***
Стайлз врывается в диспетчерскую сумбурным вихрем. Он прибегает на пять минут раньше, держа два стаканчика с кофе в руках и запаянную в полиэтилен булку — во рту. Тишину нарушает лишь гудение процессоров и сухие, отрывистые команды, отдаваемые диспетчерами. Мягкий полумрак рассеян светом десятка мониторов, но все они показывают идентичную картину: обугленный лес, усыпанный пепельными сугробами. Редкие серые хлопья падают, кажется, с неба, и, если напрячь воображение, вполне можно представить, что это обычный снежный лес времен До. Стайлз подходит к одному из кресел, за которым сидит немолодой, строгого вида мужчина с напряженной до предела линией плеч. Стайлз не может видеть его взгляд, но вполне представляет, насколько тот мрачен и сосредоточен. Потому что на мониторе прямо перед ним, проваливаясь по щиколотку в пепел, бегут двое. Девушка и волк. Автоматную очередь слышно даже сквозь заглушку. Стайлз осторожно, мягко касается плеча Арджента. Тот ощутимо вздрагивает, резко оборачивается и сухо кивает. Его смена уже закончилась, отведенные на работу сутки завершились. — Альфа «Скотт», пересменка, — бросает он, и девушка с волком замирают, резко двигаясь вбок. В укрытие прогоревших — но не до конца — древесных стволов. — И, Эллисон… будь осторожна. — Он резко поднимается на ноги. Стайлз едва успевает поставить свой скромный завтракоужин на их общий стол. Крис Арджент смотрит с недовольством, но ничего не говорит. В конце концов, они напарники, хотя Крис скорее отрежет себе язык, чем признает это. — Если с моей дочерью что-то случится, я убью тебя, Стилински, — спокойно говорит он, снимая с себя диспетчерскую амуницию и протягивая ее Стайлзу. — Я тоже рад тебя видеть, — беспечно кивает тот. Самое обыденное их приветствие обычно включает в себя более впечатляющие угрозы. Скучно. Стайлз надевает наушники, опускается в суперудобное кожаное кресло и откидывается на спинку, сделав щедрый глоток кофе. Вообще-то его нужно растянуть минимум до утра, но черт возьми! Кофеин необходим ему прямо сейчас. — Альфа-группа «Скотт», Бэтмен на связи. Ему не нужны никакие эмпатические устройства, чтобы почувствовать, как Эллисон расслабляется, а вслед за ней расслабляется и волк. — Доложите обстановку. Стайлзу действительно нравится его работа. Она опасная, она связана с риском для жизни — пусть и не его, — но он может помогать. По-настоящему. Он искренне любит их — эту парочку запечатленных. Любит пегого и забавного альфу по имени Скотт, любит его мини-Центавру по имени Эллисон. Они оба ему до крайности какой-то дороги, хотя ни ее, ни его он не видел ни разу в жизни. Побочный эффект «эмпата». Или же Стилински слишком легкомысленно заводит эмоциональные связи. Впрочем, не сказать, чтобы это был такой уж недостаток. С тех пор как случилось их «После» и привычный мир канул в глубочайшую Лету, эмоциональные связи — это все, что осталось у людей. — Бета-группы «Бойд», «Эрика» — на северо-западе, бета-группы «Питер» и «Айзек» — на востоке. — Ваш квадрат зачищен? — Почти. Скотт чует кочевников. — Как далеко? — Очень близко. В ее голосе искреннее беспокойство, оно передается Стайлзу. — Эй, все будет хорошо, — мягко говорит он, — не переживай. Кочевники для альфа-группы — даже не ореховая шелуха. Он слышит, как благодарно рычит Скотт, видит, как он тычется мордой в девичий бок, а затем его топит ощущением такой безграничной любви, преданности и нежности, что он на мгновение жмурится. А ведь эмпат ограничивает, ослабляет чувства в процессе передачи. Стайлз всегда им