Прощай, Англия

      Причал в порту Саутгемптон был полон людей. События в мире развивались стремительно; в обществе нарастала паника, и страх многих гнал прочь с их насиженных мест. Каждый день, с начала этой спровоцированной войны, в Англию прибывало колоссальное количество народа, и немало покидало ее туманные просторы. Беженцы все приезжали и уезжали и почти каждого из них сопровождала толпа близких, сплетенных в единое многоруко-многоногое существо, большим комом перекатывавшееся по посадочной площадке. Многочисленными толпами они клубились на причале, кто причитая, кто улыбаясь, но и те и другие неизменно в слезах и шмыгая носом. Суета. Суета и хаос играли жужжащую интермедию здесь, в городе, в стране, в мире. Они распаляли тревогу в растревоженных сердцах, и трудно было представить, что это только прелюдия к роковой токкате.       Морис Холл стоял один на краю этого улья с легкой поклажей в руках. В его небольшом саквояже, со всей свойственной приличному англичанину педантичностью, были аккуратно сложены вещи и предметы первой необходимости; основной багаж был уже погружен на лайнер. Морис нервно переминался с ноги на ногу возле перил над самой водой, глядел вдаль и хмурил свои обесцвеченные солнцем брови. Обстановка вокруг раздражала его; в последнее время ему не нравилось находиться в толпе — ему приходилось притворяться, играть роль...       Решение уехать далось легко. Сначала он без труда отдал предпочтение тихим вечерам в поместье или в его недавно снятой в аренду квартирке на окраине Лондона, появлению в обществе светских знакомых или клиентов из Сити. Там, дома, были только самые близкие люди, и они принимали его таким, какой он есть. Истина, честность и любовь отныне ютились в четырех стенах, в полумраке комнат с зашторенными окнами, и никто не мог заглянуть в эту золотую клетку, поэтому мир за ее приделами не имел представления ни об истине, ни о честности, ни о любви. Никто и не хотел их видеть; мир был слеп, глух и нем, а Морис Холл и Алек Скаддер хранили одну на двоих большую тайну.       Мориса никто не провожал. Новости о его жизни по большей части были лишь слухами. Поговаривали, что он стал отшельником, путешественником, шпионом (на фоне разворачивающихся событий, это не казалось удивительным); некоторые считали, что он решил податься к свободным художникам... Любых небылиц хватало, что Мориса, признаться, почти веселило. В любом случае, решил он, всяко лучше, чем правда, досужий ум не упустит возможность узнать или додумать, в виду их отсутствия, самые невероятные факты. Семья Холлов приняла новость об отъезде не сразу, но позже смирилась с решением Мориса. Причину отъезда при этом, ни мать, ни сестры, так и не узнали, кроме, может быть, проницательной Ады. Близкие беспокоились, но удержать не пытались, Ада даже вызвалась проводить брата на корабль, но тот наотрез отказался. Ада хоть и обиделась, но вида не подала.       Стремительный отъезд выглядел как бегство и вызвал новую волну пересудов далеко не демократического толка. Хотя миграция была уже делом привычным, такова уж светская жизнь Британии. Но скоро, очень скоро Морис с ней распрощается, раскроет объятья демократично настроенной Америке. Ему больше нет дела до мнения людей, давно и безнадежно закостеневших в своих представлениях, стереотипах и предрассудках, людей судачивших и перемывавших кости всем и каждому, любопытным и злословным до омерзения.       И все же, ему было жаль прощаться с Англией, ведь многое произошло здесь впервые. К слову говоря, главная причина столь важных перемен заставляла себя ждать и порядком волноваться. Повода для настоящего беспокойства пока не было, но все же сама ситуация была до нелепости похожей на случившуюся почти год назад. Тогда она была явным предвестием невообразимого, но все же случившегося счастья. Но что сейчас? Морис убеждал себя успокоиться, но его свободная от поклажи рука все сильнее сжималась на поручне.       Как много изменилось в его жизни с появлением в ней Алека Скаддера?       Вспомнив об этом, Морис Холл улыбнулся и оглянулся по сторонам, высматривая в толпе лицо мальчишки. Заметить Мориса было не трудно: блондин при своем росте хорошо выделялся в толпе. Нервно взглядывая на часы, он всматривался в лица прохожих, а потому не заметил, как Алек подкрался к нему со спины.       — Фух, я уж и не надеялся, что успею, — щекотнул слух до боли знакомый голос. Губы Мориса растянулись в улыбке, а глаза игриво сощурились. Он лихо повернулся на каблуках, на ходу бросая на землю свой саквояж и сгребая в объятья поджарое тело Алека. Скаддер с шумом выдохнул, оказавшись прижатым к худощавому, но сильному мистеру Холлу, и жутко засмущался.       — Я начал было думать, всё... Вы уедете без меня, сэр.       Морис нехотя отстранился от молодого человека и заглянул в его угольно-черные глаза, вмиг подернувшиеся дымкой.       — Все в порядке. Я знал, что ты... Сэр?       Алек покраснел пуще прежнего и робко улыбнулся. Морис не раз уже видел этот взгляд, но сегодня он напомнил ему о том дне, когда мистер Скаддер приехал за ним в Лондон. Тогда он больше напоминал настоящего себя, ибо мистер Скаддер — человек не робкого десятка, его трудно смутить, мальчишка на самом деле остер на язык, дерзок, самолюбив и амбициозен. Впрочем, от этих черт не остается и следа, когда глаза Алека встречаются взглядом с глазами Мориса, и загораются от самых глубоких чувств.       — Не стоило бы тебе так обнимать меня на людях, Морис, — чуть опомнившись, тихо произнес Алек, вызвав новую улыбку на лице молодого человека.       — На нас никто не смотрит, взгляни.       Алек посмотрел по сторонам и, улыбнувшись, согласился с мистером Холлом, внимательно наблюдавшим за каждым его движением.       — Это не значит, что...       — Я так скучал. Едва ли теперь я дождусь нашего приезда, — вполголоса произнес Морис, придвигаясь ближе. Со стороны ничто не выдавало их: одного будто подтолкнули к другому прохожие. Давление толпы не позволяло двум джентльменам держаться на приличном расстоянии друг от друга, чем мистер Холл не преминул воспользоваться, склоняясь к уху Скаддера, который и так почти скрылся за спиной своего высокого приятеля, с другой стороны Морис прикрыл их лица шляпой, и жарко зашептал Алеку благодарности, нежности, обещания и непристойности. Алек лишь успевал нервно облизывать губы, слушая Мориса, и дрожать от его напористости и невозможности продемонстрировать свое согласие по каждому сказанному пункту. Холл и правда увлекся, впрочем, как и всегда в присутствии Скаддера, и почти перестал замечать что-либо вокруг. Но одна мысль назойливо билась в его голове; он не мог забыть о том, что доставляло им обоим массу беспокойства.       — По пути не было проблем? — между делом спросил он, бездумно водя рукой по груди любимого человека там, где спешно билось сердце. — Почему задержался?       Мысли Алека помутились от близости Мориса, поэтому ответил он не сразу и сбивчиво, забормотав:       — Поезд из Ватерлоо вышел с опозданием. А еще я встретил брата на вокзале, он приехал проводить меня и... сказать, что родители не хотят меня видеть.       На пару секунд Морис перестал дышать, так отчаянно его взволновали слова Алека. Нестерпимо захотелось, чтобы все люди вокруг исчезли или замерли, хоть на одно мгновение, достаточное для того, чтобы поцеловать человека перед собой. Словами он бы не смог выразить желание поддержать его, защитить, такого отзывчивого, такого искреннего. Единственное, что он мог себе позволить, это снова обнять юношу, попытавшись шепнуть пару ласковых слов.       Однако стоило Холлу приблизиться, как сзади кто-то окликнул его по имени, он вздрогнул от неожиданности, напугав расслабившегося было мистера Скаддера.       Обернувшись, Морис совершенно позабыл убрать руку с бока Алека, что, впрочем, осталось незаметно для окружающих, но не для приблизившегося Дарема.       — Здравствуй, Морис, — повторил он, переводя взгляд с растерявшегося друга на его ощетинившегося приятеля. — Хотел уехать не попрощавшись?       Алек первым вспомнил о руке Мориса, которая была там, где ей по правилам хорошего тона не положено было быть, и мягко сбросил ее, тем самым словно встряхнув Холла, вмиг затараторившего:       — Клайв, вот уж не ожидал тебя увидеть, — он подошел ближе и неуклюже пожал Дарему руку. — Как ты узнал?       — Я был у вас, справлялся о твоих делах.       — Ада сказала?       — Нет, миссис Холл.       — Ясно, — Морис вздохнул и отвернулся, делая вид, будто рассматривает что-то вдалеке. Чуть обернувшись, он со всей небрежностью, на какую только был способен, бросил взгляд на Алека, неловко переминавшегося с ноги на ногу за его спиной. Мальчишка уловил жест Мориса и придвинулся ближе, волчонком выглядывая на «гостя» из-за его плеча.       — Но с Адой мы тоже побеседовали. В основном, конечно, о тебе, — продолжал Клайв, отмечая каждую деталь в поведении молодых мужчин, но вежливо, хоть и с неким трудом, игнорируя их. — Она-то мне и сказала куда, когда и во сколько ты уезжаешь.       Морис проницательно посмотрел на старого друга, едва заметно касаясь рукой Алека, словно успокаивая его.       — Значит, всё-таки Америка, да..?       — Она не знала, что я еду не один.       — Очевидно, — сказал Клайв, просто чтобы что-то сказать. Он чувствовал себя нелепо.       — Так ты приехал проводить меня? Очень мило с твой стороны, Клайв, хоть и небезопасно. — Морис не хотел усугублять ситуацию, от всего происходящего ему и так было не по себе. Даже сквозь одежду, свою и юного Скаддера, и небольшое расстояние, разделявшее их, он чувствовал дрожь, и волны эмоций, исходящих от мальчика, испытывавшего в один миг и страх, и трепет, и гнев, и храбрость, граничащую с безрассудностью, вопящую броситься на защиту того, кто теперь «его». Мориса тоже ощущал нервозность, однако он чувствовал нечто ещё, иное, что так хотел разделить с этими двумя мужчинами. От всего этого калейдоскопа у Холла буквально закружилась голова.       — Надолго ты уедешь?       — Там видно будет.       — Ну, где-то на пару месяцев? Не думаю, что эта нелепая война продлится долго.       — Война тут не при чем, — от части соврал Морис. — Не меньше года, я думаю. Дарем поразился его словам, будто только сейчас до него стало доходить вся серьезность намерений Холла; показалось даже, будто он увидел старого друга впервые, но потом рассудок вернул все на свои места, и у Клайва защекотало в носу.       — Ты же не...       — Мистер Скаддер и я, — он выделил эти слова особенно, — решили поискать счастья в более свободной стране. Тебе известно, что является причиной этого решения. Быть может, это станет заделом для наших путешествий в будущем, не знаю, — он улыбнулся, но вскоре вновь стал серьезным. — Сейчас в мире трудно найти по-настоящему спокойное место, учитывая происходящее. Но здесь, в Англии, слишком многое тяготит нас обоих.       Сказав это, он многозначительно посмотрел в глаза Дарема и ощутил острый укол в груди, когда в глазах старого приятеля что-то погасло. Он вдруг стал выглядеть старше и серьезнее. Быть может, подумал Морис, из этого в старости складывается тот самый умудренный жизнью взгляд? Просто счастливые искорки, затмевавшие правду, гаснут одна за одной, оставляя тебя наедине с маячащей перед глазами реальностью.       — Могу я...       — Что? — спросил Морис.       — ...Писать тебе, как прежде?       — Конечно, о чем речь, мы... — Морис вдруг осекся и смущенно умолк, ощущая неловкость от охватившего его было воодушевления: он ожидал другого вопроса и облегчение вырвало у него совсем не те слова, что он должен был сказать. Холл тяжело выдохнул, опустил глаза и мотнул головой:       — Не думаю, что это необходимо, Клайв, — слова дались с трудом; Алек незаметно сжал его руку, снова больше повинуясь внутреннему порыву, чем осознанным мыслям. — Не уверен, что у нас в доме даже будет телефон.       Клайв молчал, и мужчина запоздало понял, что все время говорил «мы» и «нас», имея в виду себя и Алека, хотя Дарем однозначно хотел найти в его словах подтверждения их прежней связи. Холл неожиданно понял, что почти рад ее отсутствию.       — Морис?       — Да.       — Я буду скучать.       — Я тоже, Клайв, — с заминкой ответил мистер Холл, так как понял вдруг, что не будет. Он снова скорее почувствовал, нежели услышал, как позади завозился и засопел Алек, и едва сдержал улыбку.       — Могу я обнять тебя? На прощание.       — Ты знаешь мой ответ, Клайв, — с улыбкой отозвался Холл, хотя веселости не было в его голосе.       Дарем немного потоптался на месте, исподлобья глядя на Холла и взвешивая все «за» и «против». Наконец, решившись, он подался вперед, неловко обхватив друга руками. Морис спокойно ответил на объятие, с удивлением отмечая отсутствие прежнего трепета, что вызывал в нем Клайв. Он вспомнил некстати, ощущая неизменный аромат парфюма мистера Дарема, как робел, впервые обнимая друга в их бытность студентами, и услышал в мыслях легкий звон сожаления. Казалось, что между этими двумя объятьями — первым и последним — пролегла огромная, непреодолимая пропасть, и мостом через нее был лишь этот тонкий запах. Морис, пожалуй, слишком долго висел над этой пропастью. Обнимая Клайва сейчас, он словно ступил на другой край обрыва, перепрыгнув заодно и огромную дыру в своей груди, из которой Клайв когда-то вынул его сердце. Морис усмехнулся метафорам и аллегориям, вертевшимся в голове, раньше рядом с Даремом он и думать ни о чем другом не мог, а теперь... Наверно теперь внутри не пусто, потому что Алек спас его, вложив в распотрошенную грудь Мориса свое сердце, оно у них теперь одно на двоих.       — Ты больше не думаешь, что это унижает тебя? — не удержался Морис от колкого замечания, прошептав его в самое ухо друга. Тот не ответил. Мягко отстранившись, мистер Дарем снова протянул руку сначала Морису, а затем, к великому удивлению обоих джентльменов, и Алеку, однако не обмолвившись и словом. Даррем посмотрел на Холла в последний раз, но как в первый. Морис ничего не успел сказать, даже если бы захотел, так как сразу после их прощания раздался гудок лайнера, возвестивший о начале посадки пассажиров.       Извинившись, Холл и Скаддер поспешили к трапу. Дарем кивнул им, но так и не проронил ни слова. Он дождался отплытия лайнера. Клайв помахал им, с грустной улыбкой глядя в след отплывающему кораблю.       Вместе с Даремом им словно помахала старушка Англия, простившая своих детей и попрощавшаяся.