То же самый день. Вечер, смеркается. Капитолий. Библиотека президентского дворца.
Плутарх Хэвенсби, удивлённый, стоит у книжных полок некоторое время. И вот уже он начинает проявлять беспокойство: у него назначена деловая встреча с президентом, но его нет. В чём дело? Наконец, дверь открывается и входит пожилой капитолиец с длинными седыми бакенбардами, это личный секретарь президента, он говорит: — Мистер Хэвенсби. Прошу меня извинить, отданный президентом приказ исполнен некорректно, президент пока занят, но он будет ждать вас в Оранжерее. Вы знаете, сэр, где находится Оранжерея? — Нет, Минос, — Плутарх не мог скрыть громадной заинтересованности: приглашение в Оранжерею является вернейшим признаком благосклонности президента, это знали все. — Тогда следуйте за мной, сэр! — и действительно, президентский секретарь был сама учтивость. Хэвенсби быстро провели через пару проходных комнат и он оказался в знаменитом саду позади президентского дворца. Далее, чтобы представить происходящее, нужно просто воспроизвести в памяти сцену из второй части «Сойки-пересмешницы», когда в это самое место попадает Китнисс Эвердин, как она спускается по ступенькам по направлению к Оранжерее, но только вместо неё — Плутарх. Уверенный, что Сноу пока занят, он двигается в обычной скоростью. Двери Оранжереи распахнуты настежь и глава распорядителей смело входит внутрь и… натыкается на Хеймитча Эбернети. Ментор одет с иголочки и он абсолютно трезв! Он лукаво улыбается преемнику Сенеки Крэйна. Быстро выясняется, что чувствует он себя здесь вольготно, непринуждённо. Кроме того, определённо, он в хорошем настроении, в эту самую секунду он взял в руки куст очень редкой чёрной розы и нюхает его, — Эбернети! — не понятно каким: насмешливым, удивлённым, полным издёвки и сарказма, довольным голосом произносит Плутарх. — Ты и не представляешь как пахнут эти чёрные розы? — ментор не здоровается, но задаёт довольно-таки странный вопрос. — Понятия не имею! Где президент, ты его видел? — Плутарх также обращается к Хеймитчу на «ты». — Сейчас я тебе всё покажу, — и он изображает на своём лице гримасу абсолютной осведомленности и наглой непринуждённости, они вместе они подходят идут к противоположной стеклянной стене Оранжереи, ментор тычет пальцем в стекло, — Погляди вот сюда, ты видишь Сноу? — Вижу. А что он делает? — немного нахмурив кустистые брови, задаёт вопрос Плутарх Хэвенсби. — Он смотрит вдаль! — с совершенно другой интонацией, какой-то философско-задумчивой отвечает ему ментор, у которого только что похители Победительницу прошлого сезона, его бывшего трибута и который был срочно вызван в Капитолий. — Ничего не желаешь обсудить? — не меняя интонации, он задаёт вопрос, который Хэвенсби будто бы и ждал. Он, соглашаясь, кивает головой и быстро говорит: — Да, обязательно. Но позже. После аудиенции. У меня есть к тебе пара вопросов. Учти, пока ты в Городе, ты дашь мне ответы на них. — звучит это очень по-деловому. — Ты давно приехал? — Хе, я только что с поезда, — прежним издевательским тоном заявляет Хеймитч, и внешне корректно-важный Плутарх позволяет себе кривую усмешку. Чуть-чуть, одними уголками губ, практически неуловимый жест, но он не скрывается от ментора. — Распорядитель! Ты когда-нибудь черные розы видел? — ментор резко меняет тему разговора. — Никогда! — с полной откровенностью отвечает ему Хэвенсби. — Но хотел бы узнать. В этот момент в оранжерею не спеша входит президент Сноу. Его вид какой-то опечаленный и даже немного потерянный (последнее в особенности никак не сочетается с обычным образом президента Сноу), первым заговаривает, разумеется, президент: — Добрый вечер, мистер Хэвенсби! Здравствуй, Митч! — голос Сноу скрипучий, старческий, в этот момент его внимательные голубые глаза уже