***
Он думает о Йовин. Он хорошо помнит, как сестра смотрела на наследника Исилдура, как вздрагивала, когда их пальцы соприкасались на ножке заздравного или поминального кубка. Он не заметил бы этого ни как племянник короля, ни как мужчина, но замечал как брат, ничего ей не говоря. Она должна была пройти этой дорогой сама - от стен родного дома, подобных клетке, до Пелленорской равнины, - и там обрести свободу. Ребёнок, воин и женщина, полюбившая мечту и тень близкого величия. Что ж, по крайней мере, он знает, как смотрят на Арагорна, сына Арахорна, те, кто готов следовать за ним по Пути Мертвых. Так смотрела сестра - и так смотрит Леголас из Сумеречья. Возможно, - думает Йомер, глядя в огонь костра, - так смотрю и я сам. Вернувшийся Король - его названый брат, и от этого становится легче. Всего на секунду, ибо тот, кто, вскинув голову, гордо и счастливо смотрит Арагорну в спину, стал когда-то проклятием роххирима, поднявшись навстречу из зелёной травы и откинув капюшон плаща. — Проклятием, - проговаривает он, пробуя сказочное, песенное слово на вкус. Или благословением. Понять и выбрать так же сложно, как сложно теперь и всё остальное, бывшее таким простым до того дня, когда между рекой и холмами состоялась встреча, изменившая больше, чем он хотел позволить. Йомер пытается вспомнить, когда это началось - тогда ли и там же ли, в Эдорасе ли, в Хельмовой ли Пади, у Изена или в Хорне - и не может. Ему мерещится, будто взгляд эльфа был с ним всегда - вторым доспехом поверх первого, древним заклинанием поверх страницы манускрипта. Взгляд, ведший, как звезда. Взгляд, говоривший беззвучно и бессловесно. В его жизни, простой и ясной, Леголас, сын Трандуила, - это крушение основ, и возрождение, и страхи, и надежда. И самую толику - горечь на корне языка. — Ты печалишься в дни радости, - тонкая ладонь легко опускается на плечо; Йомер не вздрагивает только потому, что быть готовым к неожиданному нападению - это в крови. И нет, он не знает, почему думает об опасности. — Ты подошел неслышно, - не повернув головы, говорит он, и проклинает мгновенно изменяющий голос. Леголас вздыхает над его головой - протяжно и тихо. — Ответь, - просит он. Отвечать на незаданные вопросы - ещё одно умение, которое пришлось освоить, но Йомер только осторожно поводит плечом, и Леголас убирает руку. Минуту - или полсотни минут, он и в чем не уверен - над ними висит тишина, прозрачная и гулкая, только изредка сквозь неё доносится треск костра. Йомер ждет, что тот уйдёт обратно в сгущающиеся сумерки, но Леголас остаётся. Обходит поваленный древесный ствол, еле заметно морщась - гримаса боли, легкая, как тень - и садится рядом. — Я чувствую твой страх. Что-то изводит тебя, - его голос ровный и твёрдый. - Что, Йомер, сын Йомунда? — Как это случилось со мной? Колдовство или безумие виною? - Хрипло спрашивает он вместо ответа, и тогда чужие пальцы сплетаются с его. Жар от костра концентрируется внутри, собираясь в солнечном сплетении и расходясь по телу знакомой, узнаваемой лихорадкой. Он стискивает зубы и руки, крепко сжимая в своих ладонях чужую. — Если бы я мог тебе ответить, - шепчет Леголас, глядя в огонь. Как ты случился со мной? - так звучало бы вернее, но тот всё равно не ответил бы. Ответы - убийцы вопросов. Впрочем же, Леголас может задать ему такой же вопрос, и ответа не будет у обоих - как и на все прочие, которых у Йомера, молодого короля Рохана, ещё великое множество.***
Он никогда не боялся причинить женщинам боли, целуя их. Они были в его жизни случайными гостьями, а главное - гостьями, знавшими, на что идут; женщинами определенного толка, не требовавшими от него ни любви, ни излишней нежности, и ему не от кого было ей научиться. Не от кого - и некогда. Раньше он думал так же: незачем, но теперь не думает. Теперь, когда страшно сделать лишнее движение, он злится на себя и на того, чью ладонь, сгорая изнутри, прижимает к губам; узкую белую ладонь, длинные тонкие пальцы в мозолях от тетивы. Эта злость, совсем не такая, какую приходилось испытывать прежде, мешается в нём с желанием, восхищением, благоговением, страхом; колдовское зелье течет по венам, кружит голову, и он в последний раз спрашивает у всех высших сил, какие может припомнить: за что? И, опустив руку на чужую шею - мягкие волосы под ладонью, - тянет на себя. Леголас подается вперед сам, словно этот жест - разрешение. Голова идёт кругом, он то кусает чужие губы, то приникает к ним, как к источнику, чтобы напиться. Всего слишком много - дикого, манящего, неведомого. Леголас, сжав его плечи, откидывает голову, темные губы раскрываются в беззвучном «о», когда Йомер дергает вверх его походную куртку и запускает под ткань ладони. Собственные руки на этой коже