Дни и ночи. Рассвет.

* * * Арно приходит на рассвете, когда солнце еще не совсем встало и крыши соседних домов только-только начинают светлеть, а горы на горизонте уже вовсю золотятся, и кажется, что желтизна осенних листьев — везде, стекает рекой с гор, разливается по узким улицам Аконы. Вчера шел дождь, и лужи, должно быть, подернуты тонкой коркой льда. Как Валентин. Арно хмыкает внезапному сравнению, пришедшему на ум. Корка льда у Валентина, несомненно, имеется. Только для других людей. Потому что при виде него Валентин сонно улыбается, а в комнате все так и заставлено рябиной, и Арно косится на нее с подозрением и, пожалуй, недовольством. Недовольством самим собой. Так глупо позволить обмануть себя выходцу! И хочется извиниться перед Валентином. И за это, и за то, что… неважно. Просто — хочется извиниться. Потому что дурак он. Как был, так и остался. В отличие от Валентина. И Арно нравится, мучительно-постыдно нравится, как бережно он поправляет ему шейный платок. Арно идет к кровати, в одной рубашке, босиком — он не одевался, не захотел. Чтобы было быстрее. Ближе. Он забирается к Валентину, отбросив одеяло в сторону, и смотрит. Хочется сказать… что-то. Хочется, но слова не идут. Да они и не нужны, ведь Валентин все понимает без слов. Это удивляет Арно отдельно. Откуда он может столько знать о нем? Несомненно, они сблизились в последнее время, но неужели можно так быстро узнать человека, словно они были вместе всю жизнь? Вот же Зараза… Арно наваливается на Валентина сверху. Думает, когда же тот, наконец, очнется и начнет возражать или перехватит инициативу. Валентин чувствует его настрой, всегда чувствует. И Арно подчиняется, когда Валентин заставляет его лечь на живот и задирает рубашку. Он входит в него — когда только успел возбудиться? — и Арно резко выдыхает: мимолетная боль, но ему нравится. Потому что когда Валентин в нем вот так, совсем, полностью — это потрясающе. Это значит, что Арно нужен ему, и это значит, что все правильно. Арно подается назад, а Валентин растягивает движения — плавно, медленно, словно двигаясь в ритме танца, который они разучивали еще в Лаик. И Арно закрывает глаза, отдаваясь ощущениям, отдаваясь Валентину и первым рассветным лучам, просочившимся в комнату сквозь занавески. И ночные страхи, и сомнения отступают перед зарождающимся днем, и Арно наконец находит в себе силы разомкнуть губы. — Прости, — получается чуть громче шепота, но Валентин слышит. Замирает на мгновение, а потом наклоняется и целует в шею, не выходя из него, обхватывает руками и гладит, прижимая к себе. — Останься, — говорит он в ответ. И Арно понимает, что это — не про сейчас, а про всегда. Понимает — и от этого внутри вместе с нахлынувшим удовольствием разливается совсем другое тепло. И он отвечает «да».