Но Джонс

— Он ебёт тебя? Только давай нормально, без подъёбов, я сейчас серьёзно, — Арчи так нервничает, что ладони все мокрые, на лбу испарина, а щёки чуть алеют.       Вряд ли «Pop's» хорошее место для таких разговоров, но здесь он мог поговорить с ним один на один. Хотя бы постараться поговорить. — Да, — просто и лаконично. Нормально. Как и хотел Арчи.       Джагхед даже не смотрит на него, не отрывается от своего маленького ноутбука и трубочки молочного коктейля во рту. — Ты сейчас серьёзно? Ч-чёрт, я… — у младшего Эндрюса перехватывает дыхание, рука нервно треплет волосы. Арчи боялся услышать такой ответ. Боялся, так боялся. Случившееся хороший показатель бездействия, — Как долго? — Не знаю, не считал, где-то полгода, наверное, — так же просто, без той самой эмоциональной окраски, не отвлекаясь от своего дела.       Отчасти Арчи и надеялся на это, но вместе с тем ждал хотя бы чего-то, что Джонс выльет на него кофе, накричит. Хоть что-то. С другой стороны: чистая футболка тоже была неотъемлимым плюсом. — Джагхед, послушай, ты мой друг, я очень волнуюсь за тебя и… Джаг, тебя же никогда не интересовал секс, что ты нашёл в этом? Да, блять, в Джейсоне ты что нашёл? — он громко стучит ладонью по столу, а Джонс даже не смотрит, зато привлекает внимание самого Попса и пары других полуночных клиентов. — А тебя это ебёт, Арчибальд? — Джагхед поднимает взгляд, его голубые глаза смотрят со скукой и холодом.       Так начинались и скоротечно заканчивались каждые попытки поговорить Арчи с Джагхедом. Потому что каждый раз, что он пытался говорить о Джейсоне, они посылали друг друга нахуй и кто-то из них обещал выцарапать другому глаза.       Эндрюсу ведь тоже тяжело, ему тоже ведь нелегко принять, что его лучший друг, — «Лучший друг? Очень смешно, Джей, я не общался с ним нормально уже год», — стелится под каким-то «одноразовым», как Арчи казалось, парнем. И даже ведь не просто перед «каким-то парнем», иначе Арчи бы не обратил внимание, подумаешь «кто-то» — у Джагхеда это не надолго, но это был непросто человек. Это был чёртов капитан футбольной команды, чёртов, блять, насквозь прогнивший, такой, сквозь которого должны ползти черви, — Джейсон Блоссом.       Это был единственный человек, которого Эндрюс ненавидел, его раздражало само существование Джейсона с его этой ухмылкой, ровными зубами. Арчи ненавидел его с тех времён, как тот трахнул самую милую на земле девушку — Беттс из соседнего дома.       Конкуренция в футболе, факт того, что этот уёбок во всём его был лучше. Заканчивая самим Джагхедом. Блоссом посмотрел на этого маленького мальчика с сигаретой в зубах, на этого самого милого парня. У Джейсона, кажется, мания портить людей, которых так любит Эндрюс. Но Джонс не видит этого.       Арчи готов разбить, готов размазать по стенке это идеальное, фарфоровое лицо выродка Блоссома. Готов сделать что угодно, выдрать с корнем его огненно-рыжие волосы, что ни капли не похожи на волосы самого Эндрюса, потому что у него они цветом с ржавчину, которую он видит, когда у соседской старухи ломается кран.       Этот уебан лучше его во всём, подумать только, он капитан, он не чинит ржавые краны у соседских старух, у него волосы рыжее и зубы ровнее. У него есть всё, есть… Есть Джагхед, который что-то в нём видит, что-то, казалось, удивительное, что в силах разглядеть лишь он.       Арчи смотрит на него и готов бить, бить до полусмерти, — «Я не встречал таких, как ты», — бить первой попавшийся в руки арматурой, той же ржавой трубой по широким рёбрам, протыкая ими лёгкие, чтобы тот даже дышать не мог с Джонсом одним воздухом.       Арчи спит и видит, как ломает теми трубами-арматурами ему ноги, чтобы тот не смел ходить по тем же тропам и дорогам, что и Джагхед. Переломать ублюдку в нескольких местах руки, не оставить и целого пальца, лишь бы его не коснулись, не дотянулись.       Выцарапать глаза, чтобы не смотрел; проткнуть уши, чтобы не слышал этот смех; отрезать губы и язык, чтобы они никогда, никогда не поцеловались — Арчи хочет отсечь любые возможности этого теперь. Он видит в Блоссоме не просто угрозу, он видит в нём прямую опасность, то из-за чего Джагхеду потом может быть больно. Арчи уверен. Но Джонс не видит этого.       