Потому что ты не отвернулся

Салли Фишер — это кто-то необыкновенный. У Сала голубые волосы, протез на лице, глубокие голубые глаза, точнее глаз и два абсолютно таких же хвостика на голове. У него длинные тонкие пальцы, на них приятно смотреть, когда он перебирает струны гитары, наигрывая какую-то меланхоличную мелодию. А ещё Сал любит громкую музыку и сам того не замечая, начинает трясти головой в ритм песни. В один из таких дней, он тряс ей особенно сильно. Так, что его протез отлетел прямо в лицо Ларри. Салли чувствует себя виноватым, Ларри ничего не говорит первые несколько секунд, пока пытается остановить кровь из носа, а потом смотрит на лицо друга и давится словами. — Чувак, у тебя протез слетел, — шепотом говорит он, чтоб не напугать. Это какое-то безумие. Всё должно было произойти по-другому. — Блять! — вскрикивает Салли, закрывая лицо руками. Только смысла в этом теперь никакого. Ларри уже всё видел. Каждый шрам, каждую неровность. Можно ли назвать лицо Сала Фишера его проклятьем? Да, определённо. Не каждый выдержит такое зрелище. Самое настоящее кровавое месиво. Из его глаза катится слеза, потом ещё одна и ещё, раздражая раны на лице. Шрамы, которые никогда не заживут, делающие его ненормальным. Не странно, если друг прямо сейчас отвернётся и дальнейшее общение прекратится, сойдёт на нет или будет натянутым, но этого не происходит и это заставляет Сала рыдать ещё сильнее. Ларри смотрит на него поражённо, будто голубоволосый начал заливаться слезами просто так. Он прижимает парнишку к себе, как-то неловко обнимая, шепчет: — Сал, ты чего? Всё же хорошо. Ты мой лучший друг и я тебя люблю, — Ларри гладит его по спине, тело у парня сотрясается от рыданий. — Я не хотел, чтоб это произошло вот так, — успокоившись, говорит Фишер и прижимается к парню ближе. — Твою мать, Сал, я просто увидел твоё лицо. Ты часть моей семьи. Я никогда не оставлю тебя из-за таких мелочей. — Это не мелочь. Вся жизнь — сплошные страдания от этой херни. Сал хватает в руки протез и возвращает его на место, словно ничего не произошло. Он пытается уйти, но Джонсон хватает его за руку. — Салливан Фишер, хотя бы иногда я хочу видеть твоё лицо без этой штуки. Ты что, не доверяешь мне? Он никогда не звал голубоволосого полным именем и сейчас его слова звучат твёрдо и уверенно, а Сала передёргивает. Внутри всё как-то сжалось. Глаз опять защипало, но парень держался. Мальчишка вырывает руку и произнеся краткое и ясное: «оставь меня, пожалуйста, в покое», уходит. Это невыносимо. Все отворачивались от него, заглядывая под протез. Единственными, кто этого не сделал были отец и Эш, но с отцом и так натянутые отношения. Но ведь Ларри тоже не отвернулся. Это были слёзы счастья или чего-то ещё? Чувак, ты мой лучший друг. Парня подёргивает. Он предпочитает не прощаться с протезом даже когда ест. Единственный момент, когда он его снимает — это сон, потому что в кромешной тьме никто не увидит его уродства, даже он сам. Ещё время, когда нужно дезинфицировать лицо. Сал ненавидит ЭТО. Обычно делает это сам, но иногда приходится просить помощи у отца. Тот касается с какой-то бережностью, но и отвращением. Сал ложится спать с грустью. Слёз больше нет, только накатившаяся тоска и сожаление. Интересно, Ларри чувствует это сейчас? Голубоволосый не знает и смотрит в пустоту. В голове только поражённое лицо Джонсона. Ещё Фишер разбил ему нос и теперь чувствует дурацкое чувство вины. Ларри не отвернулся. Наоборот. Он смотрел и хочет иногда видеть Салли без протеза. Гизмо запрыгивает на кровать неожиданно, заставляя парня подскочить, потом ложится где-то под боком и, кажется, засыпает, громко мурча, но Сал не спит. Напротив, его мысли заполнены Джонсоном и он ничего не может с этим поделать. Проводя рукой по лицу, чувствуется только отвращение к самому себе или жалость. Салу не хочется, чтоб его жалели. Он не инвалид или что-то типа того, ему просто не повезло, просто по лицу будто проехались бензопилой. Да, именно такое выражение является для него близким. Он поднимается с кровати, одевшись и не забыв протез, спустился в подвал к другу. Как и ожидалось Ларри не спал. На носу уже красовался пластырь. Он бы ещё подорожник приложил ей-богу! Джонсон что-то рисовал в своём скетчбуке. По тому, что он даже не дёрнулся и не поднял взгляд, когда Салли вошёл можно понять, что наушники точно были в его ушах и наверняка в них играл громкий