немного завидовал. Хотя ладно, чего уж там, он им сильно завидовал. Запечатленные стали военной элитой их общества… Господи, сколько уже лет? С тех самых пор, как волки открылись людям. Потому что после Удара выжить в одиночку стало невозможно. Волки сильны, но их разум без человека, без Анкора — якоря — слаб. Наивысшая эффективность наблюдается лишь в том случае, если человек и волк работают в паре. И это казалось бы до смешного простым, если бы волков не нужно было запечатлять. Анкорами могут быть лишь избранные, а это резко ограничивает круг лиц, способных сотрудничать с волками. Потому что волк выбирает человека сам. Это невозможно подделать или «подправить». И повлиять на выбор никак нельзя. Волк скорее предпочтет оставаться один, нежели создаст связь со случайным, неподходящим ему якорем. Стайлза однажды тоже пригласили на церемонию. Он помнит, что отец был ужасно против — запечатленных изымают из дома, их забирают в «Логово», где обучают, тренируют, а затем отправляют на фронт. Это огромная честь и столь же большая ответственность. А еще это смертельно опасно. Потому что иногда из боя не возвращаются. Потому что если гибнет человек, то умирает и его волк. И если гибнет волк… человек уходит за ним. Стайлз будто наяву помнит сотни детей, каких-то слишком рослых, слишком высоких, помнит шум, гомон, когда появились волчицы в окружении волчат. Он едва мог видеть разномастные шкуры. Напрасно он пытался протиснуться вперед, увидеть их хотя бы одним глазком. Его сердце билось так часто, а в душе было столь сильное предвкушение… Он был уверен: это его день. Там есть его волк. На церемонии избранных всегда больше, чем волчат. Намного больше. У них обязательно должен быть выбор, и чем больше, тем лучше. Обычно волки запечатляют подростков — от тринадцати до шестнадцати лет — и пары формируются раз и навсегда, пока смерть не разлучит их. Иные инциденты за всю историю союза можно по пальцам пересчитать. Стайлзу было восемь. И его, как самого маленького, задвинули назад. Все хотели волка. Но волки хотели не всех. Напрасно он плакал, напрасно пытался протиснуться вперед, напрасно кричал, что там его, Стайлза, волчонок. Таких же, как он, «там мой волк, мой, там точно мой!» были десятки. А затем с ним случился приступ удушья, и отец спешно увел его домой. Одна из первых печальных и абсолютно провальных страничек в его жизни. Да, он был слишком впечатлительным ребенком, и вполне возможно, отец прав — он просто надумал себе всякого. Понадобилось время — а еще сотни рисунков, комиксов и книг, — чтобы хоть немного переработать чувство невосполнимой утраты и разочарования. Но желание связать свою жизнь если не с волками, то хотя бы с запечатленными оказалось слишком сильным, и, едва достигнув нужного возраста, Стайлз сразу же подал документы на обучение диспетчером. Конечно, в паре третий — всегда лишний, но в данном случае обойтись без внешней помощи запечатленные не могли. Пускай волки совершеннее людей, пускай обученная пара — сильнее вооруженного отряда. Им требуется ведущий. И Стайлз вполне мог им быть. Стоило ли говорить, что диспетчером Стайлз стал более чем неплохим? Он сдал все тесты на высший балл, прошел медицинское и психическое освидетельствование трижды, а в его портфолио гордо значилось: «К работе годен. Допустить». Алым, между прочим, шрифтом. Год практики в модуле не прошел даром. — Дело не в кочевниках, — Эллисон выдыхает, крепче прижимаясь спиной к дереву. — Скотт беспокоится. — Там, кроме вас, есть кто-то чужой? Враг? — Стайлз моментально