One-off

Мёрдок затягивается, и струйка от его сигареты взметается к потолку, сливаясь и увязая в дымке от всех выкуренных за ночь сигарет. Музыка раздражает; толпа раздражает. От этого полумрака, от запаха алкоголя тяжелеют веки. Но Мёрдок готов терпеть: он медленно выдыхает, поднимая хмурый взгляд. Парень на сцене прижимается позвоночником к пилону и скользит вниз, разводя колени. Мёрдоку достается вид сзади, но и этого хватает: стальной шест впивается между ягодиц, обтянутых нежно-розовыми трусами – прекрасное сочетание с бледной кожей. А потом он запрокидывает голову, и Мёрдок натыкается на его взгляд; вздрагивает, закашливается, чувствует, как усиливается напряжение в штанах. Поводит бедрами – в темноте да под столиком все равно никто не разглядит, как он ерзает. Когда парень поднимает свое тело на пилон, вытягивается, зависая почти горизонтально, Мёрдоку кажется, что его руки не выдержат, подломятся прямо во время танца. А эти ноги. Мёрдок не перестает удивляться их длине каждый раз, когда парень их выпрямляет. Вспышки света вылавливают плавные движения неестественно худого тела, и Мердок, не отрывая глаз, тянется рукой к паху. Он представляет, что шест, зажатый парнем под коленями – это распорка, не дающая сдвинуть ноги. Черные дыры. Взгляд парня бессмысленный, неосознанный, затягивающий. Мёрдоку кажется, что он вечно под чем-то помощнее, чем травка. Но, очевидно, не ширяется – иначе его руки не были бы абсолютно чисты под всеобщим обозрением. Зато ободранные колени видно за три столика – то ли сцену ими вытирает, то ли… Мёрдок выдыхает едкий дым через нос и откидывается на спинку стула. У него кружится голова, потеют ладони и стоит член. Если бы парень сейчас решил пройтись по столам, если бы только он подошел сюда, Мёрдок бы ему в трусы не только деньги засунул. Он тушит сигарету, резко выдвигается из-за стола и подходит прямо к сцене, и, хотя он не смотрит по сторонам, знает, что все взгляды сейчас обращены на него. Парень выписывает бедрами знак бесконечности, слегка улыбается то ли отвлеченно, то ли заученно. Мёрдок замирает, на секунду сомневаясь, что делать дальше, и неловко протягивает руку. Парень медленно соскальзывает по шесту, склонив голову, когда замечает его, и невозможно понять, что выражает его лицо. Несколько долгих секунд их взгляды просто пересекаются, и Мёрдок смотрит на выбеленную в полумраке зала кожу, на вздымающуюся грудь с торчащими ребрами, на растрепанные волосы. А потом это светлое существо вкладывает длинные жесткие пальцы в его ладонь, и, когда Мёрдок тянет на себя – изящно спрыгивает со сцены, прямо босиком – потому что с такими ногами никакие каблуки не нужны. И Мёрдок думает – неужели все может быть так просто? И судя по тому, как уставилась на них толпа – каждый задает себе тот же вопрос. Он едко усмехается: остальные просто не додумались попробовать. Мёрдок сжимает ладонь и уводит этого парня прямо у них из-под носа, и тот следует за ним безропотно настолько, что неясно становится, осознает ли он происходящее. А ведь комнаты для приватных танцев совсем в другой стороне. В коридоре к черному ходу освещение отсутствует – Мёрдок продвигается наощупь, наталкиваясь на какие-то коробки, пока под его пальцами не вздрагивает старая железная дверь, скрипучая и на сто раз перекрашенная. Справа – два мусорных бака, за которые Мёрдок и толкает парня, так что тот валится на кирпичную стену, слегка хмурясь. И совсем не сопротивляется, когда в его рот пихают пару таблеток, не брезгуя залезть пальцами в горло, так что он закашливается – но таблетки оказываются проглоченными. Мёрдок не уверен, что в трезвом состоянии порвал бы эти трусы так же быстро – но тонкая ткань сама расходится под его ладонью, в кармане кожанки находится презерватив, а узкие бедра так легко приподнимаются на уровень его паха, что все становится как-то подозрительно просто. Он не тратит время на растяжку – все равно