***
Яков врывается в гимназию сильно позже, уже под утро — в другой день его бы и не пустили, но тут особый случай. Давно в гимназии пусто, кто мог — разъехались сразу после бала, кто не мог — досыпают, ждут утренних поездов. В спальне Эраста занята одна кровать, Эраст сидит на ней, аккуратно заправленной — не ложился, в своем парадном — не переоделся, с красными глазами — волновался, плакал. Не здороваясь, Яков на колени опускается перед постелью, жмется губами к ручкам белым, изящным. — Родной, прости, Господи, я клянусь тебе — я не хотел, я — я испортил тебе весь праздник… Эраст ахает, всхлипывает, снова готов слезами залиться — от усталости и облегчения. — Яшенька! Руки отнимает, гладить принимается беспорядочно лицо, волосы, шею над воротничком — парадным тоже… наряжался, готовился… — Ты приехал, Яш — я так волновался… — Прости, прости, я знаю… Вдруг вздрагивает Яков, морщится, шипит сквозь зубы. Эраст ахает: — Что? Что, Яшенька? — Да ерунда, чиркнуло… — Где? Как? — По голове, ангел мой, не думай об этом. У Эраста — еще не до конца овладел контролем над мельчайшими выражениями эмоций — рот кривится в ужасе, губы дрожат. — Яша! — Правда ерунда, Эраст, — колени обнимает, лбом к ним прижимается. — Не мог никак вырваться, прости… Эраст представляет — захват? кто там был, очередные революционеры? кто его ударил, чем? а если это пуля — чиркнула по самой коже, чудом — не в голову… Эраст был здесь, на балу, выряженный как какой-то франт, когда Яша там погибнуть мог… мыслями, небось, на него отвлекался… Яша представляет — как Эраст стоял тут, красивый, юный и совсем один — все гимназисты с родителями, те гордятся, хлопают, хвастаются друг другу успехами детей, а его некому обнять даже, некому сказать — Эрастушка, ты такой молодец, я так люблю тебя, перед тобой такое будущее, ты еще засияешь… Господи, зачем только сунулся в это дело, нужно было передать кому-то задержание, гордость твоя непомерная, Яков, перфекционизм проклятый — все концы самому увязать… — Вернемся домой, — шепчет, — и я с первым же приглашением тебя на бал возьму. Что тебе эти школьные танцы? Высший свет, Эраст… блистать будешь… — Яшенька… к черту балы, только живым будь. Пожалуйста. Яша обмирает. От всего и сразу. От просьбы этой — будь живым. От тревоги в глазах любимых. Тревоги за него, Яшу. От рук ласковых, гладящих его лицо. От непривычного чертыхания в нежных устах — Эраст обычно очень сдержан, не то, что Яков в его годы. А уж сейчас-то… Ловит руку эту нежную, в глаза глядя. К губам подносит, целует запястье под пышным манжетом. Серьезен Эраст, упрям даже, губы сжаты тонко, будто спорить готов, будто ждет — что Яков начнет спорить. — Для тебя, — говорит Яков, — и живым буду. Для тебя что угодно, Эраст. И тянется этот момент — долгий, звенящий, напряжения странного полный, словно слова кончились, а взгляды еще не договорили, еще пытаются что-то прокричать. Отворачивается Яков первым. Встает, принимается дальше вещи эрастовы в чемоданы укладывать — я сам могу, возмущался Эраст, но Яша осадил его коротким «дай позаботиться о тебе, пока еще могу». — А к балу костюм тебе пошьем, — почти мурлычет Яков. — К портному моему поедем. Больше никаких гимназистских курточек, пора бы тебе хоть один настоящий фрак иметь…***
