правило шести из трёх

      Когда ему прилетает оглушительно тихое в правое, вылетая из левого, и отражается где-то на подкорке колюще-режущим:       «Прости», —       все почему-то осознается слишком быстро, ведь ты давно заметил искры между ними, несмотря на то, что свои светили не хуже, но…       Чужое, видимо, и правда вкуснее. Приторно-сладкие разговоры, мармеладные ухмылки, сахарные переписки из-за которых:       «Не стоит тебе так переживать, правда, мы просто друзья с Тэхеном».       Не просто. Он пока ещё сам этого не знает, а ты уже отмечаешь примерную дату в календаре.       Когда после того дня икс проходит неделя, хочешь искренне верить в то, что ошибся, но твёрдое и неоновое бросят все ещё слепит глаза, может, чуть меньше, но все ещё.       Когда проходит месяц, надежды у тебя — в геометрической прогрессии, и горстка катализаторов, состоящих из мягких улыбок, по-прежнему долгих поцелуев и тёплых объятий по утрам, сверху. Кулачки уже только через день держишь, веря, надеясь, ведь нельзя неискренне, когда вот так. Нельзя же?..       Спустя два месяца в это «просто друг» верится на все девяносто девять и девять процентов, потому что:       «Хен, да давай быстрее, мы с Минни уже заждались тебя».       Не звучит неправильно, привык уже к этому сгустку чего-то детского, но одновременно до страшного взрослого, что ты чуть сам с ума не сошёл, когда спустя неделю после вашего знакомства симпатия пробила грудную клетку стрелой (как минимум «Тауросом 22», если только стразы по бокам ещё).       Спустя три месяца, именно за двадцать шесть часов шесть минут и шесть секунд до вашей годовщины ровно, возвращаешься домой раньше на полсмены, потому что надо где-то спрятать кольцо, пока Чимин-и нет, но вместо тишины за порогом тебя ждут до боли родные высокие стоны, перекликающиеся тихим:       «Тэхен, пожалуйста».       И тебе бы уйти по-хорошему, да вот только садишься у двери, словно больной, и слушаешь, анализируешь. А что я делал не так?       Не замечаешь, когда дверь открывают, сверля ужасом и многотонным стыдом, а ты как космонавт, что вернулся после трёхмесячного полета, ощущая в сотни раз давления больше, чем остальные.       Просят, умоляют, пытаются докричаться, а тебе, как в стенку, сидишь и в голове только тягучее: «А что я сделал не так?»       Через три дня докричаться уже не пытаются. В квартире на входе и выходе только ветер да пепельница.       Через три недели твоё не так сужается до минимума, оставаясь лишь коротким: «я», —       а после: «не так», —       и все само как-то до дури остро резко с пониманием. Я не так. Я не так. Я не так.       Окончательной точки оно достигает через полтора месяца, когда, стоя на пешеходном переходе, ты видишь их осторожным переплетением пальцев и мягким взглядом во вселенные напротив. И больно. Потому что одна вселенная раньше принадлежала тебе.       Домой добираешься за тридцать три минуты и три секунды.       Через три дня тебя находят осторожным пятном,       а через три недели аккуратным по мрамору:       «Мин Юнги».       И крохотное: «С любовью».       От Тэхена.