***
Полчаса проходят незаметно. Потом ещё полчаса. И ещё. В общагу Юнги возвращается поздно. Он вроде обещал, обещание не забыл. Но это же не в первый раз. Это же норма. Да и все уже спят, наверное. Какая разница? Мин разувается, проходит тихо вглубь квартиры и уже хочет открыть дверь в свою комнату, как слышится щелчок и едва слышный топот босых ног. Юнги не оборачивается, потому что слышит вздох, такой тяжёлый, выразительный, и уже знает, кто только что вышел из ванной. От Чимина приятно пахнет каким-то сладким гелем для душа и шампунем. Совсем по-домашнему. Так, в другой раз, Мин бы не почувствовал. Наверное. А сейчас в коридоре темно, в комнатах тоже. Очень тихо, из-за чего каждый шорох прекрасно слышен. Юнги все-таки разворачивается и сразу встречается с немного обиженным, даже осуждающим взглядом. Сам того не замечая, осматривает только что вышедшего из душа, уже расслабленного и посвежевшего парня и сглатывает, когда тот отводит взгляд, короткими, по сравнению с его, пальчиками зачесывает волосы назад и хмурится. И Юнги это кажется таким милым, потому что обиженный, даже на что-то незначительное, Пак в миг становится таким трогательным комочком, который изредка тихо фыркает и складывает ручки на груди, глядя с укором. Пухлые ярко-розовые губы превращаются в узенькую полоску – Пак чем-то расстроен, или же смущен. «Скорее первое», — думает Мин и продолжает молча смотреть на младшего. А что говорить? Он сейчас может только смотреть. Потому что Чим сейчас такой спокойный, такой по-домашнему уютный и родной, при этом такой расслабленный, по-особенному сексуальный и желанный. Желанный? Или же это только для Юнги так. – Опять засиделся? — выходит очень тихо, почему-то обиженно. Чимин не смотрит на Юнги, медленно стягивает полотенце с шеи и только тогда поднимает взгляд. – Все в порядке, — Мин одной фразой отвечает на все последующие вопросы, качает головой и улыбается неловко немного, надеясь, что Чимин поймет, примет всё, как есть, и не станет переживать, — иди ложись. Пак щурится, глядя на старшего, и, слава богу, мягко улыбается, как обычно. – Ты тоже, хен, — снова едва слышно, но теперь уже намеренно, будто боясь развеять эту тихую идиллию, а потом незаметно для Юнги вздрагивает на такое же тихое хриплое «хорошо» в ответ, от которого по позвоночнику с бешеной скоростью пробегается табун мурашек и лёгкие вдруг отказываются вбирать воздух, и идёт в свою комнату. На мгновение все эта ситуация обоим кажется немного глупой. Ну, разве это все обязательно? Почему просто не кивнуть друг другу, улыбнуться и пойти спать? Но так же нельзя. Именно сейчас так нельзя. Потому что важно было услышать, ответить, увидеть, но не слишком громко, не слишком ярко. Кровать сразу окутывает своими сетями, и Юнги кажется, что можно легко утонуть в этих складках одеяла, которые, словно волны, накрывают сознание и не дают пошевелиться. Казалось бы, у кого вообще в таких условиях могут быть проблемы со сном? Мин откровенно не понимал, как можно не спать после всех тренировок, репетиций. А нет, можно. Еще как. Чимин знает, на своем примере может рассказать, потому что именно он сейчас сидит один на кухне со стаканом воды, и сна ни в одном глазу. «Теплая вода поможет заснуть», – уверяет себя он. Нихрена. Вот ни капли. Прошло уже около часа с момента, когда хен вернулся домой, а у Чи сна ни в одном глазу. Он думает, что Юнги уже давно спит, и оказывается прав. Но ненадолго. Юнги и правда спит, для него это не проблема. Но сегодня что-то ему помешало. Иначе почему он сейчас идёт на кухню, а не лежит в кровати? Там темно. Чимин не захотел включать свет.