К первому настоящему балу Эрасту восемнадцать и Яков совершает ошибку, и правда выправив ему достойный костюм. Эраст юн и невероятно красив, пресыщенные светом гости быстро это замечают. Эраста окружают, щедро плещут ему шампанское, осыпают комплиментами, зовут танцевать — нахальные дамы не желают ждать белого танца, напрашиваются против всех правил, а Эраст слишком хорошо воспитан, чтобы отказаться. Яков не танцует, хмуро ссылаясь на ранение головы. Коршуном следит за Эрастом из угла, не вмешиваясь в его веселье. Отмечает, что Эраст доволен собой и оказанным вниманием, что он действительно хорошо танцует, повторяя любимые самим Яковом движения, что даже пьянея — а он пьянеет — изящен и галантен, как всегда. Яков тоже пьет. Чуть больше, чем следовало бы. Будь он один — ему хватило бы тех нескольких бокалов, чтобы выбрать офицера из толпы гостей, прильнуть к его рукам и на французском намурчать что-нибудь такое, что обещало бы Якову приятный вечер, переходящий в жаркую ночь. Но какие офицеры, когда он с Эрастом? Долг старшего брата — следить за младшим, не отрывая взгляда. И отгонять особо настойчивых (читайте: всех) ухажеров. Потому что Эраст юн и неопытен и потому что у Якова черной желчью вскипает внутри при мысли о том, что Эраста могут увлечь у него из-под носа. …А может, все-таки офицер? Выплеснуть горькое в чей-нибудь горячий поцелуй, избавиться от напряжения, скручивающего тело с того момента, как Эраст впервые выглянул из спальни полностью облаченным в парадное — как тебе, Яшенька, достаточно красив? Отвлекается Яков всего на мгновение на толпу, высматривая в ней кого-нибудь годящегося в целях отвлечения… — Вы представляете! Дуэль! — слышит почти сразу же со стороны. Морщится: ну вот, началось, каждый раз, как перепьют какие-нибудь отставные гусары… Нужно найти Эраста, думает, от стены отрываясь — выпил все же сильно больше нормы — найти Эраста, Эраст боится вида крови, еще насмотрится, дурной. — В саду, дуэль в саду, вы все пропустите… Да плевал Яков на дуэль, пусть хоть головы друг другу поотрывают, ему бы только найти брата. — Такой молоденький! — Таким и помрет… Прекрасно, то есть есть сцепились не пенсионеры, а корнеты-желторотики, еще лучше, кто им таким только пистолеты выдает. — Стреляются? — Да нет же, на шпагах. Эраст хорошо фехтует, думается Якову — он сам его учил, он учил его всему, что умел сам, Эраст своей шпагой на колени ставил даже его. Вот стрелять — стрелять Эраст не умеет… Мысль такая медленная и скользкая, как не желающая быть съеденной улитка, Яков смотрит на нее тупо, а она все ползет и ползет и только потом — накатывает холодный ужас. Дурной мальчишка! Он бы не посмел, нет! Яков порвет того, с кем он — а Эраста запрет в квартире и на лестничную клетку будет провожать с конвоем, не то что на балы — Господи, как можно было отвернуться от него даже на минуту, если он сейчас, если… — Я же говорил — пропустим все, — недовольно ворчит гость. В саду темно, желтыми квадратами падает свет из больших раскрытых окон, любопытствующая толпа потихоньку возвращается назад в поместье. В небольшом кружке, запрокинув голову, пьяно и заливисто смеется Эраст, увидев Якова — кидается, виснет на шее. — Это Яша, это мой брат! — Яков Петрович, вы скрывали от нас такое чудо! — смеются гости, а у Якова — колени подгибаются, быстро шарит по телу Эраста ладонями, судорожно ищет раны, находит в рубашке прореху. — Он только надорвал! Надорвал, — шепчет Эраст пьяно. — Мы до первой крови, Яш, не насмерть… — Как ты, — сдавленно хрипит Яков, — как ты вообще… — Он был невежлив с дамой! — у Эраста восторженно блестят глаза, будто он рассказывает Яше одну из любимых