Чон Чонгук!

Поцелуи на шее жалят кожу опасным ядом: бедную плоть в покое оставить бы, но Чонгука не отпускает вид наливающегося лиловым синяка. Он кусает бездумно и по-животному, слыша мазнувший по уху вместе с кипяточным дыханием стон. Чимин нежный. Он готов зубами всем подряд глотки рвать, но для Чонгука он самое ценное и хрупкое из всего, что только может существовать. В его глазах столько всего. Боже, в этой радужке, что цветом крепче на пару десятков градусов самого дорогого виски, можно найти собственную смерть; можно уйти в обливион; можно охмелеть до сильнейших галлюцинаций. Чонгуку уже однозначно хватит, не наливайте больше, а то до дома после неверные ноги не унесут: его скрутит истекающим болью комком прямо на пороге гостеприимного Пак Чимина. Чонгук страдает, потому что тот самый улыбающийся обычно и добрый Пак Чимин безжалостнее катаны самурая. Потому что тот самый Пак Чимин подпускает так близко к себе, но смотришь вниз, и между ними уже расстояние в пару десятков бессонных ночей и месяц избитых внутри собственными кулаками чувств. Пак Чимина любить очень больно: он кусается, бросает в тебя блестящие серебром ножи и вилки, а дорога к нему - узкая, шириной точь-в-точь со ступню - выложена из битого стекла и ржавых гвоздей. Чон Чонгук готов рисковать всем, идя по этой опасной тропинке, готов подставлять широкую грудь под разрезающие плоть удары, готов расцветать синяками цвета космоса, что затаился на глубине самых любимых и светлых глаз, потому что в конце... в конце его всегда ждёт поразительно тёплый и мягкий покой окольцовывающих рук, биение сердца как мелодичная колыбельная для неприкаянной души и жарким шёпотом на ухо обещание, верить которому хочется безоговорочно. Горячее дыхание бьёт по губам, как ремень: жжётся. Чонгук приоткрывает тяжёлые веки и почти не видит Чимина перед собой – до такой степени плавит разум разожжённое на скупых прикосновениях возбуждение. Кто-то должен его спасти прямо сейчас, позволить дышать, ведь сам он не может. Грудь старшего так крепко припирает его собственную, что страшно даже сделать вдох: вдруг грудные клетки не выдержат и треснут, ломаясь рёбрами внутрь. Чимин умоляюще сводит брови к переносице, трогательно хмурясь. Чонгук бы сказал, даже слишком трогательно для того состояния, в котором старший на самом деле сейчас находится. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что он не просто мило корчится – капризничает, хочет, потому требует. Чонгука мурашками всего прошибает от такого Чимина. - Чонгук-а-а-а, - тянет хрипло нервно кусающий нижнюю губу хён, закидывая бедро на Чонову талию. Он приседает слегка, после приподнимаясь на носочке, и Чонгук чувствует твердеющий у его тазовой косточки член старшего. Тихий рык бурлит где-то в горле, застывая на кончике онемевшего языка. Сухой от частого дыхания рот Чимина тянется к манящим блестящей слюной губам младшего, но лишь сильнее обжигается чувствительной кожицей о раскалённое дыхание. Чонгук не даёт себя целовать. Чёртов Чонгук упирается во взмокший лоб хёна и тянет дурацкую усмешку, утыкаясь носом в упругую щёку и невинно им потираясь. Чимину кажется, что у него искрит из глаз, потому что нервы замыкаются и каратят от уничтожающей волны возбуждения. Младший может сколько угодно вести себя мило и ослеплять всех вокруг своей очаровательной, кроличьей улыбкой, однако у Чимина заметно теснеет в штанах, стоит ему посмотреть на эту безобидную мордашку. Потому что он знает, что она отнюдь не безобидна. Потому что следом за трогательными поглаживаниями кончиком носа ощущается щиплющий укус в нежную кожу щеки. Чимин шипит, как уличная кошка перед не вызывающей доверия человеческой рукой. Чонгук даже чувствует, как от коротких ногтей хёна на его шее появляются свежие царапины, и вгрызается сильнее в чувствительную плоть. Старший пытается повернуть голову, недовольно сопя, но это, в принципе, единственное, чем он делает вид, что активно отбивается. Чонгук улыбается по-прежнему широко. Кажется, его разум остался где-то за дверью, стоило ему только перешагнуть порог этой квартиры. Пару бесконечностей назад. Однако именно Чимин, очевидно, причина совсем не лёгкого Чонового помешательства, искр перед глазами и болезненного возбуждения в штанах. Сердце как сумасшедшее гонит кровь по вздувшимся венам, и Пак, любовно поглаживая напряжённые кисти рук младшего, выдыхает восхищённо на его рот, сильнее втягивая в собственный и без того припухшую нижнюю губу. Его так несёт, что он не понимает даже, стоят ли они до сих пор в коридоре или сильный любовник так чувственно прижимает его уже к стенке в спальне. Второй вариант предпочтительнее, но и от первого он отказываться не будет. Не когда тот самый любовник – чёртов Чон Чонгук. - Руки вверх, - рычит тот, отрываясь ненадолго от спешных поцелуев и стягивая требовательно домашнюю Чиминову футболку. Самому Чимину всё равно, почему и зачем: он слушается