***
Поклон, шаг вперед. — Яша, не т-так близко… — Эраст жарко краснеет щеками, переминается с ноги на ногу. — Прости, забыл. Гимназия. Выпускной бал. Расстояние более чем благопристойное. Яков, сосредоточься. Трудно. Эраст ведет уверено, движения точны — прекрасный фехтовальщик и прилежный ученик, иначе и быть не могло. Только вот… — Смотри в глаза, — голос Якова невольно становится глубже, бархатнее. — Пусть она почувствует себя центром твоего мира. Яков танцует по обоюдоострому мечу, но останавливаться поздно. Согласился помочь — помогай, ты знал, на что шел. А то, что от взгляда этих черных, лихорадочно блестящих глаз внутри всё обмирает и сводит от непотребного желания — это твоя и только твоя проблема. Им не нужно слышать музыку, чтобы движения были слаженными, слитными — они оба хорошие танцоры (Эрасту не хватает практики, но это поправимо), и они оба знают друг друга лучше чем себя, угадывая каждый шаг, каждый вдох. Он так вырос, думает Яков, и внутри сжимает что-то сладкое и болезненное. Скоро сравняется в росте. Такие крепкие руки — эти его гимнастики. Готовится к службе. Пальцы все равно узкие, длинные, божественно играет на пианино, на балу он будет в перчатках. В перчатках. Яков на мгновение прикрывает глаза, коротко выдыхает. Поворот. Ладонь лежит на плече. Бал гимназистов, Яков. Яков хотел бы, чтобы на пояснице. Яков хотел бы прогнуться под нажимом этой ладони, Яков хотел бы, хотел бы, хочет. Яков так сильно хочет, что весь обращен в желание. Завершив круг, чинно кланяются. Яков улыбается, говорит, что Эраст молодец, что Яша за него совершенно спокоен и что девице, которая окажется с ним, бесконечно повезет. Эраст опускает длинные ресницы в смущении — Яков ловит этот момент, чтобы выдохнуть и вдохнуть. — Спасибо, но ты не думай, нас всех так вымуштровали, — глаза вдруг сияющие поднимает. — А п-потанцуй со мной, как ты на балу т-танцуешь? В глаза заглядывает, светится предвкушением. Наивный восторженный мальчик. Яков не должен трогать его, не вымыв руки. — Эрастушка, что за глупости, — Яков смеется. Наверное. Он губ не чувствует, все лицо — маска костяная, мраморная. Будто правда на балу в высшем свете, и чувства показать — смерти подобно. Поддаться просьбе как подписать себе приговор. — А что? — Эраст смеется, раскрасневшийся, довольный. — Б-боишься оттоптать мне ноги? — Не понимаю, чему это должно тебя научить, вот и все. — А делать что-то п-просто потому что это весело в этом доме уже н-нельзя? — Ну если весело… Яшина мраморная маска перестает болеть. Под ней медленно скапливается темное что-то. Горячее. Урчащее по-звериному, припадающее на мягкие лапы. Он сам попросил, Яшенька, нашептывает ему зверь, он сам тебя попросил, ты не виноват. Ты просто дашь ему то, чего он хочет. Нет ничего дурного в том, что тебе это понравится. Хватает его — медвежьи крепкие объятья, Эраст хохочет в голос, вырывается. Потом встает по всем правилам, тонкий, прямой. Легко подставляется под руки. — Г-гимназия, — поясняет в ответ на приподнятую бровь Яши. — П-практикуемся же без девочек. А я ниже всех в классе. Кивает Яша, будто не наполняет жилы черной желчью мысль о том, что кто-то другой вел Эраста в танце. Но — утешает себя — вряд ли так. — На балу вы будете стоять близко. Еще ближе, — он притягивает его к себе медленно, пока меж их телами не остается едва ли на волосок расстояния. — И руки будут располагаться иначе. Ладонь его от плеч сползает ниже по спине — пока не оказывается у Эраста на талии. Тонкая, тонкая талия, кажется, пальцами перехватить можно. Его узкий, как веточка гибкий мальчик. Зверь трепещет крыльями носа, облизывает оскаленную пасть. Эраст слабо вздрагивает — щекотно? Эраст весь обращается в ощущения — почувствовать, когда Яша начнет двигаться, подстроиться, быть гибким и податливым в его руках. Чтобы Яше было приятно его вести, приятно с ним танцевать, чтобы он гордился, чтобы этот миг продлился дольше. Чувствует Эраст жар ладони на своей талии — крепко держит рука. Чувствует уверенность, с которой сжимает его ладонь ладонь Яши. Чувствует под пальцами напряженное плечо, обтянутое тканью. Чувствует жар тела Яши — почти соприкасаются. Почти. Отдаться во власть такой силы — легко и естественно. Отдаться Яше — легко и естественно. Дрожит ресницами