Время охуительных историй

Это были Stealers Wheel с треком «Stuck in the middle with you», а сейчас мы уходим от бабл-гама и Боба Дилана в крепкий южный хард-рок. В тысяча девятьсот семьдесят четвёртом эти ребята взяли двадцать третье место в горячей сотне Billboard, а уже в январе семьдесят пятого заняли девятнадцатую позицию. Lynyrd Skynyrd, «Free Bird» — на радио семидесятых, где Джон Леннон никогда не умрёт. Ребёнок в другом конце закусочной снова ни с того ни с сего заорал как резаный. Вик скривился и мотнул головой. — Можно, я его заткну? — Сиди спокойно, Вик. — Эдди только что подлили кофе, и он как раз хотел отпить, так и замер с чашкой в руке. — Это просто тупой ребёнок, чего ты хочешь? — А мне поебать, тупой он или не тупой! — огрызнулся Вик, но остался сидеть. — Я сюда пришёл нахуя, слушать, как этот пиздюк жалуется мамаше? Тупая сука... Не можешь уследить за ребёнком, чтобы он не орал, — оставляй его дома нахуй, а не с кем — сама сиди, обойдёшься без кафешек, раз он у тебя такой ебанутый родился. А берёшь с собой — так позаботься уж о том, чтобы он ебало завалил и молчал. Ну, или сама его заткни... — Вик, здесь люди, — аккуратно напомнил ему Эдди, ставя чашку на стол. Вик хмыкнул: — И что? — И то, что ты так орёшь, что эта «тупая сука» тебя охуенно хорошо слышит. Это, конечно, охуеть какое достижение, младенца переорать, я за тебя рад, серьёзно, но если ты будешь нарываться... — То что, она подойдёт и пизды мне даст? — То она подойдёт к ближайшему телефону и позвонит своему ёбарю, и вот тогда ты уже просто так не отвертишься. — Да пусть делает всё, что, блядь, хочет, мне похуй. — А если он окажется копом? У таких наглых тёлок парни обычно всегда копы. Они потому так себя и ведут: думают, раз их органы правопорядка поёбывают, значит, они в безопасности и могут безнаказанно любую хуйню творить. А ты же не хочешь сейчас связываться с копами, а, Вик? Вик ещё раз оглянулся за спину, вздохнул и помотал головой. — Не хочу, Эдди, — протянул он устало, ковыряя остывшую яичницу. — Вот чего не хочу, так это всей этой хуйни со Скагнетти. И так вздохнуть спокойно не даёт. Всё ему, блядь, знать надо. Куда иду, с кем говорю, как дрочу нахуй! Как будто и не на свободе... Нет, ну я так больше не могу! Слушай, ну я только по-быстрому, а? — Вик! Я сказал, сиди. И успокойся. — Когда Эдди решал взять дело в оборот, он всегда напоминал Вику отца. Не его собственного: безымянный Вега не появлялся в его жизни с того самого момента, как спустил в его мамашу, — а Джо Кэбота. Те же интонации, даже выражение лица похоже. Только волос на голове побольше и побрякушек. Вик всегда считал, что крутые парни так не выглядят. Только богатые голливудские педики. — Да что ж за хуйня такая! — Он раздосадованно бросил вилку в тарелку, та звякнула о край, сочно хлюпнув в холодном желтке. — