Love Shot

Я всегда полагал, что корейские наркобаллады – просто песни, а «Граф Монте-Кристо» – просто роман. Так я и сказал Бён Бэкхену в тот последний день, когда он, окруженный телохранителями и полицейскими, согласился принять меня в доме, расположенном в районе Каннам. Упомянув об Эдмоне Дантесе, я спросил, читал ли он эту книгу, а Бэкхён лишь молча посмотрел на меня таким долгим взглядом, что я начал опасаться, как бы наша беседа на этом и не закончилась. Потом повернулся к дождю, хлеставшему по стеклам, и – не знаю, была ли то тень серого света, сочившегося в комнату через окно, или отсутствующая улыбка, – его губы сомкнулись в странную, жестокую складку. – Я не читаю книг, – сказал он. Я понял, что Бэкхён лжет, как, несомненно, лгал много, очень много раз за последние двенадцать лет. Мне однако не хотелось задавать неуместные вопросы, поэтому я сменил тему. Пройденный им долгий путь – туда, потом обратно – включал в себя этапы, интересовавшие меня куда больше того, что читает мужчина, сидевший передо мной, – после того, как восемь последних месяцев я шел по его следам. Не могу сказать, чтобы я был разочарован. Обычно действительность оказывается примитивнее и зауряднее легенды; но в моем деле слово «разочарование» всегда относительно, ибо действительность и легенда – просто рабочий материал. Проблема в том, что невозможно неделями и месяцами жить в состоянии, так сказать, профессиональной одержимости кем-то, не создав себе определенного – разумеется, неточного – представления об этом человеке. Представление, которое укореняется у тебя в голове с такой силой и достоверностью, что потом оказывается трудно (а порой даже излишне) как-то подправлять его основные черты. – Зачем вы пришли? – спросил он. – Мне не хватает одного эпизода вашей жизни. Самого важного. – Гм… Эпизода, говорите? – Да. Он взял со стола пачку «Мальборо» и поднес к сигарете огонек дешевой пластмассовой зажигалки, качнув головой сидевшему в дальнем углу комнаты человеку, который уже услужливо привстал, шаря левой рукой в кармане пиджака. Это был зрелый мужчина, массивный, скорее даже толстый, с очень черной шевелюрой и пышными мексиканскими усами. – Самого важного? Он положил сигареты и зажигалку на стол – абсолютно симметрично, – не предложив мне. Мне, впрочем, было все равно, поскольку я не курю. На столе лежали еще две пачки сигарет, пепельница и пистолет. – Наверное, он и вправду самый важный, – прибавил он, – если вы решились прийти сюда сегодня. Я взглянул на пистолет. «Зиг-зауэр», швейцарского производства. В магазине у таких помещается в шахматном порядке пятнадцать патронов «парабеллум» девятого калибра. На том же столе – и три полных магазина. Золотистые головки крупных пуль были похожи на желуди. – Да, – ответил я мягко. – То, что произошло двенадцать лет назад. В Инчхоне. Снова безмолвный взгляд. Он достаточно знал обо мне, ибо в его мире такие вещи, как информация, добываются без особых проблем с помощью денег. – Почему я должен вам рассказывать об этом? – Потому, что я вложил в вас много труда. – Много труда, – повторил он задумчиво, разливая по стаканам текилу. – Да, много. Он сделал короткий глоток – стоя, не отрывая от меня взгляда. Ниже ростом, чем казалсь на фотографиях или экране телевизора, но его движения были такими спокойными и уверенными, словно каждый жест естественно перетекал в следующий, не оставляя места ни импровизации, ни сомнению. Может, он никогда больше не сомневается. А еще я убедился, что в свои тридцать он,довольно привлекательный . Хотя, пожалуй, меньше, чем на недавних снимках и на тех, которые то и дело попадались мне – их сохраняли люди, знавшие его по ту сторону Кореи. Включая черно-белые фото анфас и в профиль на старой учетной карточке полицейского участка в Сеуле. Были и видеосъемки с нечетким изображением – они всегда заканчивались тем, что в кадре появлялись верзилы-телохранители и бесцеремонно отталкивали объектив. И на всех изображениях он в своем нынешнем, вполне достойном виде, почти всегда одетый в темное и в черных очках, садился в дорогие автомобили или выходил из них, выглядывал на террасу в Каннаме (лицо размыто – телекамера никак не попадет на нужную резкость). – Я едва узнаю тебя Бэкхён Это была правда, и я сказал то, что думал. Похоже, мои слова нисколько не задели его. Он стоял и смотрел на фотографию, лежащую на столе. Стоял довольно долго. – Я тоже,Чанёль – произнес он наконец.