шаг за порог. Леголас разворачивается так резко, что движение практически нельзя уловить глазом. Он дышит поверхностно и часто, и когда отвечает: — Большего не смеет желать ни один гость, благодарю, владыка, - голос его ниже и хрипче, чем минутой раньше, в зале. — Леголас, - негромко зовёт Элронд, подходя ближе и сжимая его плечо. - В чём дело, Леголас? Он знает, что не ответить ему нельзя, и не ошибается: — Бывает ли так, - мотнув головой, произносит он, и слова будто бы царапают ему горло. - Бывает ли так. И делает шаг - последний, тот, что разделял их; он оказывается слишком близко, слишком неожиданно, пахнущий первой весенней зеленью и приречными травами, вольным ветром в кронах и лесом после дождя. Леголас медленно, будто боясь чего-то, упирается лбом ему в плечо, и рисунок звёзд, сложившийся исстари, вдруг меняется на небесной карте. — Этого не могло и не должно было случиться, - чеканит Элронд, но шепот лишает его слова вложенной тяжести. «У меня не было права на слабости», - позже скажет он Леголасу. Тот так и не ответит ему: «Ты его заслужил».***
Когда Леголас взлетает в седло, Элронд прикрывает глаза. Тысячи лет, повинуясь приказу, предстают перед ним, отпечатанные на внутренней стороне век. Тысячи лет надежд и потерь, побед и горестей, тысячи лет нескончаемого прощания. Тысячи лет предисловия перед последней дорогой. Каким уйду я по ней? Каким ты уйдешь по ней? Уйдешь ли? Он вспоминает Келебриэнь. После её смерти дочь стала молчалива, а сыновья забыли, как смеяться, овеянные лишь одной жаждой - мести. Казалось, всё в нём умерло с нею, всё, кроме долга. На долге и силе он жил век за веком и успел забыть то, что так ранило. Забыть и не помнить до того момента, пока снова не услышал своё имя с чужих губ так, как, думалось, никто уже не произнесёт - протяжно и призывно, в серебряном лунном полумраке, комкая в тонких пальцах лучника простыни. Ненасыщаемая, болезненная, пряная нежность разливается в воздухе, и чужое тело, словно лишенное позвоночника, дугою лука выгибается над ложем, и память возвращается, но лучше бы не возвращалась. Потом, после, эти пальцы лениво перебирают его волосы, и голос что-то шепчет, шепчет. Что-то о благословенном дне под солнцем Имладриса - и об обретении. Что-то о «Никогда, никогда...». О, Эру, - просит Элронд. - Прости мне этот грех. Ты видишь: я не предал ничьей памяти. Я только вернул старые страхи. И обрел нечто большее. Именно об этом он думает, когда смотрит в спину отряду Девяти.***
— Я сделаю всё, что ты пожелаешь, - на чужих щеках - зарево. - И ты не прогонишь меня. Ты не прогонишь меня, - и он понимает: перед лихолесским мальчишкой сейчас могут встать хоть все полчища Мордора, он не уйдет, но всё-таки говорит: — Я желаю, чтобы ты ушел. И никогда прежде его голос не лгал ему самому так очевидно, так явно. Леголас вскидывает голову. У него чуткий слух разведчика и музыканта. Элронд выдыхает. Он хочет сказать что-то о сожалениях, которые будут длиться так долго, что - почти вечно, но Леголас не даёт ему произнести ни слова. Его губы дрожат, но вжимаются в чужой рот жарко и требовательно. Элронд уступает - ему, себе, этой безумной эпохе, прошлому и грядущему.***
— От нас ничего больше не зависит, - золотоволосая женщина, тонкая и прямая, как клинок, так близко, что можно протянуть руку и коснуться края её платья, но это лишь иллюзия. Галадриэль из Лотлориэна там, он - здесь, но они способны говорить друг с другом, какие бы расстояния ни разделяли их. - Теперь всё зависит только от Хранителя и тех, кто сопровождал его на этом страшном и великом пути. Она смотрит ему в глаза долго и внимательно; под звездами Арды мало тех, кто способен вынести взгляд дочери Финарфина, но Элронд относится к этим немногим. Галадриэль медленно закрывает и открывает глаза, бесконечное заокраинное небо смотрит на него из этих глаз. Она много знает и о многом молчит, эта владычица Благословенного края. — Отпусти, - тихо, ласково шепчет она, поднимая руку, словно желая коснуться его лица. - Отпусти их, они больше не в твоей власти. Ни моя дочь, ушедшая в тень, - и сумрак мимолетно касается её собственного лица, - ни твоё дитя, дорогое моему сердцу и отдавшее себя смертному мужу подобно Лучиэни из Дориата, ни тот, кто ушел с Хранителем. Он встречает новый её взгляд прямо и твёрдо, как клинок встречает клинок. — Пока есть надежда, - проговаривая каждое слово, произносит она, - остальное - лишь пыль и прах. Верь мне, Элронд Мудрый. И он верит ей.***
