***
— Это магия?! — Тише. Нет, но похожа. — Ты что-то знаешь, но со мной не делишься. — Мальчик с обидой на меня посмотрел и отвернулся. Если расскажу ему — сильно сглуплю? Он ребенок. Но все тайное рано или поздно становится явным, так не лучше ли, если он узнает все от меня? Думаю, в общих чертах можно рассказать. — Иди ко мне. Слушай внимательно и никому не говори, что я тебе рассказала. Это большая тайна. — Глаза ребенка зажигаются интересом, на что я и рассчитывала. Главное, чтоб это не заметили отец и девятый, но Аки хороший актер, я в него верю. — С давних времен в мире есть сила. Магия, если хочешь так называть. Имя ей — Пламя Посмертной Воли. Сила эта была далеко не у всех, но у кого-то была и человек мог с ее помощью совершать разные дела. Многие, почувствовав силу, делали великие злодеяния, некоторые обращали ее во благо. — Что значит «обращали во благо»? — Это значит, что силу использовали для добра. Я знаю, что есть семь основных типов силы или пламени. Дедушка сейчас нам показал «небо». Оно самое главное, так как имеет в себе частички всех других видов. Ясно? — Аки кивнул, слушая, как сказку, что я говорю. — Постепенно люди с пламенем «уходили в тень» и прятались среди преступников, а потом стали создавать большие группы. Наш «дедушка» глава такой группы, а папа его советник. — И почему мы не можем вступить в эту группу? — Молодец, заметил, что я этого не желаю и поддержал, хоть и не осознавая этого. Все же лидером пока в нашем дуэте являюсь я, а он ведомый и ориентируется на меня, что, не солгу, приятно. — Не могу сказать точно, но они злые. Они тоже преступники, а я такой быть не хочу, но если они узнают, что мы видим пламя, то заставят. — Я понял. Я никому не скажу, даже маме. — Акира честными и уверенными глазами посмотрел на меня. Какой же он все-таки пуська.***
— …Примо со своими верными поплыл в Японию и стал жить здесь. — Рассказывать девятый умеет. Он красочно описывал природу и достопримечательности, а после рассказал пару сказок. Угадайте, про что была одна из них? К этому времени вернулись мама с Торой, присоединившимся в итоге к нам, и мы втроем слушали истории о Первом поколении, о создании Венжиланте и Вонголы, о предательстве Спейда и некоторых приключениях, как можно более красочно описывающих характерные черты у обладателей пламени вроде импульсивности, но надежности Джи — урагана или хитрости и демонстративности Деймона — тумана. Разумеется, многие кровавые моменты он опускал, но и без таких подробностей слушать было интересно. В конце концов мы выбрались на улицу и начали играть там, впрочем, без огонька. — Смотрите, что я нашла! — На трассу выходит мама, неся в руках большую скакалку. С криком бросаемся к ней, дабы вернуть сокровище. — Тише, тише. — Смеется. Выбегаем на небольшой дворик прямо перед девятым и старинным методом решаем, кто будет основой. Никогда не могла выиграть, вечно вторыми делаю ножницы или бумагу, а брат вечно угадывает и выигрывает. Впрочем, мне держаться за плечи будет даже удобнее, так легче подстраиваться под ритм. Которого нет и наступает мой черед подгадывать момент. Встаем поближе друг к другу и Акира начинает крутить скакалку. Предусмотрительно Тора отходит со своим мячиком подальше, вяло его пиная и задавая вопросы Тимотео. Не отвлекаясь, вслух считаю удачные прыжки, поэтому крик старшего становится столь внезапным, из-за чего резина больно бьет по руке, оставляя яркую болючую полосу. Шиплю и вместе с близнецом бегу за девятым, бодро подлетевшим к отмахивающимся от собачонки горящей рукой Торе. Надо же, небо, на удивление. Я думала, что ураган или облако, гроза на худой конец. Девятый ласково вытирает слезы с пухловатых щек и происходит тот самый момент запечатывания пламени. Не могу четко понять, но