историй про рыцарей и драконов. — Я сказал, что за такое стреляться, да! Он сказал — выбираю шпаги! Я сказал — хорошо! — Нужно было сказать «хорошо подумайте, сударь, я могу унизить вас перед всем собранием», — вкрадчивым мягким тоном говорят с ними рядом, вклинивается между братьями статный красивый мужчина в возрасте, смотрит на Якова с тонкой улыбкой, кивает приветственно, Эрасту — протягивает для пожатия руку, перстнями унизанную. — Волшебное владение клинком, молодой человек. Ваш учитель достоин похвалы не меньше вас. — Это Яша! Яша меня учил… Яков… мой брат, он вот он, — Эраст путается в словах, на Яше виснет, Яша — улыбается ненатурально, на оскал похоже. — Мы с Яковом Петровичем знакомы, хотя и не достаточно, чтобы он рассказал мне про брата, — еще вкрадчивей становится голос, касаются чуткие, каменьями блестящие пальцы тонкого плеча Эраста, и Яков отшатывается, прижимая брата к себе. — Р-руки, — рычит. Смеется бархатно знакомый. — Алмаз мой, не будьте так строги, я исключительно собирался принести победителю свои поздравления. Эраст Петрович не нуждается в моем покровительстве, — он улыбается. — Правильно. У него уже есть я. — Ах, что вы, мой алмаз, — тоньше становится улыбка. — Как видите, зарекомендовал себя в свете юноша своими силами, совершенно без вашего участия… Был очень рад знакомству, Эраст Петрович. Еще увидимся. — Нет, — бормочет Яков едко под нос. — Не увидитесь. В Москву собирается Эраст, с вами ему знаться незачем. Он правда пьян и страшно ревнив. В экипаже Эраст совсем обмякает, смотрит мутно в окно, улыбается пьяно. — Такой хороший бал… в сто тысяч раз лучше, чем в гимназии… — Я рад, что тебе понравилось, — выдавливает из себя Яков, клокочущий ревностью, злостью и невыносимым желанием. — Яш-ша, — тянет Эраст нежно. Врасплох застает Якова прикосновение влажных губ — быстрое, горячее, неумело-мокрое. Юрко и горячо проходится по нижней острый язычок, Яков обмирает, считает внутри себя: три, два, один, срыв. За мгновение до — Эраст отрывается, смотрит из-под ресниц. — Плохо целуюсь, да? Что на это отвечать, Яков не знает, да и не смог бы, предательски прилип к пересохшему нёбу язык. — Она меня поцеловала, — бормочет сонно маленький. — Спасибо победителю… не-ет, спасибо тебе, Яшенька. Это все ты. Научил, и привел, и — я так тебя люблю, знаешь? Яков находит в себе силы кивнуть, но Эраст уже не видит — голову на его плечо роняет, дремлет тихонько, когда экипаж останавливается, Яков до дома ведет его, закинув себе на плечо одну тонкую ручку, а в доме — берет на руки, поднимается по лестнице, шатаясь от выпитого и от сопения в шею. Укладывает маленького в постель… Раздевает осторожно, только на мгновение надламывается выдержка стальная — прижимается быстро губами к кусочку белой обнаженной кожи. Эраст сонно возится, слабыми пальцами цепляется за яшины руки: не уходи, не уходи… — Извини, — бормочет Яков. Так надо, маленький. Якову нужно, непременно нужно уйти.***
— Я — что? — Эраст стонет и прячет в подушку краснеющее лицо. — Нет! — Да! Ты вызвал стреляться гусара, Эраст! — Я не помню! Ты врешь! — безуспешно пытается спрятаться под одеялом. Наивный. Яков достает его с легкостью. — Не помнишь совсем ничего? — спрашивает мягко, Эраст качает головой стыдливо и немного виновато. — Обещай мне, что не будешь напиваться, когда меня нет рядом. В другой раз так может не повезти. И целует ласково — в лоб, вызывая в Эрасте смутную тоску по чему-то забытому ночью.