Игра

Всю свою жизнь Эмре играет в игру. Путаясь в собственной лжи, он плетет липкие нити заговоров за спиной у брата, втягивая в свои грязные дела невинных честных людей и работая вместе с Айлин. Иногда они играют вместе, иногда — порознь, но всегда по одним и тем же правилам: ни в коем случае не выдать друг друга. Спотыкаясь о подводные камни, они продолжают эти игры даже тогда, когда их чувства перестают существовать. Они уже давно ничего не значат для Дивита: он просто-напросто не в силах остановиться, словно зависимый. И они играют до тех пор, пока что-то не заставляет его взять тайм-аут. Вернее, кто-то. Эмре не любил проигрывать. Точнее говоря, не любил и не умел. Слишком редко он терпел поражение, а если и терпел, то мог довольно быстро придумать, каким образом и через кого ему можно поскорее реабилитироваться. Он ставил игру на паузу, уходил в подполье и проводил часы, а быть может, и дни за изобретением новой тактики, новых правил, его собственных. Совершенных, как казалось ему. Айлин иногда приходилось убирать с дороги: эта девушка явно не была одарена аналитическим складом ума, хотя иногда, надо отдать ей должное, ее поступки превосходили все его ожидания. Возможно, именно за это он ее когда-то и полюбил. Оглядываясь назад, Дивит все больше и больше начинал сомневаться в том, что он когда-либо ее любил по-настоящему. Может, это тоже было частью его игры? Эмре не мог вспомнить, когда это началось, не мог понять, почему это случилось: почему его жизнь каким-то образом превратилась в сущий хаос, в темное царство, выхода из которого парень не видел. Тугой клубок скользких нитей был затянут так сильно, что, казалось, потяни он хоть за самый маленький, за самый тоненький кончик, и все тайное, скрытое глубоко внутри, тотчас же вылезет наружу, опустит его самого еще ниже в глазах окружающих и обольет новой порцией грязи. Грязи, которую он создал сам. У него было все для того, чтобы избежать той ситуации, к которой он в конце концов пришел. Отец все так же любил его, даже если и не счел нужным отдать ему в руки бразды правления агентством. У Эмре все еще был брат, который, несмотря на все их недомолвки и скрытые обиды, оставался рядом. Была мать, которая любила младшего сына больше собственной жизни. Но чего-то Дивиту все же не хватало. Чего-то, что смогло бы удержать его от этих опасных, пугающих, нечестных игр. Или, может быть, кого-то? Свое спасение парень нашел внезапно: оно оказалось куда ближе, чем он думал. Все это время он просто отказывался видеть. Лейла была рядом с ним с самого его появления в агентстве и не отвернулась даже тогда, когда все кругом узнали, что он сделал для фирмы и как сильно он подвел отца. В тот день Дивит впервые со страхом подумал о том, что все кончено, что пора завязать с этим: с Айлин, которая так отчаянно тянула его вниз, на дно, и с этой глупой игрой, начавшейся уже много месяцев назад. Игра затянулась, а Эмре ждать совсем не любил: он был из тех, кто предпочитал действовать быстро и четко, предвидя все на два шага вперед. Сам парень понимал, что в его душе не осталось ничего, кроме зияющей пустоты и чертей, поселившихся там, внутри. Тогда его оставили все, кроме нее. Лейла пришла к нему расстроенная, но красивая и безупречная, как и всегда (мало кто мог заметить, что минутами ранее Айдын, такая сдержанная и почти всегда холодная, навзрыд плакала в туалете, видя, как рвутся на первый взгляд прочные узы между Джаном и его братом). В ту секунду парень впервые подумал о том, как много храбрости, стойкости и нежности должно быть в этой хрупкой и удивительно честной девушке для того, чтобы уметь прощать и продолжать любить. Прощать и любить. Это и было их главным отличием. Как показало время, Лейла готова была делать это снова и снова, даже тогда, когда Дивит всерьез попытался настроить ее против Санем ради спасения его собственной шкуры. Несомненно, он знал о ее чувствах: она ушла бы уже тысячу раз подряд, если бы что-то не держало ее в этом обреченном на темные дела агентстве. Обреченном из-за него. Эмре прощать не умел, не умел он и по-настоящему любить (или же ему так казалось). Для него существовали лишь те правила, которые он создал себе сам: плевать, что с каждым разом их список все расширялся, а парень все больше путался в них, чувствуя, что осталось недолго. И никаких сантиментов, они — лишнее. Тогда Айдын, сама того не понимая, стала частью большого плана — его игры. Дивиту это было просто необходимо — она верила в него, она готова была отдать все, что у нее было, лишь бы оправдать