Свет сделал бы все слишком реальным. А так нельзя. Нельзя принимать за реальность это заспанное лицо Юнги, тонкую складку меж бровей, которая появляется, когда тот хмурится, сонный взгляд. Нельзя вкладывать надежду в это тихое "Чимин?". Потому что так труднее дышать. Так болезнь, с которой Чимин борется уже около года, начнет губить его. Пак весь сжимается, опускает голову, продолжая тонуть в своих же мыслях, и кажется, что уже пересекает ту черту, за которой гораздо темнее, чем сейчас на кухне, но его прерывает гулкий скрип стула и голос напротив, который каждый раз вытягивает из пучины, снова даря надежду. – Почему не спишь? — Мин смотрит сонно и подпирает голову рукой, разглядывая парня. Чимин теряется, пялится на кружку в руках и едва заметно пожимает плечами. — Снова не можешь уснуть? Конечно, Юнги знает. Юнги всегда все знает. Он и в прошлый раз такой бессонницы Чимина застал его на кухне в такой же обстановке. На самом деле, Мину безумно нравится, что только он просыпается ночью именно в это время и идёт на кухню. Именно он разговаривает с Чимином о непонятных вещах и потом провожает его в комнату, уже второй раз говоря: «спокойной ночи». И сегодня не исключение, но кажется, что простыми разговорами здесь не помочь. – Не помогает… — Пак кивает на кружку и вздыхает, снова запивая свою усталость теплой водой и отчаянно надеясь на то, что так он сможет, наконец, заснуть. – Пойдем. Мин не спрашивает, он просто встает, берет парня за руку и заставляет встать, оставив кружку на столе. В голове Юнги сейчас такой бардак, что он даже не пытается думать, а только делает всё, что приходит в голову. Первое: взять его за руку. Это уже ощущается нереально. Они не раз держались за руки, но сейчас все по-другому, как-то ближе, интимнее. Ладонь у Чи теплая, меньше, чем у Юнги, да и пальцы короче. Но это все кажется идеальным, если просто вложить ее в руку Мина. Второе: уложить его в кровать. Не особо важно, чьей будет эта кровать, поэтому Юнги решил остановиться на своей. Чимину нужно спать, как и всем, и Мин почему-то уверен, что так он точно может быть спокоен на счёт сна Чи. Вообще список большой, но, к сожалению, не все пункты Юн может воплотить в жизнь. Например, он не может сейчас просто погладить его по мягким щекам, которые иногда так не нравятся Чимину, но у Юнги на них особенный фетиш. Он не может даже прикоснуться к таким желанным пухлым губам, и Мин уже не раз представлял, какие они, должно быть, мягкие, нежные, какие сладкие на вкус. Юнги вообще казалось, что весь Чимин очень сладкий. Приторно. Мин не так сильно любит сладости, но от этой ни за что бы не отказался и ни с кем бы не поделился. В комнате совсем темно. Настолько, что почти невозможно различать предметы в темноте. Но Юнги знает ее наизусть, поэтому безошибочно ведёт Пака к кровати и просит лечь. Чимин молчит. Слушается. Держит старшего за руку, боясь отпустить и потерять такое необходимое ощущение близости к нему. Юнги ложится с другой стороны, и только сейчас до него доходит суть всей ситуации. Но пути назад нет. Да даже если бы и был, Мин бы не вернулся. Он бы ни за что не отказался от того, что происходит сейчас, потому что Чимин лежит рядом. Потому что Чимин улыбается, хотя сам наверняка дико смущён. Потому что Чимин сейчас так доверчиво прижимается, мило ёрзает, устраиваясь удобнее, и смотрит на Юнги преданно. Он не первый раз спит в этой кровати. Юнги же знает. Он помнит, как Чимину легче, как лучше, и просто пока молча ведёт за собой.***