сканируют его «гостей». — Доброе утро, господин президент, — с достоинством, еле заметным кивком головы поприветствовал президента, отвечает глава распорядителей. Совершенно неформальное обращение Сноу к Эбернети он услышал, но старательно делает вид, что ничего особенного не заметил. — Здравствуйте, сэр! — без иронии, уважительно, вежливо, но без грамма подобострастия приветствует президента Сноу ментор Двенадцатого. — Вы просили привезти из Шестого протоколы допросов всех свидетелей, с вашего разрешения я всё прочитал. Ничего! Абсолютно ничего! — Я так и думал. Ну, хотя бы приметы похитителя, хоть что-нибудь? Митч, это очень важно.— президент общается с ментором если не на равных, но своего «необычного отношения» Сноу не скрывает, также заметно, как сильно он расстроен, хотя внешне он собран и спокоен. — Оператор и безгласый показали, что на вокзале Китнисс встретил миротворец и девочка сама, сама, пошла с ним. Миротворец отдал её какую-то бумагу. ― Хеймитч очень деловит, что ему не свойственно. — Миротворец? И что, она пошла с ним добровольно? Может быть, они что раньше были знакомы? — хмурится президент. Он недоволен и не скрывает этого. — Исключено, сэр! Этот миротворец был в шлеме, лица его никто не видел, а шлем изменяет голос. — терпеливо, мягко возражает президенту Сноу (!) Хеймитч Эбернети. — Но твоя девочка сама сошла с поезда. Почему? Я хочу это знать, Митч! Хочу это знать. Во что бы то ни стало. Ты меня понял? — настаивает Сноу. — Она — охотник, то есть браконьер, — в этот момент Сноу делает жест рукой и, следивший за этим исключительно примечательным диалогом со всем вниманием Плутарх сделал вывод, что они привыкли общаться языком жестом, жест Сноу значил что-то вроде: «Неважно, это не важно, продолжай». — Она привыкла доверять инстинктам. Девчонка сначала думает, потом делает. — Ладно. Допустим, Митч, она поняла, что перед ней не враг, а друг. — с лёгкой угрозой в голосе продолжал настаивать президент. — И этот друг так надёжно её спрятал, что ни единого следа не осталось. Мне это категорически не нравится, а её найду, Митч, слышишь, найду. И накажу за непослушание. — Понимаю вас, сэр! Но нет ни единой зацепки. Миротворцы на вокзале дали подробные показания, но, увы… Ничего не удалось выяснить, куда они ушли, кто им помогал скрыться, ничего! Поиски ведутся, но время, боюсь было упущено. — по-прежнему очень мягко, не показывая своих эмоций, с внутренним убеждением заявляет ментор. — Ты хочешь сказать, что мы её не найдём? Ладно. Нет, так нет, — неожиданно скоро соглашается с ментором, без следа разочарования, твёрдо подводит итог президент и обращается к Плутарху. — Мистер Хэвенсби, зная вашу предусмотрительность, уверен, у вас есть запасной план? — Плутарх живо реагирует утвердительным кивком головы. — Задейстуйте его, а все детали обдумайте с мистером Эбернети. У меня к вам только один вопрос: в течении Тура вы будет координировать всё на месте или из своего офиса? — Я планировал остаться в Городе и руководить всем, используя нашу коммуникативную сеть. — отзывается Плутарх. Они внимательно слушал разговор Сноу и Эбернети. — Хорошо. Действуйте по своему усмотрению. Господа, уверен, вы согласны со мной — всё должно пройти просто идеально, никаких эксцессов, Пит Мелларк выполнит работу за двоих, и я прошу вас, господа, обеспечьте это, вдвоём. Сделайте это для меня, — тут Плутарх не выдерживает, он-то полагал, что он «руководит процессом», а тут Сноу говорит «вдвоём». И Сноу всё замечает и еле заметно отрицательно качает головой. Плутарх всё понимает понимает, старательно скрывает свое разочарование, и в знак согласия наклоняет голову. Сноу ухмыляется. — Значит, мальчишка. Думаю, он справится, — изрекает Плутарх. — Должен справиться, такой перспективный