на презервативе есть смазка, к тому же, парень совершенно не сопротивляется, и Мёрдок недоверчиво прищуривается – ведь должна быть причина, по которой парень реагирует на вторжение лишь всхлипами. Мёрдок прижимает парня, на котором из одежды лишь обрывки трусов, к кирпичной кладке, наверняка ссаживая кожу, где под ней выступают позвонки. Он предает незаслуженное доверие, хрипло стонет от тесноты напряженного тела, и когда он поднимает взгляд – замирает, очарованный снежинками на синих прядях, и темными провалами, в которых – не снисхождение, не прощение – но что? Ноги парня скрещиваются на его талии; он толкает бедра вверх, едва ощущая сквозь кожанку судорожно сжавшиеся на его плечах пальцы; прижимается лбом к гладкой груди и ключицам, шепчет в шею парню, какой он сладкий, какой грязный и непристойный. С удовольствием вслушивается в испуганно-быстрое дыхание, в обреченно-умоляющие стоны, которые никак не сорвутся в просьбы остановить все это. Он с жадностью шарит ладонями по покрывшейся мурашками коже, кусается и оставляет синяки на светлой шее. Мёрдок злится – на себя и на него, на то, что сам все похерил, на то, что не сможет вернуться в этот клуб после того, что сделал, не сможет больше выжидать за столиком, пока этот парень выйдет на сцену. Даже если парень промолчит, нельзя будет не заметить царапины и синяки, а свидетелей того, как Мёрдок уходил с ним, слишком много. Цветок сорван; он наконец – его, но шанс использован, и вернуть ничего нельзя. Парень запрокидывает голову, раскрывая губы. Мёрдок не видит его зрачков, но знает, что он пьян. Тело вздрагивает под его пальцами, будто прикосновения теперь обжигают, и Мёрдок прикусывает его ухо, нашептывая, что свой худший бэд-трип он уже словил. Парень склоняется к его шее, и Мёрдок чувствует влагу – то ли слезы, то ли слюни. Это только заводит сильней. Мёрдок держит его крепче, чувствуя, как он слабеет, зная, что если отпустить – он уже не устоит, и продолжает толкаться внутрь тела – которое уже тоже сдается. Может быть теперь, когда таблетки подействовали, ему даже не больно. Глухое рычание смешивается с жалобными стонами, и Мёрдок медленно разжимает впившиеся в худые бедра пальцы, осознавая себя стоящим в подворотне с полуспущенными штанами. Парень по-прежнему лежит у него на плече и издает скрипящий-всхлипывающий звук, когда Мёрдок отпускает его, позволяя-таки сползти по стене. Он закуривает, лишь после этого бросает к ногам парня наполненный презерватив и застегивает ремень. Парень, упершись руками, продолжает сидеть прямо на асфальте. Он вздрагивает, когда Мёрдок присаживается рядом. Парень поднимает взгляд, но выражение на его лице практически не читается, пока он не улыбается растерянно. Мёрдок изумленно усмехается, убеждаясь, что он очень плохо понимает, что происходит. Кончики пальцев оглаживают костлявое плечо, и парень дергает им. Хлопья снега все ложатся на кожу, мгновенно тая. Разгоряченное танцем, теперь это тонкое тельце все дрожит от холода: Мёрдок осматривает выделяющиеся мурашки и затвердевшие маленькие соски. И следы от его зубов. Бедро, перетянутое наполовину разорванными трусами. Утонувшие в тонком слое снега ладони с длинными пальцами. Мёрдок встает, и парень вскидывает голову – невозможно не смотреть на приоткрытые влажные припухшие губы, на покрасневшую кожу вокруг глаз, на вскинутые брови. Склонив голову, Мёрдок некоторые время любуется им – разбитым и потасканным. Фонари и витрины расплываются, растворяются в его глазах, и в голове все мутно от алкоголя. Может быть, если бы он тоже закинулся, ему бы не было сейчас так хреново. Мёрдок останавливается на зебре посреди проезжей части, и долго смотрит на мигающую желтую лампу светофора, стараясь стереть из памяти образ, оставленный им где-то в подворотне, под снегом, сжавшийся у кирпичной стены. Фыркает, выдыхая облачко пара, и скрывается в темноте неосвещенной улицы. 1.12.2018-14.12.2018