Король бабочек.

Есть в Тенебре то, чего нет в остальном мире совершенно. Это целители, которые способны вылечить магией почти что угодно. Мужчины и женщины, они берут энергию чистого света и преобразуют её в магию, способную облегчить страдания. Равус, потерявший руку по собственной глупости, сейчас стоял на балконе и смотрел на небольшое поле, где его целители собирали травы. Совершенно обычное занятие для этих людей, и смотреть не на что особо, кроме как… Принц не мог сначала признаться себе в этом, но он вполне начал понимать, что есть в его окружении фаворит, так сказать. Который одним видом переворачивал в мире тенебрийца всё с ног на голову. Ещё в детстве они были близки. Они вместе играли, собирали бражников по осени, Равус пытался научить друга использовать меч, но тот лишь отнекивался тем, что ему не полагается носить оружие и наносить кому-то вред, причинять боль. Эту самую боль он унимал как никто другой. Сидя в его объятиях, чувствуя ладонь в белоснежных волосах и видя как у плеча под длинными пальцами горит зеленовато-жёлтый свет, Флёре мог только сильнее прижаться ближе, кусать губы и ругаться на всё лады из-за чёртового Люциса. Его поймут. Никто не осудит. Он будет говорить и говорить, а ладонь в волосах никуда не денется. У Ноктиса было много друзей, которые помогали ему добиваться поставленных задач, которые были его опорой и поддержкой. У Равуса был только он сам. Он всего пытался добиться самостоятельно, даже того, что могло быть недостижимой целью. Только оглядываясь на Тенебре он знал, что если он попросил бы помощи, ему бы помог тот человек, который с ним с детства, но он не может. Империя не должна знать того, что у него есть слабость в человеке. Равус только украдкой смотрел на него, не подпуская к себе с того дня как его руку заменил маги-тех протез. И даже тогда, когда боль от него была невозможна, Флёре никого не звал. Он терпел её, потому что за ней было не так больно осознавать, что его чувства останутся невысказанными, неразделёнными, даже возможно непонятными. Главнокомандующий имперской армии боялся быть отвергнутым. Снова. И он знал, что это намного больнее, чем сожжение руки. Эту рану он не перекроет железом. Поэтому он никого не просил о помощи, добиваясь всего самостоятельно. Всего, чего бы мог. - Зачем ты так себя истязаешь? – касаясь ладонями с целительным свечением обрубка плеча в бинтах, спокойно спросил целитель, прекрасно по лицу видя, как на самом деле больно молодому человеку, у которого дрожат губы и даже брови, а глаза всё сильнее жмурятся, здоровая рука до дрожи сжимает кулак, но Флёре не произносит ни слова, ни звука. Он хочет вырваться, выгнать из покоев целителя, в очередной раз падая на пол и сжимаясь в клубок, обнимая себя рукой и ждать , когда всё будет нормально. Но в этот раз к нему не вовремя зашла прислуга и позвала медика. Астралы всемогущие, почему именно его? Именно того, кого Равус стараться не видеть. Не допускать к себе и даже не думать о нём, это было больно. Знать, что в этой лотерее он может обрести всё или же всё потерять. Он молчал на вполне разумный вопрос. Не хотелось говорить, что во время этих болей не так страдает душа мальчишки, потерявшего родителей, потерявшего страну, наблюдающего, как умирает его сестра, заключая заветы и как всё отчаяннее и отчаяннее он пытается не потерять хотя бы того, кто был другом, а сейчас, кажется, он как Щит, только защищает его от других бед. Равус молчал до последнего, до последнего, пока его волос не коснулась ладонь, привычно утопающая в них. Длинные пальцы скользят до затылка, невесомо надавливая и прижимая лоб к грудине. От парня пахнет травами, от него лучится свет и тепло. Равус сдаётся, обвивает рукой его талию, с диким криком раненного зверя из него вырываются рыдания. Больно бьёт по гордости, но он вполне понимает, что держать это в себе он уже не способен. Сколько лет он это