молодой человек. Я прав, Митч? — с лукавой ухмылкой говорит Сноу, и он видит, что Хеймитч от его слов меняется в лице, даже сделав непроизвольно шаг назад. Звучит всё не как завуалированная угроза, но Эбернети превосходно умеет понимать язык тонких намёков президента. — Прошу прощения, сэр, но что может пойти не так? — осторожно задаёт вопрос Хеймитч. — А ты, значит, не догадываешься? Новость о пропаже твоей остроглазой Лучницы распространится быстрее молнии и что мы получим в итоге? Очаги массового неповиновения. Толпа глупа, но главное она слепа. В ответ будут приниматься соответствующие меры. Толпа обязательно заволнуется, а горячие головы обязательно полезут на баррикады, мальчишки и девчонки примутся кричать, от этих воплей у солдат может начаться мигрень и тогда, Митч, один случайно нажмёт на курок. — Не получив приказа? — отваживается возразить президенту Хеймитчу, и это как он это сделал, капитолиец-Плутарх принимает за самую настоящую дерзость. И он, затаив дыхание, следит за разговором двух старых знакомых: президента и ментора самого нищего из дистриктов Панема, который говорит со Сноу, будто он ментор самого преуспевающего и богатого из них. А вернее сказать, никто из известных Плутарху капитолийцев не смеет говорить таким тоном со Сноу. — Митч, когда всё начнётся, количество убитых пойдёт на сотни и тогда это вообще не будет иметь никакого значения! — голос президента становится громче, — Я слишком хорошо тебя знаю, Митч! Я и мысли не допускаю, что это ты так повлиял на девочку, но… Тут Хеймитч делает то, что от него точно не ожидали. Он перебивает самого Сноу! Красный от негодования, правда успевает произнести только одно слово и властный жест президента заставляет его замолчать. — Сэр! — Ни слова больше. Я не закончил. У нас с тобой был уговор, никаких фокусов, ты своё слово держишь. Я это помню, но твоя девочка такая непослушная. Одни проблемы от нее. Ладно, говори, Митч, — и Сноу сам разрешает, порядком распалённому Хеймитчу, ему возразить. — Сэр, она не понимает, что творит! — заявляет слишком громким голосом Хеймитч. — Знаю, Митч, знаю! — неожиданно тихо и примирительно отвечает ему президент. — Но я понятия не имею, кто ее выкрал. Но, знаешь, в том, что она исчезла, в этом есть даже некоторая польза. Необходимо поставить всё под полный контроль, никаких случайностей. Довольно! Ваша с мистером Хэвенсби задача ― затушить огонь, пока он не разгорелся. Ты боишься, что миротворцы первыми откроют огонь? Я тебя услышал, Митч. Этого не случится. Слово Кориолана Сноу. Но помни, что я буду за всем наблюдать, ты меня понял, Митч? ― Конечно, сэр, несомненно. ― разволновавшийся не на шутку Эбернети успокаивается, он верит Сноу на слово! ― У вас есть что добавить? ― куда более официальным тоном обращается президент к Плутарху. ― Нет. Разве что надо уточнить, как мне надо ставить вас в известность о текущих событиях? ―вопрос был поставлен намеренно некорректно: было ясно, что Сноу и так за всем следит крайне внимательно, к чему делать лишние уточнения? ― Нет, не нужно! ―на лице президента появилась лукавая усмешка, но глаза его были ледяными, враждебными, ― Я сам вас вызову, если сочту необходимым. Нет, стойте! Не отпускать же вас обоих без подарков! Для вас, Хэвенсби, роза нежно желтого цвета, а тебе, Митч, классическая белая, ― распорядителю розу он просто вручает, а Хеймитчу засовывает в петлицу пиджака, при этом неповторимо коварно ухмыляясь. При этом Эбернети меняется в лице, но с большим трудом остается абсолютно спокойным, он благодарит Сноу за подарок. На том аудиенция и закончилась, но прощаться ментор и распорядитель не спешат, практически как хорошие знакомые (а это не так) они под внимательным взглядом президента, направленным через стекло прямо им в