Арчи не ревнует, нет. Ничуть. Арчи не из тех, кто ревнует своих друзей, они ведь с Джагом прекрасные друзья, даже спустя год, что они почти не общались, Эндрюс уверен, что у них всё в порядке, но с этим он может разобраться и позже.       Ему сейчас бы главное знать, что никакой рыжий хуеплёт не трётся возле Джонса, время от времени смазано целуя, а о большем и просить нельзя. Лишь бы только Джейсон оставил его.       Арчи ведь тоже не железный, он тоже человек, чьим нервам однажды придёт конец. Арчи далеко не всетерпив, он однажды сломается, правда-правда. Возьмёт огромный отцовский дробовик для охоты или свой травмат, засадит глубоко Джейсону в бошку, промеж глаз. Перед выстрелом он бы мучал его, по меньшей мере, неделю. Не оставил бы живого места на лице. А уж потом… Выстрел. Тело в морозилку. Потом в озеро и дело с концом. Так бы он и поступил, да.       Мама Бетти и слова против не скажет, вставит лишь, что этот ублюдок получил по заслугам. После того, что было между ним и её дочерью когда-то давно, она ненавидит всю семью Блоссомов. Сейчас тот взялся за Джагхеда, но, — «Теперь ты мне, блять, нужен, Джейсон, я уже не хочу и не могу без тебя», — это продолжается дольше одного вечера, дольше одной ночи, дольше, чем с Бетти.       С каждым днём всё труднее поверить в то, что это продолжается. Блоссом так целует его, так целует, что, кажется, будто от Джагхеда ничего и не останется. Джейсон целует его, напористо, в своей манере, успевает улыбаться сквозь поцелуй и когда Джонс в этот момент пересекнулся взглядом с Эндрюсом, то лишь углубляет поцелуй.        У Арчи под обеденным столом в руках вдвое согнутая вилка, на ладонях совсем небольшие царапины от ногтей, в виде полумесяцев. Арчи далеко не железный. Но Джонс не видит этого.       Арчи хочет напиться. Накуриться. Откровенно — обдолбаться такой лютейшей дури, чтобы ничего не помнить, чтобы из головы повылетали все Джагхеды. Всё доходит до крайностей, жизнь начинает делиться на две плоскости: всё хорошо и всё плохо.       Арчи хочет забыть, хочет удалить из своей памяти младшего Джонса, но лишь представляет его губы на своём члене, лишь представляет его стоны, сильно прогнутую спину и ничего не может с собой поделать.       Представляет всю милую хуйню, которой занимаются пары, которой они могли заниматься, но, какого-то чёрта, Джонс делает всё это с долбаёбом-Блоссомом, и не может не думать об этом. Джейсон забрал у него его друга, пускай друзьями они были с натяжкой, забрал, казалось, частичку его, его человека.       Арчи нравится думать о Джагхеде как о чём-то своём, он дрочит только на мысль о том, что парень однажды скажет ему: «Я твой, Арчибальд». Думает об этом ежедневно, каждый вечер перед сном точно, — «Посмотрим «Begotten»*, Джей? Это один из моих любимых артхаусных фильмов. Помню, как-то крутил его в кинотеатре — пришло человек десять, от силы, и крик стоял жуткий», — и когда слышит эту же фразу, только с приторным «Джейсон» на конце, то готов взорваться. Готов сорваться. И срывается. На Реджи, что проходил рядом.       Арчи бьёт его, не жалея, так, как бил бы того рыжего уёбка. Бьёт со всей силы, сразу же чувствуя, как опухает лицо под его кулаками и чувствует, слышит отчётливо громкий хруст собственного носа, в третий раз переломанного. Плевать, как долго ему придётся объясняться перед Реджи, потому что главное это Джагхед, Джагхед он… Не видел, не видел драки из-за него, не видел сломанного носа Арчи. Эндрюс разбил в мясо лицо Реджи, шёл со сломанным носом, переделал вообще всё. Но Джонс не видит этого.       Они сидят поодаль от всех посетителей «Pop's», за последним столом возле окна. На улице часов десять вечера, почти ничего не видно, только свет от неоновой вывески кафе и Джейсон заказывает им с Джагхедом большой молочный коктейль на двоих, с болтающимися там красно-белыми трубочками, гору картошки фри и бургеры.       Арчи сидит за следующим столом, прожигает взглядом спину этого выблядка, представляя себя сидящего на том месте. А потом видит голубые глаза Джонса. Его тёмные кудри, что выглядывают не из-под шапки, ведь её на голове Джага можно встретить всё реже, чуть загорелую кожу и милые щёчки, совсем как у ребёнка.       