каждый его поступок, пусть даже самый низкий, на который он только был способен. Однако вера девушки в его человечность и в его светлую сторону породила в душе Эмре нечто, что он искал уже очень давно. Искал, но нигде не мог найти. Спокойствие. То самое спокойствие, которого так давно не было в его жизни. Не нашел он этого чувства и в Айлин, в ее жизни вечно что-то да было вверх дном: всегда быстро, всегда сумбурно. В то время, как то, что ему было так необходимо — бесконечное спокойствие и искренняя, бескорыстная любовь, — наконец-то оказалось совсем рядом. И как только Лейла не испугалась? Когда Эмре поцеловал ее впервые и, отстранившись, взглянул ей в глаза, он понял: она слишком чиста для него. Слишком невинна. Он ее не заслужил. Ей нужен тот, кто сделает ее по-настоящему счастливой, кто заставит ее улыбаться ее ослепительно белой улыбкой еще чаще, чем она улыбалась всегда, если это, конечно, возможно. Но Дивит понял, что не сможет: слишком велик риск причинить Айдын боль из-за этой нелепой игры, которую давно уже нужно было завязать. И тогда он решил на мгновение перестать играть, почувствовать себя обычным человеком, в жизни которого ничего этого нет, не было и никогда не будет. Между игрой и Лейлой он выбрал ту, которая, сама того не зная, была способна вытащить его из всех тех ситуаций, в которые он по глупости когда-то влип. Сутки они провели вместе, благо, работы было немного. Лейла расцвела у него на глазах, а он и знать не знал, что она может быть такой красивой. — Я влюбляюсь в тебя, Лейла, — нежно сказал он ей, поднося к губам ее руки. И как его только угораздило? Влюбленность совсем не входила в его планы, не хватало только, чтобы об этом как-то неожиданно узнала Айлин, которая не поленится уничтожить все, что способно хоть каким-то образом отстранить их друг от друга, хотя они давно не вместе. Лейла, по всей видимости, не могла найти подходящих слов и просто улыбалась ему в ответ. Но этой улыбки Эмре было вполне достаточно, ведь она как нельзя лучше передавала то самое состояние эйфории, которое охватывало этих двоих в минуты, когда они были рядом. Тогда он решился хотя бы раз в жизни потерять голову, а делать это вместе с Айдын ему было совсем не жалко, наоборот, он замечал, как сбивается дыхание девушки всякий раз, когда он прикасается к ней, чувствовал, как трепещет ее сердце в ожидании чего-то большего. Он целовал ее веки, виски, ладони, щеки, губы — все и без разбора, и был счастлив признаться самому себе в том, что больше ему от этой жизни ничего и не надо. «Черт возьми, Дивит, ты доволен, как удав», — думал парень, прижимая ее к себе посреди пустынной парковки и целуя со всей страстью, на которою он только был способен. Как в последний раз. И этот раз оказался последним, как бы иронично это ни звучало. На парковке они, вопреки всем его надеждам и ожиданиям, были не одни. Айлин не упустила момент для того, чтобы в очередной раз вмешаться в его жизнь тогда, когда где-то вдалеке замерцал слабым блеском тоненький лучик света — выход из огромного, длинного тоннеля, в который он отправил себя сам. Его лучик, его спасение. Его Лейла. — Ты что тут делаешь? — спросил он, не понимая, как глупо, должно быть, со стороны прозвучал его вопрос. Юксель была в ярости, и об этом парню говорило все: от ее походки до грубых и резких жестов. — Нет, это ты что тут делаешь с этой девкой? — прошипела она ядовито. Дивит вдруг почувствовал, что пришло время открыть все карты, и будь, что будет. — Признаться? — начал он и, набрав в легкие побольше воздуха, произнес. — Мне нравится Лейла. Брюнетка истерично рассмеялась. — Не глупи. Да что ты можешь делать с этой девушкой? Что ты только мог в ней найти? — Айлин сверлила его черными, темными глазами, полными ненависти и злости, обиды на него за то, что он так неожиданно и резко вышел из их общей игры, оставив ее одну. — Все то, чего не нашел в тебе. Доверие, искренность, честность. Впервые кто-то бескорыстно любит меня. Я так спокоен и счастлив рядом с ней, — мыслями он уже давно был далеко отсюда, и плевать ему хотелось на возмущенные реплики, которые бросала в него, словно острые кинжалы, Айлин, одну за другой. И тогда Юксель сделала самое страшное, что только могло произойти сейчас: она поклялась рассказать все Лейле, если он сам не покончит с ней раз и навсегда. Мысль о том, что девушка узнает о нем правду, приводила его в ужас. Эмре первый раз боялся не за себя, а за кого-то другого. За кого-то, кто стал ему по-настоящему дорог. С отвращением смотрел он на то, как торжествующая