спины, уходят из оранжереи обратно в президентский дворец. Проходит некоторое время, президент аккуратно подстригает розовые кусты, прохаживается. Через пятнадцать минут он достаёт из жилетного кармана часы. И президент начинает нервничать. Все сильнее и сильнее заметно, как сильно он нервничает. Время неумолимо бежит, наконец, через час (точнее час семь минут) в оранжерее появился посетитель, средних лет невзрачный господин в однотонном костюме почти черного цвета. Едва он появился, Сноу с нетерпением его ждавший восклицает, громко: ― Маркус, вы испытываете мое терпение! ― Прощу прощения, сэр, у меня важные новости, объекты наблюдения вместо того, чтобы отправиться в Тренировочный центр, или домой к объекту один, выйдя из дворца направились прямиком на Палатин! ― вошедший невероятно спокоен и его выдержке можно позавидовать. ― Не может быть! ― президент даже не пытается скрыть свое разочарование. ― Как вы знаете, в машине марки «консул» установлен комплекс конфиденции, разговоры слушать невозможно, но мы нашли выход, третий отдел взломал электронный шифр, мы знаем о чем они говорили… ― голос собеседника Сноу негромкий, а его глаза, темно-синего цвета, ни на секунду не теряют из вида глаза президента. ― Браво, Маркус, вы делаете успехи, ПКК (переносной комплекс конфиденции) очень трудно взломать, но вы решили эту проблему. ― с приятным удивлением восклицает Сноу. Он удовлетворен. ― Подозреваю, один из двух знал о наших новейших разработках. ― внезапно Маркус улыбается. ― Надо же… Я понял, ничего стоящего эти двое не сказали. Ладно, Фронтье, рассказывайте дальше, Палатин ― закрытая для тайной полиции зона, вы не расскажете, о чем говорили эти двое. ― Сноу улыбается Маркусу в ответ. ―Есть старый верный способ узнать, господин президент. Агентура.―улыбка шефа тайной полиции становится сахарной. ― Браво, Маркус, нарушение конвенции. Однако, несколько недель у вас есть в распоряжении, все вскроется не сразу, у вас есть новые сведения? ― президент еще больше улыбается собеседнику. ― Да, господин президент, этим и вызвана задержка. Они отправились в зону «черных», улица Семи Сестер, дом номер восемь, я узнал, кому принадлежал раньше этот особняк, сэр. Леди Минуции Эбернети, а теперь им владеет ее единственный наследник, внук, мистер Хеймитч Эбернети. ― согнав в лица улыбку, Маркус резко становится крайне серьезным. ― Мат в пять ходов. ― выражение лица Сноу становится несколько странным, отчасти изуверским. ― Простите, сэр, я вас не понимаю. ― Маркус Фронтье не меняет выражение лица, крайне серьезное, говоря эту реплику. ― Есть вещи, Маркус, которые даже начальник тайной полиции узнает далеко не сразу. Где они сейчас? ―Сноуз напротив, становится более расслабленным. Он узнал то, что хотел. ― Там же, в особняке. ― Временно снимайте наружное наблюдение. Сейчас оно абсолютно бесполезно, если у них и был разговор, то мы не сможем быстро узнать его содержание, сворачивайте операцию, Маркус. Они сами первыми себя выдадут. Мы подождем! Идите, Маркус, работайте, ― с улыбкой Чеширского кота Сноу провожает глазами покидающего оранжерею шефа тайной полиции.Палатин (самый засекреченный район Капитолия). Особняк на улице Семи сестер, владельцем которого на самом деле является Хеймитч Эбернети. Вечер. 18:42.