Но Арчи сидит, не зная зачем терпит, смотрит на них и хочет «раскрасить» лицо Блоссома хотя бы за то, что Джагхед делает всё то, о чём тот его просит, вплоть до обожаемой шапки Джонса — он снимает её по одному лишь слову.       Эндрюс горит мыслью о том, что когда-то вырвет Блоссому голосовые связки, вместе с горлом, и тот больше никогда не заговорит с этим чудесным парнем напротив. Хочется растоптать, разорвать, закопать, утопить в ближайшем озере, чтобы никто не нашёл, чтобы быть единственным рыжим парнем возле Джонса.       Джаг никогда не делал ничего для Арчи, а перед этим «королём школы восемьдесят шестого года» в кофте капитана футбольной команды, что сейчас надета на самом парне, тот делает всё. Будто побитая собака, которую взяли в дом, — «Скажи, что я особенный, что лучше Шерил», — будто других целей нет в жизни, будто только в этом идеальном, во всё правильном лице, он видит смысл, стимул делать что-либо. Хуйня.       Просто параша, не правда, нет. Не может быть, чтобы Джаг видел хоть что-то, кроме черни, в этом куске говна, он ведь умный мальчик. Он ведь умный мальчик, он не должен тянуться к нему через весь стол за поцелуем, не должен после сидеть и улыбаться, Арчи ведь пытается сказать, кричать всем своим видом о том, что Блоссом уёбок. Но Джонс не видит этого. Джагхед жаждет быть для этого уёбка особенным. Джейсону, без вариантов, нужен только секс, Арчи в этом уверен. Джейсон ведь весь из себя плохой, общается с этим прелестным парнем, заливает ему какой-то милый бред в уши, чтобы добиться желаемого. Арчи не уверен, он знает.       Джагхеду нужно держаться за руки на улице, чего ни с одной девушкой не делал Блоссом. Джейсон переплетает их пальцы на глазах у всей школы — Эндрюс готов взять лезвие, чтобы пройтись им по запястьям этого рыжего пидораса, лишь бы из них вытекла вся кровь и он не чувствовал, как рука Джонса крепко держит его.       Джагхеду нужны поцелуи, Джейсон целует его, как в последний раз — Арчи мечтает скорее достать смесь азотной и серной кислоты, чтобы растворить его тело.       Джагу нужны объятья, Блоссом сжимает его до хруста костей, — «Я скучал, Джей», — Арчи нужен бензин и зажигалка.       Ему нужен секс, Джейсон рад его дать — Эндрюсу нужен отцовский дробовик.       Ему нужна любовь, чистая, искренняя, только от Блоссома и Джейсон отдаёт всего себя для него — Арчи нужна гильотина.       Джагхед хочет быть для Джейсона особенным, единственным. Тот целует его на глазах у всей команды по футболу, перед девушками из поддержки, целует так, как не целовал никогда. Целует его на глазах у Шерил. На глазах у Арчи. Эндрюсу срочно нужен Медный Бычок**.       Он каждый день просыпается, каждый день видит Блоссома на занятиях и тренировках, про себя поражаясь, как не прибил его на месте. День за днём, в Арчи влюбляется толпа девушек, происходит столько вещей, но он лишь смотрит в сторону Джагхеда. Джагхед всё смотрит на смазливого Сатану. Говорят, что Дьявол носит «PRADA» и, если это так, то Арчи готов поставить все деньги, что на любом из классических костюмах Блоссома выгравировано название этого бренда. Но Джонс не видит этого.       Джейсон ненавидит свой родной дом, родовое гнездо, этот огромный тёмный особняк, возвышающийся на холме. Джейсон ненавидит Торнхилл. Пташка хочет улететь из-под тяжёлого родительского крыла. И улетает. Улетает прямо в тёплые ладони Джонса, что так приветливо раскрыты. Улетает прямо на старый дырявый матрац в таком же старом кинотеатре, но зато рядом с Джагом и этого хватает для поддержания в себе жизни.       Они целуются, смотря старые фильмы, сидят на крыльце, прямо напротив огромного экрана, потому что никто не приходит. Счастливые, всем миром забытые, существующие только друг для друга. Смеются до боли в животе, хватаются в спешке за руки.       Арчи не видел глаза счастливее, улыбки искреннее, чем у Джонса тогда. А потому они не всем миром забытые. Потому что Эндрюс видит их. Сидит в таком месте, где искать будут в последнюю очередь и сердце почему-то щемит.       