— Что ты скажешь отцу, Леголас, сын Трандуила из Сумеречного королевства? Леголас тихо и переливчато смеётся, подставляясь под ласкающую руку, бездумно вычерчивающую тонкую вязь на его спине. — Что дом Элронда, государя Имладриса, столь гостеприимен, а мудрость его столь велика, что я хотел бы остаться здесь, дабы почерпнуть этой мудрости. О владыка. Элронд смеётся в первый раз за много столетий, чувствуя себя молодым; моложе он не был никогда. Вновь обретенная юность пугает до дрожи.***
Удача кажется невозможной и невероятной. Ожидаемой - и слишком неожиданной. — Я никогда не сомневался ни в том, кому ты дала клятву, - говорит он дочери, поправляя прядь её волос, - ни в тех, кто ушел с ним. Но даже когда надежды оставалось столь мало, твоё сердце было мудрее моего. — День великой радости, отец, - отзывается она, прижимая его ладонь к своей щеке и даже не представляя, насколько велика для него эта радость. Свободный Запад песчаной лентой дороги ложится под ноги, дышит вольно и легко, и он тоже вдыхает эту свободу полной грудью. Его путь лежит в Город Королей, где он вложит руку Вечерней Звезды эльфов в руку наследника Исилдура. Его путь лежит в Город Королей, где ждёт встреча, которой могло не быть. Ни один год в его жизни, чрезмерно полной и долгой, не казался таким бесконечным, как последний год Третьей Эпохи, предшествующей Эпохе людей.***
— Ты всё ещё считаешь, что мы слишком молоды и не знаем этого мира? Элронду есть, что ответить, но нет ни сил, ни желания отвечать. Он придерживает Леголаса, накрывая ладонями его лопатки сквозь ткань парадных одежд, когда толкает того к стене. Леголас коротко и резко выдыхает и тут же быстро поднимает руки, его движения суетные, неожиданно - ожидаемо! - неловкие, ломкие. Он зарывается лицо ему в волосы, утыкается в шею, сжимает плечи, словно хочет врасти, впиться, зацепиться пальцами за кости в его теле так, чтобы никакая сила никогда не сумела бы отъединить. Это: я верил в твою звезду. И: ты стал старше, а взгляд твой - жестче. И: кровь и сок мира теперь вечно на твоих руках. А главное: и солнце выступило для меня из-за туч, - Элронд успеет сказать потом, когда над возрожденной Крепостью Солнца будет растекаться рассвет. — О, как долго это было, - лихорадочно шепчет Леголас, глотая воздух и мечась головой по скомканным простыням, - о, как долго это было. Как... долго... без тебя. Его кожа солона от пота, а ласки вымучены. Элронд знает: на чужой белоснежной коже к утру расцветут сизые соцветия, но не останавливается. Нежность тоже придёт потом. Когда утолится голод.***
— Наше время уходит, - золотоволосая женщина, тонкая и прямая, как клинок, так близко, что можно протянуть руку и коснуться края её платья. Но Элронд не делает этого. - Наступает Эпоха Людей. Минута прощания близится. В её голосе - жалость, участие и непреклонность. Когда-нибудь - нет, уже не здесь - он спросит у Галадриэли Лориэнской, со сколькими прощалась она - в жизни столь долгой, что не вместила бы ни одна человеческая память. — Мы знали, что эта минута придёт, - она всё-таки протягивает руку, касаясь его лица и заставляя поднять голову. Улыбаясь, мимолетным жестом разглаживает кончиками точеных пальцев глубокую складку, рассекающую его лоб. - Но пусть твоё сердце грустит светло. Когда-нибудь и его корабль придёт за море. «Когда-нибудь» впервые на собственной памяти кажется бесконечным, как жизнь.март 2013-го.