Утро наступает неожиданно. Причем ещё и противно - будильник зазвенел совсем не вовремя, как, собственно, и всегда. Юнги вырубает телефон и откидывает его подальше, чтобы поскорее вернуться в исходное положение: в объятия своего любимого донсена. Чим, видимо, был не готов вставать в такой час от слова совсем. Он даже глаз не открыл, даже не шевельнулся на звук, только нахмурился, поморщившись, как ребенок, нашел цепкими пальчиками край футболки Мина, затем нащупал рукава, сжал мягкую ткань на спине и уткнулся в грудь парня напротив, наплевав на всякие там будильники. Чимин со сна - самый честный самый открытый Чимин. Как только Юнги потянулся за телефоном, тот удивительно быстро среагировал, сжимая футболку ещё сильнее, будто стараясь притянуть ещё ближе к себе. И физически-то это возможно, а руки все равно что-то останавливает. Зато голос и сознание, в котором ещё не испарилась картинка ночного сна, совсем не видят границ, и заставляют бедного Чимина выпалить все как на духу, а бедного Юнги сомневаться в состоянии своего слуха. – Куда?.. но я хочу с тобой... Юнги на самом деле тоже не хочет вставать. Сам тоже хочет ответить, мол, "я тоже, тоже хочу быть с тобой", но вдруг понимает, что у Чимина не было этого "хочу быть с тобой", и затыкается, даже не успев открыть рот.***
Юнги иногда кажется, что все, что бы он ни делал, он делает для Чимина. Просто раньше он этого не замечал, вообще не обращал внимания. Хочешь поесть в кафе? Хорошо, хен платит. Хочешь в кино? Классно, я тоже, собирайся. Честно, он бы никогда не подумал, что на самом деле относится так только к Чимину. Но Чим сказал все сам, не осознавая, что делает один из самых решающих ходов.***
– С хеном так хорошо спать... Опасно. Слишком, черт возьми, опасно. Здесь должно загореться красное табло, должна завизжать сирена, начаться эвакуация. Но ничего не мешает Чимину продолжить вбивать самообладание Мина глубоко-глубоко в землю, откуда его уже не вернуть. – Можно мне приходить к тебе, если не спится? - в ответ кивок и выжидание в глазах. Такое тягучее, напряжённое, как перед сильной бурей. – Я люблю тебя, хен... Ты такой добрый... Такое короткое, трогательное "люблю" просто сносит крышу, вообще, кажется, лишает способности здраво мыслить и действовать разумно. Юнги смотрит на губы, которые только пару секунд назад невероятно красиво растягивались в смущенной улыбке, сразу подчеркивая легкий румянец на щеках Пака, и вновь понимает, что это конец. – Ты только мне всегда всё разрешаешь... Звучит как диагноз. Только ему... И правда только ему. Потому что, когда Чимин рядом, на остальных как-то сразу побоку становится.***
Мин начинает думать, что он свихнулся, стал одержимым. Одержим приходами Чимина в свою комнату. Он ждет этого каждый день, и, к великому счастью, дожидается. Казалось, ему просто нужно было разрешение. Если бы Пак узнал раньше, что хен не против, что хен только за то, чтобы он приходил к нему на ночь, ведь так он высыпается. И Чимин приходит. Каждый день приходит и жмется к Юнги. Сначала неловко, потом увереннее, потому что старший не отталкивает, еще позже прижимается еще ближе, чтобы было еще теплее, еще приятнее, обнимает поперек груди и утыкается носом в грудь Мина, устало вздыхая. Юнги перестал спрашивать, устал ли Чимин, потому что тот неизменно качал головой и старался всем видом показать, что полон сил, что на нем никак не сказываются ни тренировки, ни недосыпы, ни другие занятия, требующие слишком много времени и сил. Теперь Юнги просто молча двигается, освобождая место рядом с собой, ждет, пока младший устроится, как ему надо, и уже привычно кладет руку на талию.***
