я обещал остаться с тобой навсегда.

— Я купил нам ужин! Эйджи распахнул дверь комнаты, торжествующе возвысив пакет с пластмассовыми контейнерами и парой жестяных банок, бренчащих в тесном пространстве. С улыбкой до ушей и горящими глазами он задержался взглядом на единственном человеке в просторной спальне, и в этот момент внутри него что-то щелкнуло — автоматически задействованная команда покрыла его корочкой легкой изморози. Время остановилось. Рука так и осталась в воздухе, а улыбка сохранилась на лице; карие глаза из-под приросших к коже ресниц рассматривали удивительную картину в цвете. Эш удобно пристроился на своей двуспальной кровати, скрестив ноги между собой и устремив взгляд на монитор ящика. На голове чалма из банного полотенца, а в руках пачка чипсов. В серых штанах на шнурках и мешковатой хлопковой футболке он выглядел так по-домашнему, обыкновенным мальчишкой, в жизни не державшим в руках оружие, что держался особняком от уличных банд и преступных группировок. Эш уловил заминку в дверях, кидая быстрый взгляд на Эйджи и, между тем, сгрызая очередной поджаристый кусочек картофеля. — Что? — спросил он и снова обратил внимание на ящик, — Чаевых не будет. Покрывшийся трещинами лед на чувстве времени и пространства Эйджи разлетелся на крохотные осколки, тающие прежде, чем он успевает вымолвить слово. Чуть расслабив уголки своих губ и, тем самым, перевоплотив лихорадочно-яркую победоносную улыбку в её более теплый и мягкий оттенок, Эйджи оставил пакет у комода и молниеносно выбежал из комнаты. Буквально секунда и он вернулся уже с громоздким фотоаппаратом, на шнурке свисающим с его шеи. Эша, казалось, подобное поведение несколько встревожило: потому, как он проследил за ним взглядом, встретившись глазами, когда тот снова появился в дверном проеме. — Я… я сфотографирую тебя, ладно? — Эйджи улыбнулся, без необходимости ткнув устройством в его сторону. — Это еще зачем? — Линкс выглядел не столько смущенным, сколько удивленным. — За тем, что модельное агентство, как правило, требует портфолио с удачными снимками. — по голосу Окумуры невозможно было сказать, шутит он или говорит серьезно, пока сам парень сосредоточенно нацеплял съёмный объектив на свой излюбленный Никон. — Хорошо. — картинно вздохнул блондин, — Дай мне минуту. Я должен прочувствовать момент, позволить эмоциям захватить моё тело и, напоследок, запечатлеть себя в чувственной позе. Эйджи настроил объектив, вгляделся в нутро видоискателя и отрегулировал настройки. — Только попробуй сдвинуться с места! — замечая движение в стороне, Окумура пригрозил ему указательным пальцем, — Ты нужен мне таким. Тишина: неловкое молчание Эша, сосредоточенность Эйджи, как и неосознанное игнорирование упущенного момента, который не показался ему странным или смущающим. Приведя фотоаппарат в рабочее состояние, брюнет скрыто улыбнулся в предвкушении снимка: — Так, ладно! — Окумура посмотрел на Линкса, улавливая неожиданную для себя задумчивость на глубине его чистой зелени. — Что-то не так? Эш откликнулся на его голос резким сдвигом головы, напуская на лицо контрастирующий тон фатовства: — Я в вашем полном распоряжении, господин Младший Фотограф. — Класс! А теперь развернись к телеку. Эш колебался долю секунды, а затем выказал на лице неприкрытое возмущение: — Чем вам так не угодил мой анфас? — Ээээээш… — захныкал Окумура. Линкс вскинул руки, а затем послушно сделал так, как попросил его Эйджи. Возвращая глаз в смутный визир, он уловил мельчайшие контуры необходимой картины, доводя каждый штрих до предельной резкости, потому что любая частичка за пределами объектива была бесценной составляющей итоговой пленки: его невозмутимое лицо с безмятежными глазами, удивительно искусно сосредоточенными на картинке телевизора, естественная поза, словно в комнате никого, кроме него, не было, словно он не под прицелом жаждущей момента камеры. Что-то совершенно не похожее на образ привычного Эша Линкса, что-то, что, вероятно, являлось значительной частью настоящего «я» этого удивительного человека. Щёлк. — Обалденно! — засветился Эйджи. Эш незаинтересованно фыркнул, продолжая наблюдать за развитием сюжета чёрно-белого фильма, пока