В голубых глазах кудрявого паренька отражается чистое небо, вся весна без морозного холода, расцветающие цветы. Арчи каждый день думает, — «Меня на тебя не хватит, чёртов ты Джейсон», — как убить Блоссома, на каждое его действие у него найдётся новая пытка, новая смертная казнь. Каждый день он просто хочет вернуть себе что-то исконно своё. Своего Джонса.       Видя их сейчас, пьяных, заливающихся смехом, абсолютно счастливых и боится, что такого у них просто не будет. У Джагхеда аж колени дрожат, как он влюблён в парня, что целует, целует его и всё ближе толкает к стене. У Арчи два выхода: в окно и в тюрьму за убийство. Арчи в отчаянии, в лютейшей агонии. Ему страшно. Он ведь просто влюблённый подросток. Но Джонс не видит этого. — Сколько всё это будет у вас продолжаться, Джаг? — Арчи, наверное, в жизни так не нервничал, его голос дрожит и он, наконец, сел напротив парня. Но взгляд голубых глаз напротив холоден, проницателен. Всё видящий насквозь. — Не помню, когда твоей проблемой стало то, кто меня трахает, — Джонс собирает какие-то свои распечатанные бумаги в рюкзак, туда же кидает ноутбук и шарит по карманам в поисках мелочи за пару чашек кофе. Взгляд не теплеет, становится лишь раздражённее, они постоянно говорят об этом, каждый раз одно и тоже, ведь Арчи упрямый, он не изменит своего решения. Как и Джагхед. — Он ведь использует тебя, как ты, блять, не видишь?! — Эндрюс подрывается, стучит по столу рукой, кричит, закрывает собой проход, лишь бы тот услышал, увидел, сделал со своей жизнью хоть что-то, по мнению Арчи, правильное. — Но Джонс ничего не видит, — Джагхед уходит, не хлопнув дверью, лишь немного толкнул того в грудь, чтобы пройти. Джагхед предательски спокоен. Но всё же закуривает как только скрывается за дверью.       Когда Арчи слышит от Джагхеда: «Я люблю тебя», адресованную не ему, а чёртовому Джейсону, то единственное, что хочется сделать — разорвать всё в округе, разнести этот ебучий Торнхилл, трахнуть Шерил, чтобы её уёбок-брат понял, что чувствует Эндрюс. Хочется сделать хоть что-то, что угодно.       На глаза попадается рыжая макушка. И Арчи впервые тогда ударяет этого уёбка. Похуй, что будет дальше, ему уже честно плевать. Плевать, что рядом Джаг, если Арчи чувствует, как ломает ему нос. Плевать, что это в коридоре школы, что директор кричит им что-то. Похуй, что глупенькая сестра Беттс пытается их разнять. Честно, Эндрюсу никогда не было плевать так на человека, каждый здесь знает, что Полли несколько лет пускает слюни на Джейсона. Каждый здесь знает про её взгляды на него, про каждую попытку заговорить с ним. Она смотрит на него так, как он смотрит только на Джагхеда. С любовью, всей нежностью. Изо рта кровь льётся без остановки, у Арчи лопнула щека, а у ебучего Блоссома совсем немного кривит нос и сверкает фингал под глазом.       Эндрюс даже не думал ни о чём, когда лез с дракой, ни думал о том, что Джейсон сильнее, что лицо будет в кашу в первую минуту. Арчи больно, у Арчи идёт кровь, — «Я люблю тебя», — текут слюни, но старается бить со всей силы, так отчаянно, будто это единственное, от чего зависит всё, весь мир зависит от того, насколько сильно он ударит его. Всё зависело от этого удара, но он так и не был сделан.       Просто потому что Джонс, чёртов Джагхед бьёт со всей силы ногой куда-то в район солнечного сплетения. Влюблённый осёл. Как и Арчи, впрочем. Эндрюс падает на кафельный пол. Это нокаут. «Я люблю тебя, Джейсон Блоссом». И Джонс видит. ____________________ Begotten* — экспериментальный фильм ужасов режиссёра Эдмунда Элиаса Мериджа, снятый по его же сценарию, который является мрачным переосмыслением Книги Бытия. Фильм сложный, многими непонятый, знаю людей, что от него выворачивались наизнанку, но для меня это шедевр авангардного искусства, примесь религии, смерти и суицида, как я люблю. Рекомендован к просмотру. Медный Бык** — орудие убийства представляло собой полое медное изваяние быка, выполненное в натуральную величину, с дверцей на спине между лопаток. Внутрь быка сажали казнимого, закрывали, а затем поджигали (разводили костёр под брюхом статуи). Бык Фалариса описан в Божественной комедии Данте Алигьери: «Как сицилийский бык, взревев сначала От возгласов того — и поделом, — Чье мастерство его образовало, Ревел от голоса казнимых в нем И, хоть он был всего лишь медь литая, Страдающим казался существом…»