что-то изменилось, и имеется ввиду не обморочное состояние старшего брата, а нечто иное. Маму успокаивал уже папа, а девятый сидел с «больным» Торой. Нас отправили в комнату и настойчиво попросили ее не покидать до того момента, пока не позовут. Настроение просто в минус. — Нам тоже сделают… так? — Подобрать нужное слово Аки не смог. Кивок и напряженная тишина заполнила дом на ближайшие часы, пока нас не позвали на обед. Непринужденные разговоры и непробиваемое спокойствие несколько успокоили, но дружелюбие и какой-то сильный интерес именно к нам от девятого довольно напряг. Только сейчас стало заметно, что немного, но он нас выделяет, оставляя Тору в стороне, замечала это только, опять же, я, так как все остальные были заняты своими делами, лишь Аки что-то такое чувствовал, но не придавал значения. Чем это вызвано? Появилось ощущение, будто я выступаю на сцене, а девятый — внимательный зритель, не отводящий взгляда. Чем сильнее возникало это давление, тем сильнее я старалась походить на Акиру: повторяла движения, привычки, одновременно по возможности произносила фразы. Усилия были тщетны, внимание от Тимотео только увеличивалось. Оставшееся до полета время он практически посвятил нам, в противовес отцу, который уделил много внимания счастливому Торе. Вообще рада за старшего, он и так в семье чуть ли не изгой, когда мы — любимчики, ему действительно нужно внимание от окружения. Мне все же суммарно девятнадцать, почти двадцать, да и знаю, каково это, когда есть младшие дети, так что постаралась показать в первую очередь родителям, что мы с моим близнецом — дети вполне самостоятельные и вдвоем можем справиться, а Торе нужна там в чем-нибудь помощь, однако, похоже, это дало не те результаты, на которые был расчет. Нами гордились, ставили в пример, а старший начал отходить на задний план. Вот помню по прошлой жизни, что в тех историях все было совсем наоборот, но здесь, увы, так. Даже если бы меня и гнобили, черт с ним, перебилась бы, не маленькая, себя поставить умею, а вот так все… Стыдно мне перед Торой, ничего не могу поделать, но стыдно. На третий день девятый уехал, от чего я ощущала радость и легкую грусть. Если бы он был обычным дедушкой, цены бы ему не было. Ах если бы…***
Жарко. Сухо. Глубоко дышу, пытаясь вдохнуть побольше прохладного воздуха, но менее жарко не становится. Сверху, придавив нелегкой тушей, лежит еще и под одеялом Акира, обнимая меня руками и ногами. Ему, похоже, холодно. Мне нехорошо. Пытаюсь выползти, не разбудив брата, что-то получается. Стоило отойти, как он сворачивается под одеялом в клубок. Воздуха становится меньше, пот градом катится по лицу и по спине. Встаю и, пошатываясь, иду в ванную, а, добравшись до душа, врубаю на полную холодную воду. Блаженство. Тяжесть и горячий ком в груди с ощутимой неохотой гаснут, оставляя после себя сладкую усталость, но почему-то не уходит ощущение, что стоит только «попросить», как это пламя разгорится вновь с новой силой. Когда окончательно прихожу в себя и вырубаю воду, с удивлением замечаю запотевшие стеклянные поверхности да и вообще против обыкновения тут стало довольно тепло. Обматываюсь полотенцем и параллельно вытираю зеркало. Непонятный, но какой-то даже приятный жар становится все тише… Мимолетный взгляд на зеркало и с в мгновения завладевшим телом ужасом отскакиваю к противоположной стене. Яркие «горящие» глаза из отражения пристально следят за каждым моим движением. О да, самое время вспомнить фильм ужасов «Зеркала», действительно, мне же не хватает адреналина. Не иначе как с помощью последнего набираюсь храбрости подойти поближе и рассмотреть глаза. Насыщенно оранжевые, постоянно меняющиеся, будто лава течет во всех направлениях от зрачка. Неописуемое преобразование в которое нельзя поверить и даже представить, если не увидеть. Не мед, не янтарь, не расплавленное золото, а жидкая лава. Манящая сила, которой нельзя не восхищаться. Остатки благоразумия убедили, что пытаться зажечь это знаменитое пламя — идея плохая, так как внизу спит до сих пор не уехавший отец. Хорошо еще, что девятый убрался. Адреналин потихоньку исчезает, слабость накатывает сильнее. Похоже, сегодня можно ночевать без одеяла.***