Окумура отложил фотоаппарат и в два счета подлетел к нему, плюхаясь на кровать рядом с блондином. Просовывая одну ногу под другую, свисающую с края, брюнет внимательно воззрился на Эша. Линкс заметил такое нервирующее его внимание — хотя бы потому, что Эйджи уселся практически напротив него, головой и телом заслоняя черно-белую картинку на экране телевизора. — Ну что еще? Станцевать в костюме аборигена? — осведомился Линкс, чуть отклоняя голову в сторону, а Окумура, как назло, в точности воспроизвел его действие, играя роль трехмерного отражения. Эш посмотрел на него снова, нахмурил брови, а затем протянул ему пачку чипсов. Эйджи, не колеблясь, взял ломтик, оставил его на языке и медленно пережевал. Он смотрел на него так долго, чувствуя, что просто обязан это делать, пока у него еще был шанс, не теряя времени на то, что не касалось его мыслей, полностью сосредоточенных на одном объекте с поблескивающей от воды белой кожей, словно усеянной крохотными кристалликами, как на лепестках цветущей в апреле Сакуры. Но сам блондин терпел это еще мгновение, а затем последовали слова в переплетении вымученного носом выдоха: — У меня что-то на лице? — Кроме апатии? Нет, не думаю. — Эйджи улыбнулся шире, а Эш только фыркнул, — Ладно, я просто не привык видеть тебя таким… ну, знаешь… — блондин вопросительно поднял брови, и Окумура поспешил продолжить, — Я хочу сказать, без шила в одном месте. Парень нахмурился, неосознанно протягивая пачку Эйджи и, пока тот брал несколько чипсин, откинулся спиной к изголовью кровати. — Тот факт, что твои рентген-глаза анализируют мою... внутреннюю структуру, не добавляет тебе какого-то шарма. — когда Эйджи поднял свои брови, выдавая на лице заразительную смешинку, Эш пояснил, — Оставь мою задницу в покое. Брюнет подавил смешок, примирительно вскидывая руки ладонями кверху, а затем немного отстранился, чтобы позволить Эшу и дальше лицезреть происходящее на экране. Он повернулся к телевизору, понимая, что не должен уделять так много внимания тому, что, вероятно, могло смутить Эша, поэтому, негласно упаковывая затронутую тему в ящик, Эйджи пристроился рядом с блондином, внимательно вглядываясь в мелькающие сцены на небольшом экране. Однако все его мысли в этот момент были зациклены на Эше, связывая их нитью на тугие узлы. Он думал не о чем-то конкретном в отношении Линкса, но пропускал через себя все чувства и мысли, непосредственно переплетающиеся с этим человеком. Эйджи также ощущал неодолимую потребность развернуться снова, чтобы охватить своим полем зрения каждую клеточку его существования, включая витающие вокруг них частицы аромата душистого мыла и испаряющиеся в воздухе случайные капельки теплой воды, до тех пор дрожащие на поверхности его кожи и вобравшие в себя его исключительный запах тела. Желал сидеть возле него и смотреть, смотреть, смотреть, смотреть, пока не захочется закрыть глаза, а после устроиться рядом с ним клубком и уснуть под мерный ритм его бьющегося сердца. Он должен запомнить. Так велят ему инстинкты, оголенными проводками плутающие в опасной близости к нервным волокнам. Теперь он немного смещает брови, опустив свой взгляд вниз, пока Эш хрустит жаренными пластинками и без особого интереса наблюдает за фильмом. Эйджи смотрит на свою руку, которая в данный момент сжимает место напротив сердца — пальцы, подобно паучьим ножкам, отчаянно вцепились в его футболку, защемив тонкую плоть над выступающими косточками ребер. Но Окумура ничего не делал, он не отдавал себе отчета в том, как правая рука отдельно от сознания поползла по воздуху к этому месту. Почему он это делает? С вопросом возникает ноющее чувство там, где пальцы продолжают удерживать плоть — легкое и навязчивое ощущение, огоньком зародившееся в окружении красных мясистых стен; постепенно нарастающее, как из искры костровое пламя, языками ластившееся к органам Эйджи, но вместо того, чтобы прижечь проступающие на них открытые раны, превращает их в пепел с невыносимым чувством непрекращающейся боли. Брюнет вздрагивает, резко дернувшись вперед. Эш тут же реагирует, бросая пачку чипсов куда-то за кровать и наклоняется ближе к Эйджи, чтобы рассмотреть и оценить