улыбка постепенно появлялась на лице у Айлин, когда она, нажав на кнопку своего телефона, представила ему запись. Запись очередной сделки, очередного грязного хода, который должен был к чему-то привести. И как только парень мог быть таким алчным и двуличным? Но сейчас это уже не имело никакого значения. Все слишком быстро изменилось. «Что будет, если Лейла узнает?» Эта фраза, сказанная девушкой в порыве злости, вывела его из себя. — Не смей ввязывать в это Лейлу! — крикнул он, оттолкнув ее от себя. — Не смей, слышишь? — Лейла уже давно в этой игре, Эмре, и это ты втянул ее сюда, — бросила ему в ответ брюнетка. Услышанное задело Дивита, но, как ни крути, Юксель в кои-то веки оказалась права. Получилось так, что, ставя козни другим, он поймал в капкан самого себя. Мир, светлый и прекрасный, который только начинал заново строиться вокруг, рухнул в одно мгновение. Разговаривать с Айлин было бесполезно: он слишком хорошо успел выучить все ее мерзкие повадки, она все равно вывернет все так, как ей захочется, если не получит желаемого. Если не получит его самого. Когда Лейла вернулась, Айлин уже давно покинула стоянку. Айдын, как и обычно, улыбнулась ему своей неповторимой улыбкой и ласково позвала по имени. Дивит выдавил из себя жалкое подобие улыбки и неубедительно прошептал ей в ответ что-то вроде «я в порядке». Он с удивлением отметил, насколько сильно голос Лейлы, приятный и мелодичный, отличается от других, таких грубых и однотонных. Она была не такая, как все те, кто окружали его на протяжении долгого времени: неудивительно, ведь они были людьми из разных миров. Но несмотря на ту самую разницу, которая, словно пропасть, разделяла их, Эмре чувствовал, как сильно его тянуло к ней, как сильно хотелось проводить часы, месяцы, а, быть может, и годы, глядя на то, как она с увлечением рассказывает очередную историю из детства или же смеется над его глупой, но такой милой и уместной шуткой. Всю дорогу они ехали молча, и Дивит чувствовал, как неизбежно приближается тот самый момент расставания. Над Стамбулом сгущались тучи, и с неба начинали падать первые капли холодного дождя. Казалось, сама природа идеально описывала состояние его души в последние несколько месяцев. Больше всего Эмре не хотелось расстраивать Лейлу, которая, сидя рядом с ним на пассажирском сидении, счастливо улыбалась, рассматривая очертания зданий за окном. Но другого выхода у него нет. Быть может, девушка простила бы ему и эту его ложь, но он был слишком труслив для того, чтобы признаться в ней. Он и сам толком не понимал, чего именно он боялся. Прибыли. Должно быть, женское чутье не подвело Лейлу (как не подводило никогда), и она в который раз поинтересовалась, все ли у него в порядке. Дивит в ответ лишь неуверенно позвал ее по имени и застыл на месте, находясь под прицелом этих удивительно больших, глубоких синих глаз, которые сейчас были полны тревогой. И неспроста. Заплетающимся языком он сказал ей что-то о рабочих отношениях, отвернувшись в сторону и даже не глядя ей в лицо. Очередная глупость, очередная ложь. Как же он, блять, устал от этого, как же хотелось убежать! Но бежать ему было некуда, потому что единственное создание, которое было способно все ему простить, было смертельно ранено осколком его огромной, бессмысленной лжи. Айдын приняла его решение достойно и не потребовала объяснений. Выходя из машины, она обернулась и, незаметно смахнув с лица слезы (чтобы он не увидел, насколько ей сейчас обидно), спросила: — Но разве это был не ты? Не ты целовал меня там, на парковке? Ты не любишь меня, Эмре? Сердце больно сдавило. Любит. Очень. Как бы быстро все это ни произошло, отрицать его чувства к ней было бы ребячеством. Парень не смог придумать ничего лучше, кроме как проигнорировать столь щекотливый для него вопрос и прошептать ей в ответ тихое «очень извиняюсь». Словно его извинения были способны хоть как-то погасить ту боль, которую он ей причинил. Сквозь лобовое стекло автомобиля, исполосанное дорожками дождя, Дивит смотрел, как она уходит все дальше и дальше от него. И не хотелось больше ничего — ни хитрых планов, ни сговоров, ни сплетен, ни каких-либо новых темных историй, — ничего, кроме нее одной. Лейла уходила, не останавливаясь, и парень знал, что она не обернется: видел, как мелкой дрожью трясутся ее плечи, и думал о том, как бы она не озябла в это время года под проливным дождем. Луча света для него больше не осталось, так же, как и надежды. Он сам уничтожил и то, и другое. Потерял то, что так полюбил. Игра окончена, и Эмре в ней все-таки проиграл.