подбирается. Ни сканеры, ни портативные спутники ничего не показывают. Ничего, представляющего опасность. Пока что. — Я не понимаю, — голос Эллисон совершенно растерян, она и впрямь не понимает, и это странно. Формируемая в паре связь настолько сильная, что люди чувствуют малейшие отголоски эмоций своих партнеров, умеют расшифровывать их почти сразу, на интуитивном уровне. Практически телепатия. — Такого никогда не было. Окей, это ничего не объясняет. — Но вы не напуганы, верно? — Он прислушивается к эмпату, считывая ощущения своих подопечных. Страха там точно нет. — Это другое. Ощущается не как враг. То есть как враг, но… другой. Не инвейдер. Я не понимаю, — повторяет Эллисон, нахмурившись. — Что нам делать? Стайлз задумывается и трет переносицу, внимательно осматривая показатели. Он совсем забывает о кофе. — В ближайшем радиусе только вы двое. Его беспокойство помешает сражаться? Я могу отозвать вас на базу. Жизнь запечатленных в приоритете. Одним небольшим квадратом не страшно пожертвовать. Они смогут зачистить территорию снова. Завтра. — Скотт ведь меня слышит, верно? Что он об этом думает? — Он хочет прикончить кочевников. — Тогда дай ему этот шанс. Я выведу вас, если ситуация станет критичной — отправлю на базу. Идет? — Идет, Бэтмен, — негромко фыркает Эллисон и перехватывает оружие поудобнее. — С патронами-то порядок? — запоздало спрашивает Стайлз, хотя по протоколу должен был спрашивать о таком в первую очередь. Но чисто технически этот вопрос входил в «Доложите обстановку», так что формально… — Порядок. Она треплет волка по холке, и Стайлза вновь топит счастьем. А затем пара рысью двигается вперед. Стайлз напряженно следит за ними, барабаня пальцами по столу. Что могло обеспокоить альфу? Он способен в одиночку уложить захватчика категории S. Стайлз волнуется. Странное, тянущее чувство. Не «плохое» беспокойство, которое похоже на что-то среднее между тревогой и интуицией. А нечто совсем иное. Наконец радар показывает кочевников. Стайлз хмурится. — Эллисон. — Да? — Их… много. — Стайлз напряженно всматривается в растущие показатели. — Насколько много? — Больше десяти. Больше двадцати. — Компьютер заканчивает подсчеты. — Двадцать пять. — Группой? Стайлз качает головой, забывая, что Эллисон не может его видеть. — Они рассредоточены. Десять — там, куда вы движетесь, восемь — чуть южнее. Семеро восточнее, еще двое на западе. — Мы справимся. — Возвращайтесь на базу. Они выпаливают это одновременно, и Стайлз морщится, словно у него разом заныли все кости. — Это безумие, Альфа. — Их всего десять. Мы справимся. — Их десять в центре. Начнете бой — подтянутся остальные. — Мы справимся, диспетчер, — Эллисон произносит это с явным нажимом. — Вы умрете. Потом твой отец убьет меня. И тогда мой старик убьет его. Ты читала Шекспира? Девушка закатывает глаза. — Да. — Отлично. Тогда знаешь, чем у него обычно все кончается. Давай избежим средневековой драмы. Возвращайтесь. — Я не удержу его, Стайлз, — в ее голосе явно слышится беспокойство, тревога и… эмпат передает эмоциональный импульс на грани отчаянья. — Я не удержу Скотта. Мы должны вступить в схватку. — Он ослушается? Тебя? — Я не хочу проверять. Просто перешли мне все данные. Пожалуйста. Стайлз чертыхается, проклинает и себя, и внезапно заартачившегося зверя. — Отлично, как скажешь. Но если ты умрешь… — …То мой отец убьет тебя, а твой отец — его. Почти как у Шекспира. — Смекаешь. Он быстро набирает необходимые команды и пересылает все Эллисон, прикусывая губу. Ему кажется, что он совершает самую