Иногда Мин просыпается раньше него. Да, это немного несвойственно ему, но после того, как он, однажды проснувшись слишком рано, увидел голову мирно сопящего Чима на своей груди, аккуратные пальчики, слабо сжимающие ткань его футболки, и стройную ножку, что уже так по-свойски прижимала его собственную к кровати, понял, что не так уж и плохо просыпаться раньше. Ведь пока только так он может спокойно разглядывать любимое лицо, перебирать мягкие выкрашенный прядки его волос, поглаживать по крепкой расслабленной спине. Юнги думает, что Чимин спит. А Чимин пытается убедить себя в том, что ему это снится, потому что если это все взаправду, то, кажется, он просто не выдержит : зажмурится, сожмет несчастную серую футболку старшего еще сильнее, до четкого пульса в запястьях, и сердце просто откажется работать от переизбытка чувств, нахлынувших слишком резко, слишком желанно.***
– Хен, пошли куда-нибудь?.. Так банально пойти в один из таких редких выходных в кино. Просто до жути банально. Но Юнги не против. Он готов хоть каждый день туда ходить, если Чимин попросит, но младшему об этом знать не обязательно. Пак выбрал ужастик. Просто очень уверенно ткнул пальцем в название фильма и наотрез отказался подумать еще. – Опять будут кошмары сниться, — Мин щурит глаза, выжидающе глядя на Чимина, потому что знает, у того натура такая, что пройдет секунда — он передумает. – Я же с тобой сплю, — пожимает плечами Пак, беззаботно улыбаясь и счастливо сверкая глазками, и тянет Юнги в зал, держа в свободной руке билеты. В зале мало людей. Темно. Слышен шорох от разных пакетиков с едой. Мин переводит взгляд на донсена и смотрит с подозрением. – Ты же не любишь ужасы… Чимин незаметно напрягается и поджимает пухлые губы, приподнимая их уголки. – Ты любишь… Он любит. Он просто обожает. Обожает чувствовать, как вмиг напрягается чужое тело из-за резких пронзительных криков, доносящихся из больших колонок по периметру кинозала. Ему нравится, как идеально подходит его ладонь немного меньшей руке, сжимающей подлокотники сиденья во время напряженных моментов. Он тащится от того, как тот прижимается и утыкается в его грудь, когда больше нет ни сил, ни желания смотреть на экран и терпеть ненавистный фильм. – Страшно? Пак молчит и только мотает головой, пока его тело выдает его с потрохами. Рука сильнее сжимает ладонь старшего, сердце стучит, легкие сами решают, когда им перестать работать и перекрыть доступ к кислороду. – Ты не умеешь врать. – Только ты это замечаешь… А от этого Юн просто сходит с ума. «Только ты». Он хочет слышать это еще, каждый день, каждый час. А Он просто влюбился и не может ничего с собой поделать. Он буквально тает, когда старший кладет руку поверх его и мягко сжимает. «Какие кошмары, хен? — думает он и невольно улыбается, позабыв о фильме. — Кошмары мне будут сниться только если ты отпустишь мою руку…» Он без ума от тепла, которое исходит от Юнги. Он любит прижиматься к его груди и слушать его сердцебиение. Кому еще такое позволено? Только ему. После кино они идут на набережную. Чимину нравится смотреть на море. Юнги нравится наблюдать за Чимином. Пак хочет попробовать осьминога. Мин ему разрешает. Как всегда. Чимин смеется, виснет на Юнги, кормит его,когда тот снова покупает ему еду, шутливо чмокает в щеку и сразу отстраняется, переключаясь на что-то другое. Лучше бы не переключался… Они приходят домой поздно. Оба уставшие, но счастливые. Чимин обнимает Юнги со спины, сцепив пальцы в замок, пока тот идет к своей комнате, стараясь идти в ногу с Паком и не наступить ему на ступню, чтобы младший ни в коем случае не перестал его обнимать. Но Чимин снова отпускает его, красиво растягивает губы в довольной улыбке, обгоняя, и вперед самого Юнги бежит в его комнату. Он хочет. Юнги очень любит и очень хочет прижать Чима к себе и больше не отпускать. Юнги хочет узнать, наконец, какие на вкус эти яркие губы. Он хочет почувствовать, насколько горячая кожа скрывается под объемными футболками. Он безумно хочет