терпит? Сколько лет он пригибается под гнётом этого всего, что запрещает ему быть человеком с обычными радостями человека? Он ведь тоже живой. Равус тоже живой и хочет быть счастливым. Он хочет радоваться тому, что солнце светит. Он хочет, чтобы Тенебре было счастливым государством без гнёта империи. Он хочет, чтобы его тоже любили, чтобы он был кому-то нужен. Флёре понимает, что это невозможно. Невозможно потому, что сейчас не то время, не то место, не те люди. Признайся он, что его вчерашний друг детства для него всё, на чём стоит свет, обязательно кто-то узнает, кто-то, кто сможет это использовать для ещё одного поводка на его шею. И этот будет весьма короткий. Равус чувствует, как медленно ему становится легче, как боль начинает отступать. Как отголоски его криков затихают, а боль в плече проходит. Он продолжает сидеть на постели, медленно кладя голову на грудь целителя, переставая утыкаться лбом, закрывает глаза и обнимает рукой талию сильнее. Пусть он не знает, но сейчас Флёре рад, что он может слегка сдать позиции и окунуться в то, что он сам себе запретил. Что он позволил себе немного побыть человеком. Равус начинал забывать, каково это – быть человеком. Будто бы этот протез не только менял ему цвет глаза, но и превращал в часть маги-тех пехоты. Тепло человека рядом, его молчание, успокаивающие касания действительно давали облегчение. Режущая боль притупилась. Обрубок только слегка ныл, но принц знал, что и это скоро пройдёт, закрывая глаза на чуть дольше, так и проваливаясь в сон без особых сновидений, только лишь желая, чтобы всё изменилось в лучшую сторону. Равус не помнил последних дней. Ни как засыпал, ни как поднимался, не помнил, что делал. Он помнил только серые глаза перед собой, спокойный полос, который говорил, что его раны затягиваются, но Флёре не стоило двигаться. Как это было отвратительно – чувствовать себя беспомощным. В битве с Титаном главнокомандующему не повезло, настолько, что сейчас его не выпускают из постели. Разум помутился от боли, а тело от внимания. Прохладные руки целителя на боках, бёдрах, низу живота, иной раз принц метался под одеялом не от боли. А когда он приходил в себя и мог принять душ, прижимаясь лбом к кафельной плитке, он чувствовал себя жалким, когда ноги медленно переставали быть ватными, а из глаз переставали сыпаться искры с проходящим по телу жаром в исступлении. Время шло и прячась за заботами, принц искренне пытался спрятаться и от самого себя. Он пытался забыть эти серые глаза, чёрные волосы, худощавое лицо с высокими скулами и тонкими губами. Пытался и не мог, иногда уезжая в Тенебре только затем, чтобы издалека понаблюдать за его работой и успокоиться. И продолжить всё делать сам. Без участия кого-то. Всё сам. И только сам. Он показывал всем видом, что ему никто не нужен, хотя, на самом деле отчаянно нуждался в помощи и поддержке. Смотря на то, что Ноктиса окружают друзья, он начинал ненавидеть его сильнее. Избранный мог позволить себе быть слабым, обзавестись друзьями, бояться, любить и совершенно не подходить на роль того, кто должен был исполнить такое испытание. Однако, лязг протеза всегда ему напоминал о том, что он тоже не был достоин его исполнить. Это заставляло злиться сильнее. И на самого себя тоже. Спина неприятно ездила по стене, царапая о камень белый плащ, который придётся перешить. Бёдра держали плотной хваткой руки, не слабее его собственных, вынуждая обнимать чужого человека за плечи, пока тот пыхтит в шею, оставляя на ней мерзкие разводы от языка. Один из приближенных императора. Гость дворца тенебрийца. Ему было нельзя отказать, он мог заставить совет передумать насчёт смертной казни Равуса. Такого было его условие. И это могло бы помочь Нокту. Дать немного времени, чтобы добраться до кристалла. Флёре терпел. Терпел всё, от начала и до конца, считая в уме лепестки селлицветов, чтобы не чувствовать, как неприятно