— Извини. — … — Я обещаю! Да и в школу же одну пойдем, там точно будем общаться. — … — Пока. — Хана первая кладет трубку. Обиделась. Во мне теплится надежда, что она, как ребенок, быстро простит. Иду на голоса в гостиной и, оперевшись на дверной косяк, пришибленно наблюдаю, как Акира громко, впрочем наигранно, смеется и пытается увлечь Тору. Старший сидит на полу возле дивана, поджав колени, и безразлично смотрит перед собой. Мне от этого зрелища страшно. — Я дома! — Мама шуршит пакетами и улыбается. Я не умею различать ложь, и вообще с пониманием эмоций у меня бывают трудности, но сейчас я точно знаю, что она фальшивит. Тора подрывается и подбегает к маме, крепко обнимая ее. Еще около пятнадцати минут не отпустит. Уже пройдено. Брат облегченно распластался по полу, меланхолично глядя в потолок. Обнимая себя руками, подхожу и ложусь рядом, попадая в ничуть не менее цепкие, чем у старшего, объятия. Тактильный контакт пока единственное, что может нам передавать хоть какую-то надежду, так как словам: «Все будет хорошо», — не верит никто. — Если бы… — Шепот очень тихий, почти неслышный даже с такого как сейчас расстояния. — Если бы они узнали, что у тебя тоже есть… Ты бы… — Киваю. Уточнения, дабы понять о чем речь, не нужны. Таить от брата, что обладаю пламенем, уже точно, не стала все с тем же расчетом, чтобы при помощи этой информации им никто кроме меня манипулировать не смог. Ведь как бывает: вечные тайны, во благо, конечно же, а потом остро стоящий вопрос доверия. Мне это не нужно. Утыкаюсь куда-то в соединение плеча и шеи брата и понимаю, что это оказалось куда… Не знаю, как сказать. Более нехорошо, наверное так. Такого я не ожидала. Совсем. И получится ли это все пережить? Ладно сейчас нас всех с садика сняли, а потом? Домашнее обучение для Торы? Он после запечатывания пламени будто ребенок с отклонениями. Всех реакций мне не понять, могу объяснить только апатию. Пламя, оно… Часть души. Лучшая часть. Оно согревает, поддерживает. Лишиться в раз его очень страшно. А Тора лишился. Точнее его лишили. Даже знать не хочу, что он сейчас чувствует. Нас зовут пить чай с рулетом. Мы с близнецом занимаем свои за годы определенные места, а Тора… Не буду лгать, мне неприятно. Отсаживается к матери подальше от меня. Таких жестов все больше и мне кажется, что он меня почти ненавидит. На Акиру такой реакции нет. Да, мы не были очень близки, но и чужими людьми не являлись, но вот так… Сохранить лицо не успеваю, но все равно стараюсь не показывать вида, пусть все уже заметили. Я взрослая, я переживу. О мире и счастье в доме можно забыть. Мама полностью сконцентрировалась на потихоньку отходящем от произошедшего Торе, я развлекала надувшегося Акиру. Как бы то ни было, а он — ребенок, такая атмосфера в доме на него очень давит и внимания матери ему очень не хватает, еще и нормально с друзьями свидеться не получается. Мы с Ханой и Мэй только перезваниваемся, остальное время провожу в помощи маме: там посуду помою, стоя на стуле, там вещи в машинку закину, там за впавшем в ступор Торой пригляжу, пока она бегает в магазин, там приберусь и пол помою. Маску ребенка, и так не сильно державшуюся, пришлось окончательно сбросить. Нана смотрит с болью, я молча прошу у нее прощения, так как считаю, что в чем-то частично виновата сама, обе мы были начали чувствовать неловкость