плюнуть на все и просто вжать в кровать, когда Чимин потягивается совсем рядом, оттопыривая округлую попу. Когда он жмется еще ближе, когда утыкается в шею, обдавая холодную кожу своим теплым дыханием. Когда Пак ворочается во сне, приоткрывает рот, тихо причмокивая, а потом снова ложится на бок, облизываясь, и касается мягкими влажными губами шеи, трогательно обнимая. Юнги был готов терпеть это. Он был готов держать себя в руках, прикусывая губу и просто наслаждаясь любой близостью. Но он не думал, что с утра пораньше проснется от таких тихих, еле уловимых слухом сдавленных стонов и тяжелого дыхания, что горячо касается бледной кожи, которая вмиг становится неровной от набежавших мурашек. Мин хмурится, сонно хлопая глазами и пытаясь сфокусироваться на парне рядом с ним, и замирает, когда его тело вдруг с бешеной скоростью начинает гонять кровь по венам и разжигает пожар в каждой его клетке. Чимин лежит на спине, нервно ерзает, слегка жмурит глаза. Вдруг его руки сами находят футболку Мина, как только он поворачивается на бок, и с пышных губ срывается очередной полустон, когда сжимает колени вместе. Длинную футболку оттягивает стояк, а подрагивающие ресницы и юркий язычок, что то и дело пробегает по покрасневшим губам, выдают, что младший уже несколько минут лежит вот так, наслаждаясь собственными снами, от которых чуть не страдает в реальности. Юнги с трудом сглатывает, стараясь унять собственный пульс, который решил догнать ритм биения сердца донсена, и шумно выдыхает, неуверенно коснувшись только самыми кончиками пальцев до болезненного желанных губ. И при касании, кажется, у самого по всему телу проходится дрожь и отражается приятным жаром в паху. – Чёрт… — Мин закусывает губу, все еще надеясь, что ему это только снится, и не смеет отвести взгляд с лица напротив. Сейчас, когда Чимин лежит рядом, дрожит и хватается пальчиками за все, что попадется под руку, а это, к счастью, оказывается рукав футболки Мина, когда Пак, раскрасневшийся, напряжённый ёрзает и пыхтит, до сих пор не открывая своих прекрасных глаз, Юнги понимает, что он не настолько сильный и терпеливый, что он не может больше просто наблюдать за своим любимым донсеном со стороны. Он должен, хотя нет, даже обязан принимать в этом участие, ведь именно к нему на протяжении уже нескольких месяцев прижимается это тело, которое сейчас кажется таким невероятно хрупким и до безумия чувствительным. Чимин хватается за плечи старшего, тычется в шею, даже в таком положении стыдливо стараясь спрятать затуманенный взгляд и красное лицо. И Юнги собственной кожей отчётливо чувствует, как дрожит тело напротив, как Чим сбито дышит, когда его снова касаются длинные холодные пальцы, заставляя вздрогнуть из-за контраста с разгорячённой кожей. Пак проснулся сразу, как эти самые любимые пальцы подцепили резинку его боксеров и осторожно обхватили твердый аккуратный член. Воздух из лёгких будто выбило в эту же секунду, и сам Пак неосознанно подался вперед, словно пытаясь вынырнуть из сна, как из воды, и вдохнуть, чтобы не отключится прямо тогда. Мин сжимает разгорячённую плоть в ладони и ведёт вниз, прикрывая глаза от странного удовольствия, которое доставляет судорожный вдох, вырвавшийся из груди младшего. Чимин выгибается, то до боли сжимая, то разводя в стороны колени, тихо стонет, терзает свои же губы, от чего они наливаются кровью, становятся еще ярче, еще слаще на вид. Поэтому, как только Юнги открывает глаза, ускоряя движения руки на члене младшего, он машинально облизывает в одно мгновенье пересохшие губы, вглядываясь через темноту в блаженное лицо напротив, пока Пак не прячет его снова, зарываясь руками под одежду хена и проходясь короткими ноготками