выражение лица последнего. — Что случилось? — в голосе проскальзывает тень беспокойства, — Эйджи?! Окумура сильнее сжимает пальцами «сердце», поднимая взгляд на Эша, выказывая сильную панику в миндальных радужках. Но встречаясь с ним взглядами, Эйджи не становится лучше. Теперь он видит что-то совершенно отличное от былого образа Эша. Кожа не белая, но бледная, тонкая, просвечивающая дорожки бирюзовых вен. Глаза не зеленые, но изжившие блеск, оставившие от драгоценных изумрудов один лишь отскобленный безжизненный камень. Полотенце с волос соскользнуло на спину, и рассыпавшиеся по плечам золотисто-белые волосы стали сухими и ломкими, на глазах спадающими кусками с черепа. Эйджи сглатывает, зрачки дрожат, а взгляд затуманивается. Он начинает понимать, в чем дело, поэтому в следующее мгновение отчаянно трясет головой, прогоняя единственно верное предположение из сдавленных стенок черепа. Что-то мелькает перед глазами. Солнечные блики на веках и шепот в ушах, но он, закрывая глаза, сосредотачивается на том, что видел, на том, что чувствовал мгновениями ранее, и звуки извне постепенно стихают. Открывая глаза, Эйджи снова видит Эша, прежнего Эша, с теми же глазами, цветом кожи и влажными волосами. Вот только рядом был кто-то ещё, а сам Линкс по-прежнему смотрел телевизор. В какой-то момент Эйджи вдруг ощутил себя лишним. Примостившийся на краешке кровати, он инстинктивно отклоняется назад, стеклянными глазами изучая собственное лицо в каких-то сантиметрах от самого себя — не более чем плода своего изувеченного скорбью разума. — … ты не умеешь танцевать? — Эйджи напротив приподнял уголок губ, любопытно заглядывая в глаза Линкса, пока экран телевизора воспроизводил сценку в баре с крутящимися в танце хмельными посетителями. — Меня «воспитывал» лысый хрен. — напоминает Эш с насмехающимися нотками в невозмутимом голосе. Эйджи со стороны моргает, смотрит в глаза Эша так долго, пытается набрать в легкие воздух, успокоиться, но всё без толку. Он видит то, что не положено видеть. То, что происходило месяцем ранее. То, что должно было остаться в прошлом. Теперь же, глядя на спокойствие на лице Эша и полуулыбку на своих губах, он чувствует давление в груди: слишком сильное, тесное, болезненное, как если бы в околосердечной сумке обнаружилось заточенное ребрами лезвие. — То есть ты брал уроки балета или типа того? — Окумура сдерживал смешок, поджимая губы в тонкую линию. — А ты думаешь, люди уже рождаются с такими идеальными телами? — Эш самодовольно усмехнулся. — Научи меня. — неожиданно серьезно попросил брюнет. Эш повернул к нему голову, выказывая на лице подозрение с замешательством. — Я ж… я же прикалываюсь, Эйджи. — То есть ты не умеешь танцевать? — Я этого не говорил. — нахмурился. Смотреть на это со стороны было невыносимо. Слезы катятся с щек, пока периферическое зрение ухватывает что-то темное внизу на футболке Линкса — размытое пятно, растекающееся неровными концами выше, ниже, левее и правее. Горячие слезы изнутри прожигают оставшиеся там горстки почернелого пепла, но прошлые Эш и Эйджи словно этого не видят. И они не видели, потому что в прошлом этого не было. — Давай же! Продемонстрируй мне мастер класс! — брюнет вскочил с места, хватая Эша за руку и выходя вместе с ним на середину комнаты. Линкс ворчал, безуспешно придумывая шквал имеющих смысл отговорок. Вот только на Эйджи подобное не работает. Он схватил его за плечи, неумело пристраиваясь рядом с ним, и попросил его вести себя в «умопомрачительном бальном танце». — Ты ненормальный. — пробормотал Эш, избегая глаз Эйджи на небольшом расстоянии от своих собственных. — Очень даже нормальный. А на твоём фоне — так уж совсем образец душевного здоровья! Спроси кого угодно, не дадут соврать. Эйджи наблюдает, не чувствуя кислорода в легких, хватается за сердце, не уверенный в том, что способен это вынести, пока он из прошлого и Линкс пытаются изучить элементарные движения упрощенной версии вальса. Они посмеиваются над дикой неуклюжестью Эйджи, пока сам Эйджи тайно восхищается грацией Эша. Никакой музыки вокруг, только их смех и тихое дыхание. Со стороны это выглядит ужасно нелепо. Но брюнет вымучивает горькую улыбку на