между собой, это тоже отнюдь не добавляло позитива в ситуацию. Помимо помощи по дому, не в силах уже терпеть это все, я занялась учебой, подтягивая еще и Аки. Брат был мне необходим: я довольно ленива и стеснительна, сама бы продержалась недолго, а вот вместе с Акирой получалось увлечься, да и он был хорошим показателем наших продвижек, ибо без видимых результатов заниматься тяжело вдвойне. Начиналось все с небольшой зарядки и самостоятельного чтения, все в чисто практических целях. Мы, во-первых как дети, а во-вторых, так как пошли телесной комплекцией в маму, совсем не силачи. Значит в непредвиденных ситуациях в первую очередь нам нужно убежать от кого бы то ни было. Подтягивания, приседания, висение на турнике, кувырки — все, чтобы могли с как можно меньшими проблемами бежать по городу. Чтение в основном заключалось в умении ориентироваться по вывескам, тут с помощью мамы мы вооружились картами города и заучивали улицы и магазины. Честно говоря, не знаю, как получилось запомнить, для проверки нужна практика, но было весело. Постепенно нагрузка увеличивалась, добавлялась базовая математика и языки. Мама, наверно, не задавала вопросов, чтобы не отвлекать нас и дать выпустить пар, поэтому довольно скоро раздобыла учебники по английскому и итальянскому, прикрывшись подарком на пятый день рождения для меня. Последний язык было принято учить, якобы восхитившись дедушкой, но по факту чисто на всякий случай, ибо форс мажоров никто не отменял и лучше быть готовыми ко всему. Акира отлынивал. Акира бесился. Акира ныл и капризничал, но мой авторитет пока действовал, как и аргумент: «В школе будешь самый крутой.» Тайным, но неосуществимым желанием было возвращение всего вспять. Приезд девятого в самом деле стал знаменательным днем в нашей жизни. Этот день я так же в тайне ненавидела. Пыталась озлобиться на девятого… И этого не получилось. Вот просто не получилось представить самым виноватым его, никак, совершенно. Он просто… Был дедушкой, жившим где-то далеко и периодически шлющим подарки. В основном всякие приятные мелочи. Была даже отвратительная мысль, что он меня подкупил этим, но нет, она довольно быстро развеялась. Даже себя, да что там себя, мать легче представить виноватой, а его нет. По началу злилась, но потом совсем забила на это. Искать виноватых абсолютно бесполезно, нужно сосредоточиться на реальном. Отрицательные эмоции легче всего выместить в работе, если перебороть лень. В итоге нагрузка возросла еще больше. Главное — не сидеть без дела, иначе сама себя съем. Логично, во что это вылилось? — Не хочу. Сама этим занимайся! — Но… Но дверь хлопнула, а через минуту еще и входная. Тишина. Опускаю взгляд вниз на несчастные тетрадки. Довела его. Он же ребенок, просто ребенок. Ему нужны игры, веселье, радость, друзья, а не «болеющий» брат на шее и беспрерывная учеба. Если многие более взрослые этого избегают, то чего ожидала от Акиры я? Зачем изводила его? Эгоистка. Всегда такой была и, видимо, буду. Глаза щиплет от слез, вот и истерика подъехала. Плакса. Всегда думала лишь о себе. А семья? Настоящая семья? Мама? Бабушка? Брат? Каково им там? Чувствую, как меня обнимают, крепко прижимая к груди. Нана. Светлая, добрая и хорошая женщина, искренне заботящаяся о тебе и детях. Думаешь, ей приятно это видеть? — Тише, милая. Чего же ты плачешь? Ты же у меня такая умная, красивая, хорошая… — Красивая… Хорошая… Меня пробирает громкий смех. — Нет. — Да. Не плачь, доченька. — Добило последнее. Интересно, а она скажет то же, если я расскажу ей все? Вот с самого начала. Или она в ужасе отвергнет? А будь что будет. По крайней мере моя совесть будет чиста перед ней. И я рассказала. И про прошлую жизнь. И часть про эту, умолчала только, что знаю, что должно произойти. А она молча слушала