по бледной спине, оставляя красные полосы, благодаря которым Юнги точно будет уверен, что это все не было сном. Если бы кто-то проходил сейчас мимо закрытой двери, то ничего бы не понял, потому что в реальности из комнаты доносится только шуршание одеяла, короткие вздохи, прерываемые резкой, почти болезненной остановкой дыхания, когда чужая рука сжимает головку, и изредка срываются с губ рваные стоны, которые тут же глушат в слоях одеяла, или же затыкают собственный раскрытый рот, утыкаясь в прохладную шею. Чимину кажется, что он сейчас умрет от всех этих ощущений, которые конкретно кружат голову. Он будто в режиме реального времени сходит с ума, тонет в какой-то непонятной ему неге и только блаженно жмурится, когда пальцы быстро водят по члену, уже пульсирующему от ощущения скорой разрядки, от руки с самым прекрасным рисунком из переплетённых вен, которая мягко сжимает талию, гладит налитые алым румянцем щеки, от чужого колена, которое просто напористо просунули между ног, не позволяя сводить их вместе в предоргазменных мелких судорогах, от которых спину выгибает, а сердце будто на мгновенье перестает биться. Пак боится и одновременно жаждет, чтобы это никогда не заканчивалось, потому что просто слишком хорошо и, кажется, бесконечно. Чимина хватает ненадолго. Спустя миллионы лет в его вселенной, которая вообще появилась на свет только пару минут назад, унося подорванное сознание куда подальше; или спустя пару минут в жизни реальной Чим вымученно изливается в руку хена, тяжело выстанывая короткое «Юнги», и этого хватает, чтобы унести в неизвестном направлении еще один затуманенный в мгновение ока разум, потому что перед Юнги сейчас весь дрожащий, кажется, будто до предела разгорячённый Чимин, который вдруг тянется целенаправленно к его лицу. Губы у младшего невообразимо мягкие. Мин не верит себе, не верит своим глазам. Поэтому забивает на все огромный кол, с большим энтузиазмом ловит полные губы своими и закрывает глаза, отдаваясь только чувствам, только тактильным ощущениям. В руке все еще уже опавший член, а на губах невероятно сладко. Приторно. Только это все еще слаще, еще ярче впечатывается в сознание, чем Юнги представлял. И как он мог так недооценивать эти губы? Юнги слишком сладко, слишком горячо. Чимин весь какой-то слишком рядом с Мином, и это нереально кружит голову, потому что таким его видит только Юнги. Только Юнги можно впитывать в себя эти стоны, что прорываются наружу, соскальзывая с влажных губ, только он может касаться этого тела, которое так трепетно дрожит от его касаний. Только он. Только его. Чимину стыдно. Секунд десять назад ему было охрененно и хотелось еще, а сейчас безумно стыдно, а самое главное – невероятно страшно. Страшно узнать, что подумал Юнги. Страшно услышать, что он скажет после. Страшно думать, что теперь будет. Пак хочет подскочить и убежать, хочет насильно стереть память и себе, и Мину. Себе, потому что помнить такое было бы невыносимо; а Юнги, потому что… Потому что он не должен был застать его таким, не должен был понять, что он для Чимина не просто «любимый хен». С минуту в комнате устойчиво держится давящая тишина, сводя с ума младшего и позволяя спокойно оценить ситуацию старшему. А что думать? Теперь можно что-то изменить? Нет, ни в коем случае. Можно забыть об этом? Размечтался. Кто-то не хотел, чтобы это произошло? Возможно… Но разве не хотел? Значит, все правильно, все хорошо. – Чимин-а, пойдем в душ, — Юнги улыбается… Он понимает, что они ещё успеют поговорить, успеют всё обсудить, и Чимин ещё не раз услышит уверенное «я люблю тебя» в ответ. А сейчас он, кажется, может расслабиться, потому что снова мягко, снова по-доброму, снова только ему.