метал, вскрикнул, когда рядом с ним на кровать что-то приземлилось. — Чёрт возьми, Сал, иногда ты меня дико пугаешь! — и вздыхает с облегчением, положив руку на грудную клетку. Голубоволосый ничего не говорит, просто тихо сидит рядом, пока Ларри рисует. Это были цветы. — Мама сегодня сказала, чтоб после школы я становился художником. Говорит, что после того, как я стану известен, она начнёт продавать мои недоделанные рисунки со словами: «Да, это нарисовал мой сын». Забавно, правда? — Ларри старается смягчить ситуацию, безнадёжно улыбаясь. — Да, — сухо отвечает Салли. Зачем он сюда пришёл? Вот, уже неловко. Голубоволосый надеялся, что его лицо никак не повлияет на их дружбу, но что-то, видимо, не так и надежды были слишком наивными. Ларри смотрит на друга обеспокоенно, а потом спрашивает: — Сал, я тебя чем-то обидел? — Нет. У Салли пусто в голове. Он не знает, чего хочется больше. Убежать от Ларри подальше или наоборот, поговорить, разъяснить всё, как-то исправить. — Сал, посмотри мне в глаза, — Ларри берёт «лицо» Салли в свои ладони, смотрит в голубую дымку пристально, надеясь найти ответы на свои вопросы. — Я ведь всё испортил, да? — спрашивает Фишер и металлист треплет его по растрёпанным волосам, которые парень не успел завязать в два хвостика, а потом зарывается в них пальцами. — Всё из-за моего лица? Ничего уже не будет, как раньше. — Почему ты такой эгоист? Почему ты думаешь, что дело только в тебе? — Ларри шепчет как-то обиженно. — После этого ничего точно не будет, как раньше. Ларри притягивает парня как можно ближе и прикасается своими губами к месту на протезе, где должны быть губы Сала. Сейчас он очень рад, что под протезом не видно (да и так из-за шрамов не будет видно и всего прочего), как у него покраснело лицо. — Что… Ларри… ты, — Сал хотел воспроизвести какое-то очень сложное осмысленное предложение, но изо рта вылетали только обрывки фраз. Когда руки друга потянулись к застёжкам на протезе, Сал схватил их. — Ты точно хочешь? –Салли заикался, он чувствовал, как дрожат и его руки, и руки друга и как у них обоих пылали щёки, и как с неловкостью прижался ближе Ларри, не отрывая взгляда от голубых глаз. — Определённо, — говорит он и щёлкает последней застёжкой. Всё. Это точка невозврата. Теперь ничего не будет так, как раньше. Когда Ларри минуты три разглядывает лицо Салли более детально, а голубоволосый, чтоб сделать ситуацию менее неловкой произносит что-то типа: «чувак, всё хорошо?», то Салли понимает, что попал. Он может пережить в особняке Эдисона всё: и убийства, и призраков, и колбасу из человечины, и культ, но не этот взгляд. У Ларри шероховатые тёплые губы и неумелый язык. Салли это понимает, как только он накрывает своим ртом его губы. Он не отвечает от неожиданности, пытается взвесить все «правильно» и «неправильно», но голова пуста. Видимо, Джонсону редко приходится целоваться, а целовать парней с изуродованными лицами и протезами на лице ещё реже. Это неправильно. Салли нравится Эш, но он чувствует, что кайфует от поцелуев с лучшим другом и осознаёт это только тогда, когда металлист отстраняется. Это было слишком быстро. Он обвивает шею Ларри руками и уже сам пытается отвечать, покусывать, может даже облизывать. Потом они не заговорят об этом, будут молчать. Салли не знает от неловкости или просто от занятости проблемами посерьёзнее. Он хочет знать, почему Ларри это сделал. И спустя несколько лет, когда металлист спрашивает у него: — Чел, а ты помнишь, как я впервые увидел твоё лицо? Салли потряхивает. Он вспоминает обо всём этом с какой-то грустью: и тёплое дыхание, и огромную кучу мыслей в голове. Они впервые говорят об этом за долгое время и тогда Сал впервые отвечает на вопрос Ларри: — Почему ты заплакал? — Потому что ты не отвернулся. И когда через ещё некоторое время на мобильник Салли приходят сообщения от Джонсона о том, что он скоро умрёт, его просто трясёт. Фишер готов волосы на голове рвать, в уголках глаз собираются слёзы, и он бежит к домику, кричит имя Ларри, но тот не появляется и когда читает в записке его слова о любви, и когда Тодд пытается его успокоить. Салли не может успокоится, больше не может. Это что-то невыносимое, что-то из ряда вон выходящее, что-то неправильное. Даже когда он убивает всех в особняке Эдисона, когда его садят на электрический стул, Салли Фишер не может успокоится. Кажется, Ларри Джонсон чертовски любил этого Салли Фишера.