— Увы, Митч, эта идея с поцелуем оказалась самой опасной для имиджа Китнисс. В дистриктах эта диверсия не сильно повредила её образу Сойки-пересмешницы, но в Капитолии её популярность буквально рухнула, — рассказывает Плутарх. — Сойка-пересмешница? Неужели её прежний образ, «Огненной девушки», плох? — недоумевает Хеймитч. — Китнисс неоходимо расти. Игры позади, а ей необходимо поддержка жителей Панема, они должны полюбить её ещё сильнее. — отвечает ему Плутарх. — Ладно, тебе видней. А ведь я знаю, что тебе хорошо знаком этот дом, — произносит Хеймитч. Он ворошит угли в большом камине, Плутарх уютно расположился напротив него, в кресле. Хеймитч садится во второе кресло. Между ними небольшой столик. На нём кофе, печенье, булочки. — Да. Это правда. Твоя бабушка, Леди Минуция считала меня очень перспективным молодым человеком, она оберегала меня. Ты же знаешь, у неё был прямой выход на Басса. — Ты имеешь в виду мистера Худа, ведь тогда именно он возглавлял тайную полицию? — на секунду замирает Хеймитч. — Да. Его. Однажды я попал в крупную передрягу. Нешуточную. Без её помощи мне пришлось бы туго. — его непроиницаемое обыкновенно лицо в этот момент меняется, становясь грустным, что ли? — Девушка? — Хеймитч деликатен, что с ним случается крайне нечастно. — Да. Шерше-ля-фам… — Говори яснее. Я не знаю этого языка. — ментор начинает сердится. Слегка. — «Ищите женщину!», — загадочно улыбнувшись отвечает ему Плутарх. — Удивил. Ты полон внутренних загадок, распорядитель. Сколько ей было лет? — Семнадцать. — очень тихо произносит Плутарх. — А тебе, сколько было тебе? — негромкий голосом, деликатно задаёт вопрос Хеймитч. Именно в эти секунды, эти минуты, у них окончательбно налаживается «контакт». — Двадцать один, — следует ответ. Распорядитель берёт в руки чашку с горячим кофе, всем видом давая понять, что он занят и что не нужно задавать ему лишние вопросы. Разговор ненадолго прерывается. Хотя не совсем, теперь разговор происходит на уровне жестов и самое главное, «на уровне глаз». Так длится некоторое время. Тишину нарушает, на праве хозяина Хеймитч. — Так ты мне не расскажшь, где она? — Нет, — сказано это было с невероятной твёрдостью, спрятанной в кажующуюся мягкость голоса. — Даже не намекнёшь? — Это лишнее, Митч! Двое мужчин встечаются взглядами, происходит своего рода дуэль, глаза Хеймитча наполняются гневом. Гневом и силой. У него может быть очень тяжелый очень неприятный взгляд. И неожиданно Плутарх Хэвенсби пассует, сдаётся под напором ментора. — Изволь. Я хочу, что бы мне доверяли друг другу. Не стоит торопиться, ты всё поймёшь, когда будет нужно. Но тебя ожидает приятный сюрприз, скажем так. Она сама придёт к тебе… Шокированный ментор не может и слова сказать, настолько он поражён ответом. Искренним, вот что необычного в этом ответе. Хеймитч отпускает глаза. В комнате воццаряется тишина. Через непонятно сколько времени, время точно отстановилось, в комнату входит молодой человек лет двадцати-двадцати двух, одетый как патриций, дорого, но очень сдержанно, не по капитолийски, он обращается к хозяину дома: — Сэр, я вынужден нарушить ваш приказ. Прибыл мистер Виклунд, он просит его принять, и он знает, что вы дома. Хеймитч Эбернети глубо вздыхает, нехотя поднимается на ноги, поворачивает лицо в сторону Хэвенсби, выражение лица у него виноватое, извиняющее: — Придётся спуститься вниз. Извини, Плутарх, Ахиллес Виклунд — тот человек, к которому я всегда испытывал почтение… — Я понимаю. Но я хочу попросить тебя… — Я слушаю. — Ни в коим случае не говори мужу Леди Меркуции, что я здесь. — Обещаю. — и Хеймитч Эбернети уходит. Но буквально через минуту возвращается, причём не один, Вместе с ним в комнату с камином входит старик. Лет шестидесяти пяти. Но военная выправка, ясный взгляд тёмно-серых глаз делает его значительно моложе. Плутарх тщательно скрывает своё удивление. И негодование. Но первая же фразу гостя заставляет его замереть. — Прошу прощения, мистер Хэвенсби, но дело столь деликатное и секретное, что медлить было нельзя. У меня только что пропал внук. — Пропал, в смысле его похитили? — переспросил Плутарх. — Нет, отнюдь. — глаза генерала точно сканировали глаза главного заговорщика Капитолия. — Есть все основания утверждать, что он бежал по своей воле.