всё жжёт внутри, как противно распирает, как из него пытаются выбить стоны, но выбивают только сдавленное рычание. Принц отвернулся в сторону двери, чувствуя, как темп начал нарастать, что говорило ему о том, что его молитвы услышаны. Что конец уже близок и его перестанут терзать медленными и растянутыми движениями, заставляя иной раз задыхаться от их глубины. И дураку понятно, что это всё было чтобы его унизить, растоптать гордость, показать, что он ничем не лучше тех, кто таким образом зарабатывает на жизнь. Мерзость. Мерзость дыхания, что опаляло ухо и шею заставляла дёргаться и чувствовать, как за непокорность его наказывают новым глубоким толчком, заставляя изображать удовольствие, закрывать глаза и сжимать плечи, кусая губы. Флёре считал в уме уже что угодно, пытаясь убежать сознанием куда-то в глубину мыслей, чтобы спокойно дождаться, когда это закончится. И он, наконец, скоро одёрнет плащ и уйдёт в свои покои, жутко при этом хромая, сжимая зубы, а потом в душе пытаться снять с себя мочалкой кожу, будто бы это может помочь. Не поможет. Противно будет от самого себя, что опустился до такого. - Расстёгивай одежду, - на крайне глубоком проникновении, Равуса заставили задохнуться, а руки мучиться с заклёпками формы, а затем и рубашки, чувствуя, как влажный и отвратительно тёплый язык опускается грудь, а движения вновь становятся медленными и распирающими снова и снова. Его тело не было предназначено для такого. Оно не знало и не получало даже отдалённо приятных ощущений. Его просто натягивали для удовлетворения потребностей другого человека, который ни о чём не заботился. Но Равус решил, что так лучше. Он не хотел чтобы это всё выглядело как что-то человеческое. Насилие есть насилие, даже если под гнётом обстоятельств блондин соглашался сам на это. Всё было ради того, чтобы отвлечь внимание от Ноктиса. Главнокомандующий тяжело раскрыл глаза, когда увидел, что за ними наблюдают. И видя эти серые глаза, Равусу стало ещё противнее от самого себя. Сейчас он вздрагивал сильнее и чаще из-за ускорившихся движений тела рядом, стыдливо кусал губы, а после, одними губами, прошептал: «Уходи». Целитель послушался и довольно вовремя, потому что в этот момент молодого человека уронили на пол, прижимая его грудью к стене и дёрнув за таз на себя, заканчивая всё в дополнительных минутах унижения и боли. Как и предполагалось, даже натерев тело до местами снятой кожи, облегчения это не несло. Сейчас вообще ничего его не несло. Было унизительно больно, стыдно. И плаксиво, что слёзы сами падали на подушки. Как он опустился на такое дно. Как он мог только подумать так выигрывать время для принца и его компании. Как он только мог так хладнокровно это всё сделать. И как в итоге это противно. Низ живота ныл и резал в любом положении, одежда давила, поэтому Флёре лежал под тонким одеялом без неё и смотрел в окно на лунный свет и то, как качаются деревья. Желудок крутило и любой глубокий вдох грозил закончиться рвотой. Это ещё одно, что могло бы вызывать ощущение омерзения. Дверь тихо скрипнула. Равус Нокс Флёре не стал оборачиваться, он и так знал, кто это. Под кем так еле слышно прогибается кровать, чья прохладная ладонь касается бока с мягким свечением. Равус только слегка сдвигает ладонь туда, где ему больнее, на низ живота, не говоря ни слова. Он закрыл глаза, чувствуя, как знакомая ладонь касается его волос, мягко их поглаживая. Этот человек начинал становится всё более и более значимым. Равус молча осторожно сел, подкладывая подушку под изголовье и кивая на нее целителю, который принял необходимое положение, а после, обнял принца, который лёг головой на грудь придерживая какое-то время ладонь на животе, а после – обнимая черноволосого лекаря, закрывая глаза. - Не уходи когда я усну, - тихо подал голос Флёре, вдыхая запах трав, которыми пахла одежда всех целителей в Тенебре. Он не хотел просыпаться один, не