меня, не перебивая, просто обнимала меня. Я хохотала и рыдала, вырывалась и прижималась к ней. Святая женщина не выпускала меня из объятий, но давала мне выговориться. В некоторых местах я, не находя аналога на японском, срывалась на русский. Горло и язык не были привычными к нему из-за чего я злилась. В конце концов это закончилось. Никогда не могла выйти из себя на долгий срок. Не знаю, сколько мы так просидели. В душу потихоньку закрался ужас. О чем я только думала?! Мне же еще жить здесь. Кто знает, как она отреагирует? Надо было просто промолчать, это что, так сложно?! Дома никого не было кроме нас, что очень хорошо. — Все будет хорошо. — Почему ты… — Не нахожу слов, чтобы описать мои ожидания. Нана понимающе хмыкает. Называть ее мамой становится как-то лицемерно до отвратительного, но так хочется. Не знаю, почему. Я ничего не знаю. Я просто я. Не какой-то там супермен или еще кто. Я… Мне было шестнадцать, когда я умерла. Мне просто хочется жить, не думая о будущем, не загадывая наперед, какую реакцию вызовут те или иные слова, не притворяясь кем-то, а просто, мать его, жить. — Ты все еще моя дочь, сколько бы жизней ты ни прожила. — Спасибо. — Наконец расслабляюсь, не думая ни о чем. Плевать. На все плевать.***
Так прошел год. За всеми этими хлопотами и нервотрепками пролетевшее время казалось незначительным. Год этот выдался тяжелым, но он, слава богу, закончился. И желание мое в какой-то степени исполнилось: отношения со старшим братом не наладилось, по крайней мере между мной и им, но Тора начал отходить и уже не походил на умственно отсталого! Теперь это просто мрачный и резкий ребенок, даже нашедший себе компанию приятелей и теперь часто зависающий с ними на гулянках. Наконец-то можно было в полной мере отдохнуть и уделить внимание самой себе. Пламя жгло руки и в образном, и в буквальном смыслах. Мистический огонь воли, который получалось с огромным трудом выпускать, маленькими язычками танцевал на ладонях, завораживая теплом и невероятными переливами цвета. Возможно, это его заслуга, что я не сломалась и смогла по возможному для меня максимуму уделить себя семье. Этот огонь приносил хорошие эмоции, давал силы сохранять шаткое спокойствие, приносил некоторое удовлетворение, впрочем, не без минусов. Долго держать огонь вне тела не получалось — он больно жег руки и я подозревала, что, если вовремя не остановиться, он оставит ожоги. А после того, как он затихал, в теле была сильная слабость, хотя казалось: чего там, огонек чуть больше чем от зажигалки. Со временем стало заметно, что, чем больше его использовать, тем дольше он держится. Но это я заметила через год, да. Шесть лет, шесть лет, в апреле уже в школу. Потрясающе. Больше встреч с Курокавой, Мэй говорила, что ее хотят отправить в какую-то специальную девчачью школу. Особой грусти не было. Мне на самом деле плевать, близкой подругой она для меня не стала, как та же Хана, а такого вот испытания наши приятельские отношения не выдержали. Что же, она девочка общительная, то, что она нашла друзей, вполне понятно, нам с Курокавой друг друга достаточно. День рож-де-ни-я! А это значит что? Подарки! Не давая себе понежиться подольше, подрываюсь с кровати и, не умывшись, ничего, слетаю вниз, забегая в гостиную… Не поняла. Где мама? Где Акира и Тора? Бегом на кухню, но и там никого. Хотя вроде все украшено, даже подарки есть, но это пофиг. Где мои главные лица? — Еши, вот ты где! — Подпрыгиваю от неожиданности, резко оборачиваюсь и попадаю в теплые объятия. — Я уже хотела идти тебя будить, милая. — Вы куда исчезли все? — Блаженно прикрываю глаза, вдыхая приятный запах выпечки. — Думали, праздновать ли на улице пока ясная погода. Или ты не хочешь? — Холодно. — Ну тогда будем дома. — И мы действительно остаемся