огромную ошибку и вместе с тем — принимает самое правильное решение в своей жизни. Идиотизм какой-то. Он ведь буквально затылком чувствует холодное дуло, направленное на него, и ледяной взгляд Арджента. — Стайлз. — Что? — Он отвлекается от воображаемой смерти и смотрит прямо на экран. Эллисон выглядит совершенно растерянной. — Показатели. Ты говорил, их двадцать пять? — Именно. — Их семнадцать. — О чем ты? — Семнадцать. Теперь пятнадцать. Стайлз тупо смотрит на радар: алые точки стремительно гаснут. Двое кочевников исчезают, и вместо них появляется ярко-синее пятно. — Блядь. Уходите. Немедленно. Эмпат передает всполохи гнева. Ярости. У него сейчас монитор вспыхнет. — Это… — Одичавший. Без статуса. Валите оттуда. Откуда там взяться незапечатленному? В сводках не было ни одного волка, лишившегося пары. Теперь понятно беспокойство Скотта. Он чувствовал своего. Но — чужака. — Блядь! Это уже Эллисон. Эллисон, которая ломится вслед за сорвавшимся Скоттом. Отлично, просто потрясающе, Стилински. Он чувствует, как на спине выступает ледяной пот. Что за тварь гасит кочевников, словно спички? Проклятье. И именно сейчас Скотту пиздец как надо доказать свою альфовость и выпендриться меховыми яйцами. Радар сверкает, как рождественская елка. Алый, синий, желтый, алый, синий, желтый. У Стайлза сейчас случится эпилептический припадок. Он не уверен, что Эллисон успела сделать хотя бы один выстрел. Он вообще не уверен, что она вступила в бой. Спутники передают вид перекрученной плоти кочевников, бурой крови и пепла, эмпат передает ярость и жажду убийства — Эллисон совсем теряется на фоне девятого волчьего вала, волны шквальных эмоций. Стайлзу кажется, его хватит удар, когда гореть остаются три точки. Две желтых — его подопечные. И синяя, почти ультрамариновая. Одичавший. Камеры его наконец ловят. Просто потому, что он останавливается. Грязный. Худой. Совершенно, непроницаемо матово-черный. Стайлз видит, как вздымаются впалые бока — волк стоит на горе кочевников, словно какой-то супергерой. Стайлз сглатывает. Кажется, теперь у него аритмия вдобавок, потому что эмпат перезапускается и вырубается. Ну ебаный ты ж на хуй. — Эллисон… доложи обстановку… — Стайлз едва понимает, что говорит шепотом. И с застывшим сердцем наблюдает, как черный прядет ушами. — В душе не ебу, что тут происходит, — таким же шепотом отвечает она. Скотт и чужак пялятся друг на друга, как два барана на одни ворота. Шерсть вздыблена, клыки оскалены, спины напряжены. Стайлз не решился бы дать преимущество никому из них. По идее, Скотт должен находиться в более выгодном положении. Потому что у него есть Эллисон, база-дом и хороший паек трижды в день. Черный не похож на того, кого кормят. И не похож на того, для кого голод — это проблема. Особенно с учетом скорости, с которой он выкашивал кочевников. — Эллисон? Ты меня слышишь? Ты общалась с волками больше, чем я. Что не так? — он слишком сильно нервничает, поток слов уже не остановить. — Есть хотя бы крохотный шанс, что вы разойдетесь мирно и не убьете друг друга? Есть? Ты сможешь их растащить, если сцепятся? Господи… Черный снова ведет ушами и наклоняет голову. Прислушивается. Стайлз ни черта не понимает. — Бэтмен. — Что? — Говори. — О чем? — Господи, да о чем угодно. О пицце, которую ты съел вчера вечером. Просто. Говори. — Это была не пицца. — Стайлз нервно смеется, на него накатывает паника. Эта ситуация вне протокола. Волки — национальное достояние. Если он окажется виновен в гибели хотя бы одного… Господи, если прийти в Белый дом с