Только речи и руки... За трепетом уст и рук Есть великая тайна, молчанье на ней как перст. Марина Цветаева.
Нас учили читать тело, как читают текст, - это часть работы. Его язык так же очевиден и прозрачен, если выучить, и тело человеческое может говорить если не больше слов, то наравне с ними. Лицо: дрогнувший угол губ, отведенный взгляд, вспорхнувшая бровь, - всё это коды, их нужно поймать и расшифровать, это не сложно. И так же очевидно, как лицо и поза, говорят руки. Но эти руки больше ничего мне не говорят. Они молчат со мной. Женские руки, горячие и сухие, с нервными пальцами и рваной береговой линией обкусанных до крови ногтей, - это мой океан; вода, в которой не растворено ни капли кислорода, мне нечего вдохнуть и нечего сказать. Поэтому я просто медленно отодвигаю от себя плотный конверт желтой бумаги, бессловесно, без единого отправленного или принятого кода. Потому что это: о паспортах европейских стран, банковых счетах и безопасности, - не слова. Это белый шум, не шум прибоя даже. Я пытаюсь увидеть что-то там, за черной зеркальной гладью очков, за этой морионовой тьмой во тьме, - но эти глаза больше ничего, сокрытые, мне не говорят. Они молчат со мной.***
Всегда слишком яркие - дёготь, не зрачок - глаза. Всегда слишком широко распахнутые, испуганные или насмешливые, удивленные или прощающиеся, выжидающие и спрашивающие, знающие. Я не умею смотреть в них, я умею только опускать голову, вжимаясь лбом в чужое плечо, в такую же дегтярную ткань водолазки, и тихо, тихо - вода камень точит - вести вверх её край. Кожа под тканью гладкая и горячая. Где моё прошлое, где моё настоящее? - нет, ничего нет, кроме. - Джей-Джей, - зовет меня океан. - Мёдом пахнешь, - выдыхает океан мне в волосы. - Что с тобой? - тревожатся его воды, и нервные пальцы с ломкой береговой линией изуродованных ногтей поддевают мой подбородок. Ничего. Я просто боюсь разучиться читать тебя. Я просто боюсь разучиться нырять в тебя. Ра-зу-чить-ся... раз-лу-чить-ся... Я ещё не знаю, что завтра ты уйдешь умирать, потому что в твою жизнь вернулся тот, в кого ты нырнула раньше, чем я в тебя.***
Чужая рука - действительно чужая, это не попытка самообмана, больше нет - опускается поверх горчичной бумаги конверта, придвигает к себе, сталкивает в черную пасть раскрытой сумки - как на дно океанской впадины. Кивок. Огни чужого же европейского города, отраженные на поверхности нелепых в этом полумраке - и этого смущающих и страшных темных очков. Искусственная блестящая челка над высоким и чистым лбом. Приметы - каждая по отдельности. Без единства. Слова. Не фразы. Это лицо тоже больше ничего не говорит мне, оно недвижно в своей обманчивой каменности. Оно молчит со мной. Для того, чтобы отодвинуть стул и пружинным плавным рывком подняться на ноги, нужно не больше двух секунд. Я считаю: раз...***
Свет слишком яркий, у меня воспаляются веки. Свет слишком больничный - он, растворенный в воздухе, пропах неслучившейся смертью, моим перемолотым позвоночником и нашим будущим плохим спектаклем. Свет заранее пропитан ложью. Я никогда не любила этой яркой его белизны, я любила только чужую морионовую черноту - и сейчас я иду за ней, я иду к тебе, чеканя шаг и ровной держа спину с перебитым хребтом. Я иду прощаться. Я иду сказать тебе, что всё решено, всё предусмотрено, что тебя обеспечат всем необходимым, что ты должна быть в безопасности. Что мы все должны быть в безопасности, а этого не случится, пока ты рядом. Что я не имею права потерять тебя повторно. Я иду сквозь неживой кристаллический свет, уверенная во всем, что буду говорить тебе, и не уверенная ни на секунду, что умерших не будет двое. Но так всем будет лучше. И толкнув рукой слишком легко поддавшуюся дверь, я в последний раз падаю в чернильную больную густоту. Мой океан говорит со мной твоими глазами в последний раз.***
... два. Остывший кофе пахнет чужим городом и оседающим на выжженную землю пеплом погребальных костров. Парижская ночь - сапфирово-синяя, похожая на шкатулку фальшивых драгоценностей-огней, рассыпанных по бархатной изнанке. Я вдыхаю этот прах и впитываю эту синь, потому что они тоже молчат - так же, как молчит и мой океан; океан откатывается от меня, отшатывается от меня. И боль, которую я чувствую, боль от до белизны сжатых рук, от впившегося в кожу обода кольца, - глухая и не слышная. Я не считываю собственных кодов. Я молчу с собой. Я запоминаю тебя в твоей тишине.