дома. Много вкусных блюд, сладости, подарки от отца и дедушки. Последний подарил мне гитару, хотя я лишь раз без особого рвения упомянула еще когда он приезжал, что гитара — мой любимый музыкальный инструмент. Можно я пошучу, что левый мужик прислушивается к моим словам сильнее, чем родной отец? Он, кстати, подарил шикарную, но от этого не менее бесполезную куклу из тех, которые такие, немного страшненькие и даже реалистичные, с движущимися конечностями. Красивая такая девушка с пышными волосами и с черной шляпкой. Ну, думаю, для совместного занятия с мамой подойдет, будем вместе ей наряды шить. И умения полезные прокачиваются, и взаимоотношения. Одни плюсы. Не знаю всех подарков, что получили мальчишки, но сейчас они оба увлеченно раскрывали коробку с деревянной моделькой парусника, которую им еще предстоит собрать.***
Что я делаю в каком-то закоулке с ножом и решимостью во взгляде? Нет, резать каких-то ублюдков в стиле народных мстителей не собираюсь. Резать я буду себя. Нет, это не мазохизм, нет, не попытка суицида, а всего лишь проверка одной интересной теории о пламени. Вот где магии вечно больше всего? Да, магии. В крови. И договора всякие серьезные так же заключаются на крови. А если пламя тоже есть в этой красной жидкости? Еще не знаю, что это мне даст, но хочу попробовать, а дабы, если рванет, не навредить дому и его жителям, ушла подальше. Ну-с, пора. В здоровую руку в горсть накапала крови, блин, больно, но чего еще ожидать, и начала там концентрировать пламя. Сначала ничего не происходило, она просто нагрелась, а вот после того, как стала будто закипать, начал появляться оранжевый перелив. Масса, уже точно не просто кровь, немного приподнялась над ладонью и начала произвольно менять форму, немало этим меня напугав. Черт знает, чем это обернется. Вещество стало бордово — темно — серого цвета с будто перламутровыми оранжевыми переливами. Удерживать его на весу все труднее, руки дрожат, рана болит сильнее, а на целой руке, под веществом, чувствую, как все больше повышается температура, краснеет кожа и скоро начнет, наверно, обгорать. Отвратительное зрелище, а ощущения еще гаже. Надо срочно что-то делать. Вытираю рукавом слезы и пытаюсь по подобию расенгана начать завихривать массу вокруг твердого ядра, получается, будто из глины на крутящейся дощечке леплю шарик. Наконец неровный плод моих трудов опускается на покрывшуюся небольшими волдырями ладонь, от чего чуть его не роняю. Рукой с порезом кладу горячий, но быстро остывающий, шар в карман и бегу домой. Хватит с меня на сегодня экспериментов. Научным путем, то бишь методом тыка было выяснено, что эта штука может накапливать пламя. Каким именно образом — неизвестно. Внешне шарик представлял из себя в принципе ровный серый ком с выпуклыми кристалликами. Мама спокойно выслушала, даже посмотрела, а потом потребовала, чтобы я показала руки. Действие происходило уже вечером, когда я успела привести себя в порядок, кое-как обработала и перевязала раны и умылась. О том, что ревела, свидетельствовало только легкое покраснение вокруг глаз. — Зачем? — Невинно хлопаю ресницами и смотрю немного в бок, избегая прямого взгляда. — Надо. Тсунаеши-чан, покажи мне руки. — Мм~ Нет? — Глаза в глаза. Улыбка сползает с губ, опускаю голову вниз и протягиваю ладони, спрятанные в широкие рукава. Ну почему ей интересны руки, когда я тут ей рассказываю про практически магию?! Когда она их немного сжимает, не получается сдержать рваного вдоха. Больно. Секундное замирание. Закрываю глаза совсем и обреченно жду. От пореза бинт не отстает — прилип. Ну не умею я перевязывать, не умею. Второй бинт мокрый. Ожог болит, какую мазь брать не знаю, даже не знаю, есть ли у нас такая вообще. Не подумала об этом заранее вот и бегала смачивать холодной водой. Тарелку брать, чтоб налить туда воды и сидеть тихонько, было палевно, тазик слишком большой. Прохладные пальцы почти приятно проводят по ладони. Жмурюсь и жду, когда мама начнет ругать. Однако тишина, тяжелый вздох и ничего. Меня просто прижимают к себе и все. Становится стыдно перед этой доброй женщиной, что заставляю ее так волноваться. Хотя больше стыдно, что спалилась перед ней, нежели что сама пострадала. В следующий раз буду умнее.***