мгновенно, оказавшись без верха, тут же тянется обратно к твёрдым плечам. Он цепляется за них, как за спасательный круг, как единственное уверенно держащееся в его трясущемся и расшатывающемся мире. Вот только он не знает, что мир самого Чонгука далёк от спокойствия: земля под ногами дрожит как при девятибалльном землетрясении. Бархатная даже на вид кожа хёна выглядит так потрясающе. Чонгуку нравится, как свет из аквариума ложится на широкие плечи, оставляет тени в ямках ключиц, делая их тем самым более точёными и выразительными, придаёт животу ту рельефность, от которой текут слюнки в прямом смысле, и, что самое главное, Чонгуку нравится, что он может видеть рассыпанные по всей коже мурашки. Своеобразный ответ на каждый Чонов поцелуй, каждое прикосновение. Разум размывает окончательно. Чонгук падает, не жалея коленей, прямо на пол. Чимин кидает осторожный взгляд сверху-вниз и застывает с приоткрытым ртом, затаив дыхание: у него в ногах, взъерошенный и до больного возбуждённый Чонгук смотрится так правильно и горячо. В паху словно разливается кипяток, и почему-то в голове появляется позорная мысль о том, что, стоит Чону ещё пару минут вот так вот посидеть, и старший кончит как подросток в собственное бельё от одних касаний, поцелуев и взглядов. Он стонет жалобно и путается пальцами во взъерошенных волосах младшего. - Чимин-хён, ты такой потрясающий, - словно в бреду шепчет Чонгук, приближая лицо к чужому животу и утыкаясь в него лбом. Чимин гладит его мягко по чувствительной коже головы, и колючие мурашки сами собой ползут тут же от загривка вниз к копчику. – Ч-чимин-хён, - хрипит и трясущимися пальцами начинает вдруг судорожно расстёгивать застёжку на штанах. Сверху слышится довольный выдох, стоит только Чонгуку слегка приспустить по бёдрам узкие джинсы. На тёмной ткани боксеров расползлось уже влажное пятнышко выделившегося в обилии предэякулята и Чон не отказывает себе в желании коснуться его тут же губами, стрельнув вверх насмешливым взглядом потемневших глаз. Кончик языка касается следом на пробу, и по рецепторам бьёт уже знакомый вкус старшего. Чонгук проглатывает рвущийся наружу стон, почему-то краснея от собственных действий. С другой стороны, ведь если с Чимином, то можно и… / - Чимин-хён, пошли есть! Джин-хён там столько всего наготовил! – Чимина выбрасывает из своих мыслей так резко, что он даже не сразу соображает, откуда доносится звук. Он отрывает поплывший взгляд от экрана ноутбука и водит им бессмысленно по комнате, пока не замечает в дверях сияющее лицо макнэ. - Куда пошли? – переспрашивает, потому что очень расплывчато уловил предыдущую реплику. Чонгук усмехается ещё шире, засовывая руки в карманы домашних штанов и упираясь плечом в дверной косяк. На нём сейчас так прекрасно подчёркивающий все достоинства молодого, сильного тела костюм от пумы, и Чимин корит себя мысленно за то, что вообще думает о том, во что он там вообще одет. Чонгук ему проходу не даст, если узнает, чем он только что занимался. Ноутбук оказывается аккуратно прикрыт и отложен в сторону. Старший собирается уже даже вставать, но вдруг понимает, что, стоит ему вытянуться во весь свой не то чтобы большой рост, как внимательный макнэ сразу же заметит внезапно возникшую проблемку в шортах своего хёна. Нет, Чимину, конечно же, не впервой перед младшим стояком светить, но вдруг мелкий жулик потребует объяснений, почему и как. А оно, объяснение, одно – Пак Чимин был в самом разгаре написания порно по их с Чонгуком паре. Вот веселье. Кто дал ему вообще интернет? А ноутбук? А Чон Чонгука в парни? Господь всемогущий. - Т-ты иди, я приду сейчас, - почти уверенно выдавливает из себя он, разглаживая на лежащем у него на коленях пледе несуществующие складочки. Опасность в лице младшего буквально скалилась довольным волком на свою бедную, загнанную в угол добычу. Как там было, Чимин? Попробовать можно, никто всё равно не узнает? Попытка не пытка? И о чём он думал вообще?! - Да? Интересно как. Ну давай я тебя подожду. - А давай ты не будешь меня ждать, - Чимин забывает даже о своей проблеме из-за очень панибратского обращения. Он тут хён, вообще-то, родился в Пусане первым, поэтому на ужин пойдёт, когда захочет. Вот так вот. - Что такое, Чимини? Тебе нужно собраться с духом, чтобы съесть то, что приготовил Джин-хён? Не настолько он плох, вообще-то, - за спиной макнэ слышится недовольное «Я всё слышал, мелкий засранец». Чимин расслабляется и хихикает даже, упуская тот момент, когда Чонгук, как ниндзя, оказывается у него перед самым носом. Сводит неосознанно колени вместе, что не ускользает от внимательного Чона. – Не нужно от меня прятаться, Чимин-хён, - низко и тихо говорит он, заглядывая в глаза, - ты же знаешь, я всегда готов протянуть руку помощи. И, подмигнув, делает не очень приличный жест сложенной в колодец ладошкой. Чимин краснеет, кажется, до кончиков волос, после чего всё общежитие сотрясает гневное «Чон Чонгук!». /