сейчас. Ответом правителю было только то, что на него сильнее натянули одеяло, после возвращая руку в волосы. Равус тихо выдохнул, прижавшись щекой ближе. Теперь хотелось чтобы так было целую вечность. Также лёжа на груди и чувствуя себя в безопасности. Слушая мерное сердцебиение, ощущая, как вздымается грудь при глубоком дыхании, как длинные и прохладные пальцы поглаживают его волосы, слегка почёсывая у корней ногтями, Флёре и правда мог успокоиться. Просто закрыть глаза и не переживать, что он их больше не откроет. Было спокойно. И дрожь в теле тоже проходила. Сейчас он чувствовал себя максимально открытым. И морально, и физически. Да и судя по тому, что видел человек рядом, было глупо что-то скрывать. Его руки унимали боль, залечивали ссадины и успокаивали почти магическим образом. Равус осторожно развязал пояс на мантии целителя, не с целью обнажить и его тело, но просто обеспечить малым комфортом. Он понимал, что его не оставят одного и даже уснут, возможно, не в самом удобном положении, поэтому хоть что-то он должен был сделать. Чувствовать кого-то рядом было приятно. Кого-то, кто рядом с тобой не из-за обязательств, ведь Равус не звал его к себе. Более того, этот человек не был чужим. Более близкого сейчас никого не осталось в живых. Его жертва дала результаты. Ноктис был поглощён кристаллом, а мир медленно поглощали демоны и тьма. После попытки убийства главнокомандующего империи, он закрылся в своём поместье и решил ожидать момента, когда он получит возможность преподнести меч короля Региса Нокту, чтобы тот исполнил своё предназначение. И на этом, пока что, всё мысли тенебрийца заканчивались. Он сделал всё, что мог, он же теперь может только ждать. Ждать, когда его клинок тоже понадобится для битвы рядом с Королём Королей. А пока можно было не покидать родных стенах и залечивать раны. Битва с демонами была почти проиграна, его хорошо потрепало. Первые дни после того, как Равуса доставили домой, он провёл во сне под действием сонных трав, которыми его поили, чтобы унимать боль от ран и протеза. Он просыпался всё реже, но в эти короткие моменты, он виде знакомый профиль и даже хотелось улыбаться. И в ответ на его слабую, вымученную, но всё же искреннюю улыбку, он получал такую же, с тихим комментарием о своём состоянии и что ему нужно вновь выпить настойку трав, чтобы не чувствовать боли. После последнего пробуждения, Флёре заметил, что в его комнате постоянно горят фонари, а окна были плотно зашторенными. Скорее всего, на землю опустилась тьма и более не было нужды распахивать их. Не спать было даже в чём-то непривычно. Двигаться в первое время тоже. На протез Равус пока даже не смотрел, ему не было нужды его надевать с учётом того, что его продолжали окружать заботой и вниманием. Да и носить одежду с одним подвязанным рукавом не так уж плохо. И ничего не утяжеляет тело. - Вы хотели меня видеть? – раздался за спиной Равуса тихий спокойный голос, который он узнал бы из тысячи других и ни с кем бы не спутал. Только он заставлял сердце биться чаще, почти дрожать колени и глупо улыбаться. - Да, я… хотел бы побыть вдвоём, - всё же обретает способность говорить принц вновь, медленно садясь на кровать, - Как… в детстве, помнишь? Конечно, тот помнил, садясь рядом и принимая в объятия молодого человека, который, внезапно даже для себя, приблизился к лицу целителя, смотря в его серые глаза своими разноцветными. Тонкие пальцы спокойно заправили локоны главнокомандующего в отставке за ухо, всё также обнимая того и не понимая, почему тот не ляжет на грудь. А Равус решил, что если он не сделает этого сейчас, он себе не простит. - Ты… отвергнешь меня? – приближаясь губами почти к самым губам, осторожно и тихо спрашивает он, чуть прикрывая глаза и шумно выдохнув, - Мои… чувства. Ты отвергнешь их, Нир? - Как я могу отвергнуть моего принца? – отвечает целитель, совершая первое касание губ своими, закрывая