лице и только затем обращает внимание на кровавое пятно на футболке Эша. Не может контролировать инстинкты тела, звуки извне растворяются в сдавленных глоткой рыданиях, когда он поддается вперед и крепко обнимает его за шею, сквозь собственное тело, держа глаза открытыми, потому что в любой момент всё это могло просто исчезнуть. Эйджи плотно прилегает к телу Эша, который не сможет его почувствовать, и ощущает горячее пятно на своей кожи, словно зараза при контактном механизме передачи инфекции, но он не отстраняется — напротив, сильнее прижимается к блондину, словно намереваясь остановить кровотечение. — Работы здесь на целую команду хореографов. — заметил блондин. — Не недооценивай себя, Эш. — улыбнулся Эйджи из прошлого, — К тому же в Японии у нас будет куча свободного времени. Тишина. Линкс замер, внимательно изучая лицо Окумуры. Образ Эйджи или настоящий Эйджи задыхается, чуть поднимая голову в попытке изменить направление слез. Пятно растекается, но он все еще не верит, сделает всё от себя зависящее, чтобы удержать Эша Линкса в своих руках. Потому что он должен был сделать это гораздо раньше. Потому что потом будет слишком поздно. — Думаешь, я… я смогу жить в Японии? — Эш неожиданно посерьезнел. — Я это знаю. — не раздумывая, ответил Эйджи, смещая свои ладони к шее блондина, улыбаясь губами, глазами, каждой частичкой своего естества. — Вот увидишь. — И я ничего не смог сделать... — глухо шепчет Окумура сквозь образ прежнего себя, — Я буду ненавидеть себя до конца жизни… за то, что… за… — голос срывается, Эйджи плачет, тщетно цепляясь за тело Эша, пытаясь ухватиться за то тепло, которого здесь не было. Они смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, пока Эш не вздрогнул, а Эйджи не воскликнул: — У нас же в гостиной проигрыватель винила! — Нет, забудь об этом… — застонал Эш. — Ворчишь, как старик! Идем за мной. Эш и слова не смог выдавить, как брюнет схватил его за локоть и потащил в коридор, прежде, чем он настоящий успел остановить их, прежде, чем он покрепче схватился за живого Эша. — Нет, подожди…— шепчет парень, потянувшись вслед за Линксом, но те уже исчезли в слепящем белом огне за пределами комнаты, а ноги подкосились, и он упал на колени. Эйджи смотрит ему вслед давящим скорбью взглядом, пока неистовые слезы скользили вниз с контура глаз, заполняя друг другом каждый участок на лице Эйджи. — Не надо, Эш… — просит, умоляет Окумура, вцепившись в пустоту, как ранее в свое сердце, — Такое ведь уже случалось, правда? Тогда они сказали, что ты... мертв. Объявили на весь Нью-Йорк, но… Черта с два я поверил! И был прав… — горе сжимает горло, на языке чувствуется противная горечь. — Прошу тебя. Эш… Я прошу тебя только об одном… Но, вопреки словам, он знает, что тогда было всё иначе. Теперь же, как бы сильно он ни хотел в это поверить и как бы отчаянно он ни старался переубедить себя, он также понимал, что это действительно конец, что мертвое тело Эша было опознано людьми, хорошо его знающими, что Эйджи, едва покинув Токийский аэропорт, вернулся обратно, но опоздал и его мир рухнул за какие-то считанные секунды неизбежного принятия суровой реальности. — Я ведь обещал тебе… Чёрт, я обещал тебе 'навсегда'... — он проглатывает слюну, наклонившись вперед, чтобы прижаться лбом к поверхности пола; крепко жмурит глаза и до боли сжимает пальцы в кулаки, прежде чем выдавить своим без конца дрожащим надломленным голосом, — Я ведь так и не сказал тебе, что..... что я.... Кокоро кара.. ай ш-шитэру… Он открывает глаза. Руки сжимают пустоту, Эйджи знает, где он, догадался, будучи во сне скорбящим призраком. Он лежит на кровати в небольшой квартирке заброшенного здания на окраине Нью-Йорка и, озираясь по сторонам, замечает недалеко от себя Боунза с Конгом, которые, по-видимому, старались скрыть тот факт, что заметили нечто странное в поведении Эйджи, не желая поставить его в неловкое положение. Но Окумура только смазывает по лицу свои обильные слезы, беспомощно уставившись в пустоту рядом с собой. Эш так и не узнает, что Эйджи сказал бы ему на прощание. Даже если бы это было нечестно, Эйджи хотел бы убедиться в том, что Эш знает, что он любит его всем сердцем.