Оружие

Ей действительно нравилось убивать себя. Её руки были сплошь покрыты уродливыми шрамами, выпирающими на коже, словно мерзкие личинки, на тощем лице с острыми скулами выделялись лишь большие стеклянно-пустые глаза цвета свежескошенной травы, а сальные волосы редкими прядями выбивались из тонкого неопрятного хвоста. Её кожа была неестественного серо-зеленого цвета. Она говорила, что, мол, просто я уже сгнила изнутри. И смеялась. Надрывно, хрипло, отчаянно. Смех переходил в слезы. Потом дикая истерика, разбитые об стену костяшки рук, беспокойный сон на полу в подъезде. — Есть закурить? — стандартный вопрос вместо банального «привет». И я давал ей сигареты одну за одной, наблюдая, как тонкие дрожащие пальцы подносят эту дрянь к пухлым обкусанным губам и неаккуратными движениями поджигают. Затем густой сизый дым, тяга за тягой. Да, ей действительно нравилось убивать себя. Она сутками не спала и ничего не ела. Не потому, что не хотела. Нет. Просто это были прекрасные способы приблизить себя к смерти. В те редкие моменты, когда она доходила до крайней точки отчаяния, я видел её настоящую. Когда она буквально падала на пороге моей квартире, задыхаясь слезами. Опухшие красные глаза, трясущиеся руки, тянущиеся за очередной сигаретой, подрагивающие губы — жалкое зрелище. Потом она смотрела на меня в немой мольбе, огромными усилиями поднимала свое исхудавшее омерзительно-костлявое тело на ноги и прижималась ко мне, как испуганный ребенок к матери. Закрывала глаза, устало, но вроде даже с облегчением выдыхая, а через пару мгновений на ощупь находила губами мои губы и как-то озлобленно впивалась в них. Тогда поцелуй становился с тошнотворно-железным привкусом крови. Ей нравилось это. И мне нравилось. Потом я трахал её. Без намека на нежность. Небрежно поставив раком у стены в коридоре. Сжимая до синяков ледяную кожу живота, выпирающие рёбра. Так было легче. А после она, шатаясь, плелась на кухню, обессиленно прислонялась поясницей к столу, брала из ящика непонятные таблетки, резкими движениями высыпала горсть, запивала противной дешёвой водкой. Запрокидывала голову и вымученно улыбалась. Я стоял, оперевшись плечом о дверной косяк, закуривал, смотрел на неё равнодушно, а затем молча уходил в комнату. Спустя время слышал громкий хлопок двери. Ушла. Она всегда уходила по-английски. Не говоря ни слова. Она вообще редко разговаривала. Только смеялась. И смех этот был каким-то безумным, пробирающим до костей. Хотелось орать, закрывать уши ладонями. Лишь бы не слышать. Но я лишь смотрел на неё отстранённо и протягивал очередную сигарету. Она вновь пришла. Но на этот раз всё было иначе. Когда я открыл дверь, она смотрела на меня с легкой улыбкой. Она не плакала. — Привет, — тихо поздоровалась она. Голос был хриплым и неестественно грубым. Я кивнул. — Умерла, — прошептала она, широко улыбаясь. Она выглядела сумасшедшей. Более, чем обычно. Я отошел от двери, впуская её внутрь. Смысл её слов был непонятен мне, но я привык не думать о значении сказанных ею фраз. Она как-то стыдливо опустила глаза, взяла меня за руку и повела в спальню. — Пожалуйста, люби меня. Солги мне. Сделай вид, что тебе не наплевать, — истерически твердила она, подталкивая меня к постели и залезая сверху. Я не любил. Но отказать не мог. Я рассматривал её искажённое эмоциями лицо. Она не плакала, но что же творилось у неё в душе? Её взгляд был каким-то отрешённым, будто неживым. Черные мешки под глазами давали понять, что последние несколько дней она снова мучила себя. Искусанные губы слегка кровоточили. Впалые щёки стали ещё бледнее и напоминали по цвету кусок мела. Она выглядела как труп. Неужели это существо действительно живое? Что-то изменилось в ней той ночью. Движения были неуверенными и невероятно плавными. Поцелуи слишком чувственными. Кажется, тогда я прочувствовал всю её боль, всё отчаяние. Она не ушла в тот день. Забралась под одеяло и прильнула ко мне всем телом. Я чувствовал её дрожь. Утром я нашёл её в ванной. Стояла мерзкая вонь. Истощённое тело лежало в окровавленной воде. Запястья были испещрены глубокими резаными ранами. Я застыл у двери с сигаретой в руках. В груди отчего-то нещадно жгло, а воздуха категорически не хватало. «Умерла» — эхом раздалась в голове сказанная ею накануне фраза, которой я не придал ни малейшего значения. Тогда я понял.