Эраст, старается дышать размерено. Поднимет почерневшие, блестящие омуты на Яшу — сейчас. Они начинают кружиться по залу, глядя друг другу в глаза. Эраст никогда и ни с кем не ощущал такого блаженного покоя в танце. Когда знаешь, что можешь отдаться в руки человека и все будет хорошо и правильно. Высшая степень доверия. Это удивительное чувство. Вести. Направлять. Яков любит танцевать, Яков танцевал… в разных ролях и с разными людьми, но только сейчас, в этой пустой комнате вместо шумного бального зала, с их смешивающимся дыханием вместо музыки, он чувствует себя по-настоящему потерявшимся в танце. Он понимает, почему матроны считают эти танцы неприличными. Всего лишь соприкосновения рук, но лучше бы прижались телом к телу — быть может, не опаляло бы пламя с такой силой. На каждый вздох Эраста и на каждое его едва заметное движение Якова потряхивает. С каждым шагом Эраст становится все мягче. Взгляд — острый, как бабочку к стене пришпиливающий, но тело… Словно Эраст засыпает, танцем убаюканный. Словно ноги его не держат, словно он пьян или болен и только руки Якова удерживают его вертикально. Податливость, граничащая с безвольностью; Яков не думает о том, как его, мягкого такого, покладистого, укладывал бы в постель, обещая — мой мальчик, тебе не нужно ничего делать, я сам, я все сам, как Эраст с той же доброй ласковостью позволял бы собой командовать, завести за голову руки, огладить бедра, развести колени — нет, Яков не думает. Зверь в его голове, от близости к добыче беснующийся — да. Ап, поворот. Лёгкое, слаженное движение. Эраст почти лежит на его ладони. Яков безотчетно, бездумно притягивает его ближе, хотя казалось бы, куда. Эраст не сопротивляется, обмякает ещё больше, Яков ведёт, Якова — ведёт. Тебе весело, бьётся в голове, весело, мальчик мой? С этим взглядом тёмным и губами алыми — весело? Не похоже это на веселье, мой хороший, уж прости. Зачем ты зверя дразнишь, дурной мальчишка? Сам в пасть лезешь? Танец заканчивается. Все когда-то заканчивается, даже сны, самые сладкие и самые кошмарные. Яша считает сам себе: раз-два-три, отпущу. Сейчас. — Шёл бы ты спать, Эраст, — голос скрипит. Наверное, он выдаёт себя с головой. Наверное, это должно вызвать в нем ужас. Но Яша в силах думать одну мысль: отпущу. Ещё мгновение и отпущу, ты только уйди, пожалуйста, Эраст. — Нет, — шепчет Эраст. — Яша. Ещё не все. Яша даже не может удивиться. Яша следит за тем, как по губам проходится розовый влажный язык. Если так себе Эраст представляет веселье, то дни яшины сочтены. — В-вдруг на балу, — Эраст говорит еще тише, голос у него дурманящий, взгляд — нездешний, — кому-то п-понравится, и он — она захочет — меня поцеловать? А я и не умею. Дышит Яша часто, грудь встревоженно ходит — зверь наружу рвется. Делает нетвердый шаг назад. — Значит, это будет… твой первый поцелуй. Ты быстро научишься. Такому учатся на ходу. А самого выламывает, выкручивает, черной тьмой внутри плещется — кто-то другой сорвет его поцелуй. Первый поцелуй. Он сам просит, сам хочет, сам готов отдать его тебе. Ты же его просто научишь, так? Покажешь как нужно, только и всего. То же самое, что и с фехтованием, что и с танцами. Нет! Нет. Нет? Да, да, да — урчит внутри зверь — ты бы сам никогда, это ведь он предложил. Сам. Сам просит. Всего лишь урок. Он боится показаться неопытным. Неопытный. Чистый. Первый поцелуй. Тебе, тебе, тебе. Сам предлагает, сам просит. Возможности может больше не представиться. Никогда. Понимаешь? Нет. Нельзя, нет. Нет! Куда только делась кукольная расслабленность в теле Эраста — он весь словно струна натянут, дрожит. Сжаты пальцы в острые кулачки. — П-почему нет? — он наступает. Один шаг Яши назад — два коротких шажка Эраста к нему. — Ты же обещал п-помочь? Ты говорил, я могу спрашивать что угодно? У Эраста в голосе нет хриплой стертости сдерживаемого желания, в нем звон стали, до предела доведенной, ещё чуть-чуть и сломается. У Эраста в глазах тьма беспросветная, поглощающая. У Якова по телу мурашки бегают, Яков вмерзает в пол, двигаться не в силах. Яков зажмуривается почти беззащитно — не смотри в глаза черные, на губы приоткрытые, не смотри — и сжимает руки в кулаки, впивается ногтями в ладонь — очнись, не смей, не трогай, рук не поднимай. Не видит Яша — ощущает чутьем звериным — Эраст так близко, почти вплотную. — Т-так ты говорил? — тише голос становится, срывается — струна рвется. — Говорил, — выталкивает хрипло Яков — голову на плаху кладет. Чувствует, как руки тонкие ему на плечи опускаются — невесомо, нежно. У Якова под веками скапливается соленое, горькое. Ангел мой, хороший, светлый, зачем делаешь это со мной? Зачем со зверем диким играешь? Наиграешься и оставишь — на балах сверкать и уже другим, наученный, будешь поцелуи дарить. Медлит Эраст, тянет зачем-то мгновение это необратимое, безысходное. Не видит его Яков, движений почти не замечает — лёгкий Эраст, бесшумный. Кончиками пальцев по щеке — Яшу дёргает, как от удара. Эраст вздрагивает эхом, Яша чувствует, гладит по щеке виновато и ласково. — Я б-быстро, — слышит сбивчивый шёпот. — Я, я немножко. Дыхание на губах — сладкое, едва ощутимое, тёплое, Яша не видит, но знает — запрокинул голову, весь ему навстречу вытянулся, маленький. Медлит все ещё — и вдруг. Решается. Прикосновение — лёгкое и нежное, как весь Эраст. Замирает. С грохотом в Якове что-то рушится — остатки самообладания, ясного разума, осознания происходящего. Руками по талии тонкой скользит, обнимает крепко, притягивает, кольцо стальное сжимает — не вырвешься. Эраст и не вырывается. Ахает тихонько в губы Яше, дыханием теплым ласкает. Еле сдерживается Яков, чтобы не впиться жадно в губы эти сразу. Нельзя. Не сейчас. Долго и нежно губами приоткрытые губы ласкает — мягкие, нежные, влажные, сладкие. Втягивает нижнюю губу, посасывает — не кусать, не сейчас. Обмякает Эраст в его руках — как в танце. Только руками ослабевшими обвивает плечи. Яков языком умелым скользит внутрь, вылизывает нежный рот. Сладкий. С языком эрастовым играет. Вновь к исцелованным губам возвращается, языком очерчивает мягкие изгибы. Снова губами ласкает, прикусывает все же нижнюю — не удержался. Эраст тоненько всхлипывает. Всхлип этот. Музыка. Ножом Яшу взрезает, зверя внутри радует бесконечно: он пришёл, захотел, как нам и мечталось, теперь осторожно, сладко, ему нужно сладко и нежно, не спугни. Руки у Яши тяжёлые, неповоротливые. С трудом он тело — гибкий, льнет, — от себя отталкивает да на добрых пару шагов. Эраст едва равновесие удерживает, руками всплеснув. — Уходи. — Яшенька… — Пошёл к себе, я сказал. ЖИВО. Ни разу голоса на Эраста не повысил, груб с ним не был. Непривычно это, но правильно, единственно правильно, верно, затыкает Яша зверя, за холку его хватает, за пасть зубастую — беги, я его задержу. Эраста ведет. К теплу, к рукам, ближе, податься, Яша. Яша. Отшатывается Яша, на нетвердых ногах, из стороны в сторону качаясь, точно пьяный, за стены цепляется. Не уходит — стоит оглушенный, потерянный без тепла — уйти самому, сейчас же, немедленно. В комнату свою вваливается, дверь запирает на защелку. Впервые, наверно, за всю жизнь. На пол сползает, к двери спиной привалившись. Ребро ладони закусывает, вой бессловесный сдерживая. Будто не просто оттолкнул — будто с мясом вырвал, и кровь из раны хлещет чёрная, болезнью и ядом пропитанная. Сладкий, сладкий Эрастушка. Первый поцелуй. Скручивает до крика, что он в ладонь ловит и прячет. Как приоткрылись ему навстречу эти губы, как искали в нем опору тонкие руки. Первый поцелуй. Что ещё первое, что? Не выходить до утра. Ни за что. Для верности бы еще ключ в замке обломить. И повеситься на крюке люстры. Чтоб наверняка.***
Эраст на негнущихся ногах в коридор выходит, на дверь долго смотрит. Заперта, не просто закрыта. Начинает бить дрожь. Пока слабая, только кончики пальцев дрожат. Уходит к себе медленно, а там — начинает ускоряться. Вещи беззвучно укладывает в чемодан, по привычке выглаживая углы так, чтобы складок не было. План действий в голове имеет кристальную ясность и морозит изнутри безмолвным ужасом, придавая мыслям и движениям хирургическую точность. Первый поезд — до рассвета. В гимназии можно оставаться на каникулы, хотя штат удивится. Сейчас осень, следующие каникулы только зимой, к тому моменту — остынет. Забудет. Не взглянет с отвращением, не прогонит в ужасе. Не прогонит, если уйти самому. К зиме остынет, и Эраст извинится за дурную шутку, и все пройдёт, и будет хорошо. У Эраста горит лицо, и горят зацелованные губы, и под веками тоже жжёт, когда начинают течь беззвучные крупные слезы.