брикетом взрывчатки — карательные меры будут менее строгими. — Это была булочка с маком. Булочка с маком, чай с мятой. Ладно, я вру, кофе. Это был кофе. Это определенно был кофе, потому что я понятия не имею, о чем еще говорить и чего ты, черт возьми, от меня хочешь, — он тараторит не прекращая, — я смотрел «Король Лев» в HD и плакал над своим потерянным детством, смертью Муфасы и тем, что Дисней имеет доход больше, чем ВВП нашей страны… Черный шагает вперед. — О боже мой, я сделал что-то не так? Я облажался, да? Черный спрыгивает с трупов, фон забивается рыком Скотта. Они скалят друг на друга клыки, но не бросаются. — Погоди, ты что?.. Ты запечатлеваешь его? Такое разве возможно? Слушай, у тебя уже есть один альфа, зачем тебе?.. — Хочешь послушать, да? — Что? Хочу послушать что? Я не хочу слушать ничего, кроме «Дорогой диспетчер, мы выполнили на сегодня свой гражданский долг и возвращаемся на…» Черный подходит к Эллисон вплотную, и сердце Стайлза сейчас провалится сквозь пятки прямо в пол и дальше — к центру Земли. Особенно когда Эллисон делает то, что делать категорически запрещается: снимает с себя коммуникативное устройство и надевает его на черного. — Говори, — успевает шепнуть она, и Стайлз по инерции заканчивает: — …базу», — и именно в этот момент все годами взращиваемое, взлелеянное красноречие ему напрочь отказывает. Слава богу, ненадолго. — Привет?.. Ты... эм… хочешь со мной поговорить? Знаешь, я никогда не беседовал с волками и понятия не имею, разбираешь ли ты, что я говорю. Английский — это ничего? Потому что английский, причем не самый лучший, — это все, на что я сейчас способен. Серьезно, я не знаю, откуда ты и где твоя семья, но могу пообещать, что мы вернем тебя домой. Только, пожалуйста, не обижай моих друзей… Черный слушает, жмурится и совсем по-человечески фыркает. А потом приподнимается на задние лапы и тыкает Эллисон носом куда-то в шею. И боже, он выше нее. Скотт резко рычит, клацает зубами, но Эллисон небрежно пихает его ладонью в бок и вытаскивает из-за воротника шарф. Вязаный, со смешными оленями в колпачках Санты. Шарфик, который Стайлз послал ей на прошлое Рождество. Он не был уверен, что она вообще его наденет. Стайлзу просто хотелось переслать частичку дома, ну и… немного развеселить ее. Он не уверен, насколько преуспел в последнем. Особенно когда Эллисон дает шарф волку. Тот внимательно, деловито его обнюхивает, а затем утыкается в шерстяные нитки мордой и — боже мой — скулит, прикусывая его зубами. Вздыбленная шерсть опадает, эмпат наконец включается, и Стайлз чувствует спокойствие. И уколы ревности. Явно от Скотта. Черный не сопротивляется, когда Эллисон забирает у него коммуникацию и оборачивает вокруг волчьей шеи свой шарф. — Периметр чист, диспетчер. Мы возвращаемся на базу. — Господи, Арджент, ты настоящее проклятье, — выдыхает Стайлз, не уверенный, каким богам молиться, кого благодарить за то, что все разрешилось удачно. Господи. Никаких порванных глоток. Никакого Шекспира. — Черный идет с нами. — Что? Это не по правилам, нужно вызвать группу… — Черный идет с нами, — повторяет Эллисон. — Это не обсуждается. Нет, конечно, у нее, как у командира и владелицы альфы, были определенные полномочия, но это… — Послушай, если он сойдет с ума… — Не сойдет. Не теперь. — Но… его пара… — Он ее только что нашел. — Ты его все-таки запечатлела? — Стайлз чувствует себя совершенным идиотом. Эллисон, кажется, солидарна с его внутренним голосом. — Невозможно запечатлеть двух волков, Стайлз. Этот — твой. — Это не менее