Снег. Этой зимой его что-то много. Красивые крупные хлопья медленно падают с серого неба. Красота. Ощущения портит знание, что за мной следят. Чужое нетерпение чувствуется кожей. Не подавая вида достаю телефон и звоню брату, разглядывая людей, которые по той или иной причине посетили в этот день парк. — Да? — Аки… — А что сказать то? Надо при этом еще и сделать вид, что все в порядке. — Давай ты меня сейчас спокойно выслушаешь не перебивая. — Что-то случилось? Эй?! — В общем… — Плевать. Улыбаюсь, как если бы услышала нечто приятное, и ускоряю шаг. Людей вокруг все меньше и меньше. — Учись хорошо… Найди хороших друзей… Ахах, не знаю, как говорить. Маму береги, ладно? — Хорошо, но почему ты говоришь об этом сейчас? Ты куда-то уезжаешь? Почему без меня? — Острые взгляды буквально жгут спину. Быстрее к выходу. — И не смей сейчас бежать за мной, слышишь? Я тебя знаю, мелкий засранец. — Трубку берет мама и обеспокоенным голосом что-то спрашивает. У меня текут слезы. Почему я реву? Может это все просто придумало больное воображение? Прощаюсь с ней и кладу трубку, не слушая дальше. Вырубаю мобильник полностью. Что же, для меня же лучше, если все это надуманно. Однако интуиция, та самая, вонгольская, говорит, что нет, и от этого хреновее. Быстрый взгляд за спину на приближающиеся фигуры. Бежать. Бежать и не оглядываться! Бег никогда не был моим любимым занятием. Вот совершенно никогда. Однако наши тренировки с близнецом дали определенные плоды — теперь в руки похитителям попаду не так быстро, а если повезет, то и вообще скроюсь. Бред, конечно же, но надежда есть надежда, а сейчас она мне нужна. Быстрее. Быстрее! Ну вот что… Чертов гололед… Ну какой смысл взрослым мужикам бегать за милой маленькой девочкой? Нет, цели то у них вполне конкретные — схватить меня, это я знаю. А зачем? Шантажировать отца? Месть матери, мало ли какое у нее темное прошлое? Обознались? Последнее точно нет. Я несусь по переулкам, отдавшись на волю интуиции, и стараюсь держать дыхание. Пламя немного помогает, только благодаря ему и адреналину я еще могу бежать. Не спортсменка я совершенно. Людей, как на зло, нет, а те, что есть, не вмешиваются. Дерьмо. Заворачиваю куда-то в сторону, тут стоят ящики. Целью было добежать до торгового квартала, тут недалеко, однако чувствую, что не успеваю. Ныряю в один из первых пустых ящиков и закрываюсь крышкой. Сердце болит и стучит, голова кружится, нестерпимо хочется спать. С отчаянием понимаю, что ноги больше меня не понесут и вообще крайне сильно обижены на меня за этот марафон. Пламя ласково «гладит» изнутри, но я истерически пытаюсь его заглушить и скрыть, боюсь, что меня найдут по нему. Из глаз катятся слезы, от истерики и рыдания удерживает страх обнаружения. Как могу, уравниваю дыхание, хотя мне все равно кажется, что слишком громко дышу. Пульс в ушах. Никаких посторонних звуков. Возможно, будь я в игре, а это наверняка был бы хоррор, играла бы напряженная музыка, вот-вот какой-нибудь монстр меня обнаружит… Минута… Вторая… Третья… Дыхание с горем пополам унялось. Хочется спать сильнее. Усталость гасит все желание сопротивляться и предлагает отдаться на волю судьбе. Не могу больше. Глаза слипаются. Сквозь сон чувствую, как меня достают. Легкая боль в шее и блаженная темнота распахивает свои объятия. Бечено