глаза чуть позже, чем Равус, чтобы увидеть его реакцию и то, как он закрывает глаза, а его светлые ресницы подрагивают как крылья бабочек, которых они собирали осенью. Нириман долго ждал, пока его принц сподобился на признание, пускай и давно всё знал сам. Равус же прижался ближе, почти вгрызаясь в губы рядом, прижимая к себе целителя за плечи единственной рукой, чувствуя как спокойно и медленно его завалил боком на кровать, как его тепло обнимают и Флёре просто уткнулся лбом в лоб, пытаясь что-то сказать, но лишь сбиваясь дыханием, не в силах ничего сказать. Лишь сжимать мантию в кулаке, приоткрывать глаза, на эмоциях вновь целуя губы, боясь не успеть, и только спустя какое-то время успокаиваясь, сменяя свой пыл на спокойные поглаживания щеки, пока Нир гладит белые волосы и улыбается ему. Тенебриец больше не чувствовал себя один. Он знал, что теперь рядом с ним всегда есть тот, кто закроет его от проблем, невзгод и избавит от боли. В этой темноте, что была за окном, он мог не бояться закрыть глаза. Или повернуться спиной. В нужде его всегда коснутся знакомые руки со слабым свечением, которые всегда избавляли от боли тело. Теперь же эти руки способны вылечить в Равусе что угодно. И он этому очень рад, потому что теперь ему вновь есть кого защищать. Раньше это была Луна. Теперь это стал тот, кто лечил его душу и тело. Выходя в сад, где повсюду горели фонари, Флёре с усмешкой наблюдал, как летают по открытой местности бражники. Эти бабочки были каким-то отголоском детства, ещё к тому времени счастливого. Вытянув вперёд механическую руку, беловолосый молодой человек наблюдал, как медленно на неё садятся бабочки, медленно складывая свои крылья и переползая с одного узора на другой. Одна из самых больших бабочек села принцу на лицо, заставляя того закрыть глаза и почувствовать себя мальчиком лет тринадцати, который всегда радовался тому, как эти существа рождаются на свет, и всегда скорбел, когда они начинали умирать. Он даже некоторых хоронил, тех, которых запоминал и приносил на их могилы селлицветы. Прекрасное детство. Прекрасное тем, что с ним была любимая сестра. И человек, которого он считал лучшим другом. Который плёл с ним венки весной и собирал бражников по осени. Который первым залечивать его раны, с которым они читали сказки. Который всегда говорил: «Когда ты станешь королём, я стану твоим первым целителем», а затем изображал реверанс. Сначала Равус смеялся, потом отвечал с тем же почтением, а сейчас, когда часами ранее сказали эту фразу, он сжал своего целителя в объятиях и уткнулся лбом в его грудь, положив ладони на лопатки. Сейчас он больше всего хотел, чтобы он просто был с ним. Даже если он не станет полноправным правителем Тенебре, даже если он не станет правителем провинции, даже если ему придётся до конца жизни прятаться от императора, он просто хотел, чтобы его не оставляли одного. Это было страшно. И страшно больно. - Ты полноправный король бабочек, - голос рядом заставил открыть глаза и повернуть голову, от чего стая бабочек разлетелась в стороны, а перед лицом возник силуэт целителя, который был как обычно, в длинном белом плаще, как и все врачи этого места. - Я вспомнил детские годы, - честно признался отставной главнокомандующий имперской армии и тихо усмехнулся, - Ты говорил всегда, что когда я стану королём, ты станешь моим первым целителем. - Разве могло быть иначе? – спокойно смотря в разноцветные глаза, отвечал молодой человек, делая шаг навстречу и кладя прохладную ладонь на щёку. - А если я не стану им? Или мне придётся всю жизнь прятаться от императора? Ты останешься со мной? – накрывая ладонью кисть на своём лице, спросил Равус, медленно прикрывая глаза, когда его обняли за талию, вынуждая сжать маги-тех протезом предплечье, чтобы тот просто не висел. - Разве может быть иначе? – прижимаясь губами промеж светлых бровей, отвечал Нир, обнимая принца крепче.