невозможно, — шипит он, наблюдая, как Эллисон запахивает ворот и явно не собирается менять своего решения. Что бы он ни сказал. — Я не прошел запечатление. Это было тысячу лет назад. И меня не выбрали. — Он с тобой не согласится. Понятия не имею, что между вами произошло, но ты вылетаешь к нам. Сегодня же. Он слишком долго ждал. — П-погоди, ты что, жалеешь волка больше, чем меня? Я не могу сегодня. У меня планы. Мне надо собраться. Мне надо… — Доведешь меня до Логова и можешь быть свободен. У вас сейчас четыре утра, верно? Значит, после смены у тебя останется десять часов. Вполне достаточно. — Это ошибка. — Возражения не принимаются. — Это ошибка, — повторяет Стайлз, но Эллисон не отвечает. Это не может быть правдой. Его не выбрали, он отчетливо это помнит. Боже, да он неделю рыдал, словно маленькая девочка. Боже. Боже, боже, боже. — Прошло пятнадцать лет… — бормочет он. — Они умеют ждать, Стайлз. Поверь мне. — Эллисон касается ладонью Скотта, жмущегося к ее ногам, и ласково проводит по его спине. Стайлз чувствует лишь бесконечную любовь и преданность. Черный следует за ними. На расстоянии. — И кажется, тебе предстоит управлять альфой. Вряд ли Скотт ошибается. Я бы на твоем месте приготовилась. — Я не смогу. Это. Невозможно. Тебя обучали с детства, я… — Не беспокойся. Он поможет тебе. «Он поможет тебе». Господи, Стайлз в это совершенно не верит. Ни на йоту. Но, вернувшись со смены, принимается паковать вещи, едва дождавшись прихода отца, чтобы выпалить ему все прямо с порога. — Сын, — осторожно произносит тот, — ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? Может, мне позвонить в управление и сказать, что ты приболел? Тебе достаточно просто попросить. — Па, я… просто слетаю туда. Знаешь же Арджентов, не отвяжутся. Они своего добиться умеют. Я уверен, она ошибается. Это не может быть правдой. Но я обязан, ты ведь понимаешь? — Понимаю. — Отец крепко обнимает его, гася нарастающую панику. — Я всегда знал, что ты у меня особенный. — Даже тогда, когда я не прошел запечатление? — Стайлз хмыкает куда-то в отцовское плечо и крепко обнимает в ответ. — Тогда ты лишил меня всех сомнений, ребенок. Поезжай. И знай, независимо от того, правда это или нет, ты не перестанешь быть особенным. — Спасибо, па. — Стайлз шумно выдыхает и хлопает отца по спине. — Спасибо.***
Лететь приходится почти десять часов, и Стайлз не спал уже сутки, но сна все равно ни в одном глазу. Он ворочается на неудобном сидении, кутается в колючий синий плед и никак не может выкинуть волка из головы. Это ведь настоящая мечта. Об этом грезит каждый ребенок. Да и не только ребенок, если честно. Он пара. Его выбрали. Его, Стайлза Стилински, периодическую головную боль всей диспетчерской, выбрали. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и ему не стоит надеяться. Но он не может перестать. Сколько бы не приказывал сам себе. Он просто… не может. Или не хочет.***
Когда самолет наконец приземляется, Стайлз чувствует себя совершенно измученным. И полетом, и ожиданием, и миллиардом собственных мыслей. А еще немного — страхом. Разочароваться. Не подойти. Страхом того, что это все-таки ошибка и волк отвергнет. Снова. Его встречает Эллисон. Вместе со Скоттом. Они с подопечной крепко обнимаются, а волк настолько любезен, что позволяет себя погладить. — Ты отличный парень, — бормочет Стайлз, гладя мягкую шерсть и заглядывая в прищуренные глаза, — отличный крупный парень. Уверен, мы бы с тобой подружились. Волк добродушно фыркает в ответ и толкает носом его ладонь. Эллисон улыбается. — Идем, — кивает