ощущаются загрубевшими до окаменелости, но это беззвучное «о» не иссякает, а тянется, тянется, и Йомер сцеловывает его, ведет ладонями ниже. — Не сломаюсь же я, - выдыхает Леголас. Когда он распахивает глаза и кивает, взгляд его утягивает в себя, и там, в этой глубине, Йомеру видится круговорот миров и зарождение вселенной; небесная музыка сливается с громким, неровным дыханием - короткий вдох, судорожный выдох. Этого так много - и всё-таки мало. Йомер знает, как ещё тот умеет смотреть; на него он не смотрит так никогда. Он заставляет себя не думать об этом. Это получается даже слишком хорошо, когда Леголас приникает ближе, обвивая его руками и с неожиданной силой вжимаясь телом в тело. — Йо-мер. Завтра они покидают Кормаллен.***
— Я обрёл в тебе брата, - произносит он, сжимая плечо Арагорна. Тот повторяет жест, словно отражение в зеркале, и улыбается устало и ясно. Йомер не лжет, он просто не умеет, и в лице нового Короля Запада он действительно обретает больше, чем друга, и только колкая заноза где-то за грудиной, ноя, не даёт успокоения. - Что бы ни случилось, я буду верен тебе и пойду за тобой, куда бы ты ни призвал меня. Он даёт эту клятву нарочно - слишком крепкую, слишком: сургуч на письме, слишком: щит. Он успевает возненавидеть себя, пока вспоминает тусклый свет от чадящих светильников, ложащийся на чужую влажную кожу; светлые волосы, потемневшие на висках, голос, скороговоркой, напевно шепчущий что-то на ухо на языке - ровеснике звёзд над шатрами, и то, как легко и сладко было засыпать под этот голос. Слишком много даров от столь страшной войны. — Гондор отныне - дом для тебя и твоих потомков. Всё, что есть моего, отныне и твоё тоже. Йомер вздрагивает от ответной клятвы, как от удара бичом. Ему кажется, что крыши Медусельда с грохотом и треском обваливаются вниз, хороня под собой.***
— Мне сложно понять смертного человека, - Леголас, качнув головой, на мгновение замолкает. - Но допускаю, что тебе понять меня ничуть не проще. Поэтому я спрошу у тебя прямо: то ли, что происходит, так мучает тебя, или этому есть иная причина? В твоих глазах я вижу темноту - и она пугает меня. - Пауза плотная, как шерсть походного плаща. - Завтра я покину твой город - и сердце твоё успокоится. Йомер сжимает и разжимает кулаки - раз, и другой, и третий. Ему хочется, чтобы завтра наступило скорее - и чтобы оно никогда не наступало. Быть героем баллад менестрелей - смешно, недостойно; стыд и презрение к себе накатывают волной, но он всё-таки спрашивает, ибо данная и взятая клятва першит в горле: — Я ли - тот, к кому обращены твои помысли? Или только отражение правителя более высокого? Леголас, повернувшись к нему, смотрит в лицо так, словно Йомер говорит с ним на языке, которого он ранее никогда не слышал. В опустевшем тронном зале пусто и ветер гуляет по углам; он кажется Йомеру слишком холодным. Уйти хочется, не дожидаясь ответа. — Элессар? - заговаривает, наконец, Леголас, и в его голосе - лишь капля удивления и горазд больше понимания. - Я смотрел, но не видел, теперь я понимаю. Ты слишком долго, - продолжает он, - был среди тех, кто любил его, как вождя и повелителя. Не сложно спутать это с иным. Но он такой же Король мой и брат, как и твой. Его кровь такая же моя, как и твоя. И моя вера в него так же не знает меры. Неужели это отличает меня от прочих столь сильно? Йомер молчит. Он не знает, чего ждёт; осознание опаздывает, мысль клубится в голове туманом и сердце вдруг начинает биться там, где совсем не должно, у самого горла. — С того дня на равнинах твоей страны это мучило тебя? — Кем я кажусь тебе? - угол губ дергается, Йомер закрывает глаза и еле удерживается, чтобы не садануть кулаком по столу - от злости на себя, новой и выжигающей изнутри всю скопившуюся черноту. - Солдафоном без разума? Глупым ревнивцем из шутовских песен? — О воины Рохана, - вдруг вздыхает Леголас, и в этом вздохе роххириму слышится улыбка. - Человеком, - негромкий голос звучит совсем рядом; чужие пальцы осторожно касаются лица, оглаживают линию бровей, обводят контур губ; они обжигают, прохладные и осторожные, и Йомер перехватывает его запястье. - Человеком, - повторяет Леголас, перекатывая слово по языку. Никто не сумел бы предвидеть, но в ту минуту, когда ты вырос передо мной из зелёной травы, подобно древней легенде, я знал... я уже знал. Слишком нескоро для тебя и слишком скоро для меня Его древний дар вернётся к тебе, а я унесу эту память далеко, за серебряную завесу этого мира, и там она останется со мной так долго, что на твоём языке сказали бы: «Навсегда». Йомер, сын Йомунда, король Рохана, не успевает понять, падая в мягкий, как перина, сон, действительно ли слышит этот голос - или тот только грезится ему.март 2013-го.