Вдвоем до конца

      Ушам не верю.       - Почему?!!       - Потому что он не идиот. – Малфой смотрел на меня в упор. - И ты не идиотка. Вы мало волнуете его по одиночке – я тебе про это уже говорил… ну что ж, повторю еще разок. И от скопища вашего толку тоже мало. Однако и растрачивать силы на пустяки – неразумно. Так считает он.       - Пустяки?! – фыркнула я – Ему уже показали пару пустяков: начинка оказалась весьма неприятной, как мы все заметили. Твой кумир едва не подавился. Но … время покажет, правда? И был ли смысл в твоей великой жертве – тоже.       Отвернулась к окну и прошептала: «Я уже сомневаюсь.»       Ни звука с другой стороны скамьи. Только ветер барабанит по крыше, зовёт выйти наружу, полетать наперегонки. Только дождевые капли скользят по стеклу, сталкиваясь друг с другом, путаются мокрыми дорожками. Как одиноко можно чувствовать себя – бесконечно, невозможно, невыносимо. Даже когда тебя любят. Даже когда любишь ты. Я верю в любовь беспричинную и безмотивную, но иногда сомнение подступает к самому горлу: если любить за что-то – получается базар. Если просто так – возникает ощущение безликости, животности. Но как тогда правильно? Как должно быть? И должно ли вообще?       ... Мы не могли больше встречаться в спальне слизеринцев – это было опасно. Да и бесконечно потрошить Снейповский шкаф с травами Драко не мог. Иногда на помощь приходила Выручай-комната, но чаще – «Кабанья голова». Хозяин трактира получал от Драко щедрую подачку в виде нескольких золотых галлеонов, мы – чистую комнату, скрытую от чужих глаз.       Гарри долго молчал. Даже когда плащ-невидимка окончательно переехал в мой сундучок, даже когда я перестала часами сидеть в грифиндорской гостиной, даже когда мои вылазки наружу стали проходить отдельно от них – он был неизменно тактичен, осторожен в словах и предупредителен. Сглаживал острые углы, неизменно возникающие между мной и Роном, прикрывал меня перед учителями, когда я опаздывала на занятия, отвлекал желчного зануду Филча, пока я кралась коридорами в свою спальню. И только один раз не сдержался: подхватил меня под локоть после истории магии (которую я благополучно проспала, спрятавшись на дальней парте) и отвёл от гомонящих гриффиндорцев в дальний уголок.       - Послушай, Герми. Я не хочу влезать в твою личную жизнь – на то она и личная. Я понимаю, что мы повзрослели и всё такое, только … «Кабанья голова» - опасное место. Я не знаю … я не уверен, что тот, с кем ты туда ходишь, сможет защитить тебя от беды, если что-то случится. У стен паба есть уши и не всё, что происходит внутри, остается тайной. А у владельца самого рыльце в пуху, он вроде как нейтралитет держит, но, по-моему, больше на словах. За деньги родную мать продаст!       Проходившая мимо Лаванда мазнула по нам сучьи взглядом и, задрав нос, прошествовала мимо. Эту вечно размалеванную девицу я не переваривала уже давно – с того самого времени, когда наши с Рональдом отношения балансировали на грани «дружба\томная лирика» и мы кружились один вокруг другого, пытаясь вызвать ревность. Я перепугалась до одури, когда он попал в больницу, отравившись медовухой: бегала туда в перерывах между уроками, сидела рядом до позднего вечера, пока мадам Помфри не начинала выразительно звенеть ключами. И услышав из уст его своё имя, решила, что нежно-щемящее чувство, мягко защекотавшее в моей груди – та самая любовь, единственная и долгожданная, о которой пишут в книгах, слагают баллады и из-за которой творят великие дела. Рон, выйдя из лазарета, пригласил меня на свидание – и я торопливо согласилась, даже не дослушав фразу до конца. По-моему, он тогда немного испугался. А я словно бы спешила обогнать время.       Глупая. Нечего было обгонять.       Моё пришло гораздо позже.       Но едва раскрыв рот, я запнулась о несказанное. Поняв, кто бок о бок со мной прячется в ночь, Гарри не посмел ткнуть меня носом в очевидное – отсутствие каких-либо перспектив в будущем. А, может, просто посчитал, что это временное увлечение и мой пыл рано или поздно иссякнет. Это и на самом деле было невообразимо: первая умница школы, гриффиндорка, да еще и магглорожденная – и общается со слизеринцем, который когда-то только не плевался в её сторону, ненавидит её друзей, вся его родня поклоняется чистоте крови и явно ждет перевеса одной из сторон, чтобы перебежать в тепленькое местечко! Да еще как общается … Во всяком случае, с Роном он своими догадками явно не делился. И я не стала вывалить все свои мысли, а сжала его в объятьях, чмокнула куда-то в дужку очков и зашептала, зашелестела в ухо что-то о бесконечном счастье и дружбе на века. Сейчас и половины не припомню.       Череда воспоминаний поглотила меня с головой, окутала запахами и звуками, незаметно погрузила в дрему. Когда я очнулась, внутри кареты стало гораздо темнее. Профиль Драко на сером фоне окна был словно черной тушью очерчен – четкий, медальный. Он, скосив глаза, напряженно смотрел вниз. Я отодвинула штору со своей стороны. Ливень, хлещущий и небо, и землю, высекал молнии из плотных, словно катком уезженных, туч. Карета снизилась и, ощутив опору под колесами, заколыхалась на корневищах и рытвинах. Выросшие по бокам стены из сосен, уходивших, казалось, до небес, не пропускали ни малейшую толику света. Постепенно деревья помельчали, сменились ольшаником, перешедшим в сероствольные березки. Мокрый массив тянулся и тянулся, пока, наконец, резко не отодвинулся назад. Жалобно заскрипел песок, колеса в последний раз пронзительно скрипнули и остановились. Малфой толкнул дверь и, бросив мне через плечо: «Выходи. Мы приехали», спешно вылез наружу.       Карета остановилась аккурат перед высоченными кованными воротами. В центре смыкающихся створок – огромная, вычурная буква «М», заключенная в овал, по бокам – устремленные вверх острия пик. И змеи, сжимающие в объятиях плотные прутья решетки. Огромные, с тусклыми, словно слепыми, глазами, давно захлебнувшиеся дождем – казалось, они вот-вот сползут со своих мест и заскользят в мою сторону, ощупывая воздух черными раздвоенными языками…       Проклятье!       Я рванула вперед, задев лбом притолоку, и спрыгнула на песок. Ноги утонули в вязкой субстанции, волосы в мгновение ока стали мокрыми. Впереди маячил безмолвной каменной глыбой особняк. Драко приложил ладонь к железным прутьям и ворота медленно распахнулись.       Карета закачалась на рессорах: Алесси, что-то пыхтя под нос, выползала из нее задом, пытаясь вытащить следом раскрытый зонт. Фестралы нервно перебирали ногами. Возница, укутанный в плащ по уши, напоминал нахохлившегося ворона.       Фигура Драко уходила всё дальше и дальше, к темному пятну дома. Я подобрала подол и кинулась следом.