она, отстраняясь, и ведет его к Логову. — Мне не будут завязывать глаза? Или нечто подобное? — В этом нет необходимости. Ты теперь часть Стаи. — Ты не можешь быть уверена. — Могу. — Эллисон пожимает плечами. — Это очевидно, ты поймешь. Он пока в вольере, на карантине. Тебе нужно запечатлеть его заново, он почти забыл твой запах. Затем вас переведут. Будут небольшие… формальности. Но позже. Вам необходимо привыкнуть друг к другу. Обычно на это требуется около года, но, боюсь, столько времени мы ждать не сможем. Сам знаешь, что творится на юге. Нам нужны все. Каждая пара. Стайлз смотрит на нее украдкой и легонько щиплет себя за ладонь. Ему все еще кажется, что это — просто очередной нелепый сон и он вот-вот проснется. Как всегда. Но щипок не помогает, и Эллисон подводит его к двери, оббитой металлом. Протягивает карточку. — Там есть видеонаблюдение? Если… Если что-то пойдет не так. — Поверь, ты не захочешь, чтобы оно там было, — хмыкает Эллисон. — Там нет посторонних. За вами не наблюдают. — Если он нападет на меня? — Не нападет. — Но если? — Не нападет, — утомленно повторяет Эллисон. — А это правда?.. — успевает он спросить, прежде чем она уходит. — Правда — что? — Слухи. Что они могут превращаться в людей? Эллисон странно улыбается. — Спросишь у него сам. Если понравишься ему — узнаешь. Она все-таки уходит, а Стайлз продолжает стоять напротив двери, даже когда ее шаги совсем стихают. — Давай, — бормочет он, подбадривая сам себя, — ты справишься. Он быстро, не успевая засомневаться, прикладывает пропуск к дисплею и, едва дверь отъезжает, бесстрашно — и, может, немного глупо — шагает вперед. Свет зажигается с запозданием, и первое, что Стайлз видит, — как на него прыгает огромный, мать его, волк. Двери меланхолично закрываются, и Стайлз панически визжит, опрокидываясь на спину. Должно быть, волна его страха нереально сильная, потому что волк резко отлетает в сторону, вжимаясь в стену. Стайлз елозит ногами по полу, пытается подняться, но все равно опрокидывается — волк рвется к нему, и он столь большой, что Стайлз снова неловко вскрикивает, плюхнувшись обратно. — О боже мой, — он протяжно стонет, отползая поближе к двери. Волк ютится у стены и жалобно скулит. Стайлз с ужасом замечает, что когти оставляют глубокие борозды. На металле. — Боже мой, — повторяет он, и все внутри сжимается, когда он встречается с волком взглядом. Это вспыхивает за секунду. Пульс тут же подскакивает на все сто сорок. Его сердце разбивается и собирается заново. Внутри что-то щелкает, он тянет к волку руки, и тот срывается вперед. От него пахнет кровью — чужой, Стайлз знает это, — а еще землей, пеплом. Стайлз обнимает волка за шею, гладит везде, где может дотянуться, чувствует горячий влажный язык, скользящий по коже, и холодный нежный нос, тычущийся куда-то в изгиб плеча. Стайлз, кажется, и сам скулит, когда волк ластится к нему, подставляет шею, уши, жмурится, слабо и часто-часто прикусывает кожу прямо сквозь куртку, толкается мордой в живот, руки, обнюхивает его с ног до головы. Затем аккуратно прихватывает зубами перчатки, недовольно фыркает-рыкает и стаскивает их, отбросив в сторону. Стайлз чувствует отголоски ревности, когда зверь тщательно вылизывает его пальцы, трется о них мордой. Не стоило трогать Скотта. Определенно не стоило. Стайлза бросает в жар, его трясет, и он тяжело дышит, когда касается волчьей груди, когда чувствует, как сильно и горячо колотится в ней сердце. — Боже, — снова и снова повторяет он. Это незамутненный восторг, чистая эйфория. Он ощущает себя настолько полным, настолько целым, что сейчас либо закричит, либо разорвется. У него передозировка счастьем. И он точно умрет. Волк нависает сверху, оборачивается прямо на нем. Стайлз скользит руками по груди, обнимает широкие плечи, прижимает к себе, слышит, как острые когти царапают пол. — Ты мой, — волк рычит, и голос его искажается, срываясь на вибрирующие, гортанные, звериные звуки, — мой. Я нашел тебя. Он прижимается обнаженной грудью к груди Стайлза, и тот теряется в лихорадочном биении их сердец. Они переплетаются телами, вжимаются друг в друга, замирают. Стайлза бьет дрожь, он чувствует так много, но не может вымолвить ни слова и выражает себя прикосновениями. Он ведет пальцами по позвоночнику к пояснице, ласкает, оглаживает исхудавшие бока, чувствуя под ладонями стальные мышцы. Кажется, сам воздух вокруг них трепещет. Стайлз прикрывает глаза, запрокидывает голову, открывая шею, и чувствует, как волк покрывает ее метками, целует, кусает. «Мой», — отдается в голове. Стайлз судорожно сглатывает, но рот моментально наполняется слюной снова. Господи. — Как твое… — «...имя». Стайлз едва может это произнести, простонать. — Дерек. — Волк — Дерек — поднимает голову, заглядывает в его глаза. — Твой альфа. Стайлз чувствует теплое дыхание у своих губ и снова сглатывает. — Мечислав «Стайлз» Стилински. Твой отмеченный. Твой Анкор. Старая форма приветствия, форма, которую он заучивал в далеком детстве, вырывается сама собой, так естественно, словно он говорил ее десятки раз. Дерек замирает, закрывает глаза, слегка выдыхает сквозь приоткрытые губы и опускает голову на его плечо. В этот миг Стайлз понимает, что все книги, научные и не только, все статьи, все, что говорили люди о связи, — даже не половина, не четверть правды. Как же они… как же они потеряли друг друга? Между ними словно глухая стена — Стайлз едва-едва ощущает своего волка. Пятнадцать лет, господи. Он обнимает крепче и чувствует ладони, скользнувшие под поясницей. Он больше не отпустит. Никогда.***
Эллисон улыбается ему, Скотт приветственно виляет хвостом, хотя на Дерека смотрит настороженно. Стайлз оглаживает своего волка меж ушей, ласкает его, успокаивает. — А, Прецедент Стилински, — хмыкает командор, оглядывая с ног до головы. Стайлз устало вздыхает, слушая свое первое задание. В очередной раз. И пару совершенно не смешных, набивших оскомину шуток. Теперь их неправильное запечатление войдет в историю. Еще одна провальная страничка в его жизни. Стайлз, конечно, мечтал об известности, но не такой, боже. Слишком маленький Стайлз, слишком юный Дерек, слишком слабая связь, слишком большое количество людей — все наложилось друг на друга, в итоге дав плачевный результат. Стайлз старался не думать о девушке, которая пятнадцать лет назад заслонила его от Дерека. Он старался не думать о том, что почувствовала она после, отвергнутая. Что почувствовал Дерек, когда понял, что ошибся. Его ладонь на черной шерсти — горячая. Тонкая нить между ними превратилась в стальные цепи. И это единственное, что важно. Что нужно. Он слушает распинающегося командора вполуха. Изнутри накатывает возбуждение, волнение и легкий страх. «Все будет хорошо», — шепот тихий, прямо внутри головы, волна чувств — в груди. Сила, уверенность, преданность, обладание, принадлежность. От Дерека — к нему. От него — к Дереку. Стайлз машинально кивает и улыбается. Все будет хорошо. Он в последний раз проверяет амуницию и шагает вперед. — Альфа «Дерек»? Стайлз глубоко вдыхает. — Альфа «Дерек» слушает, диспетчер.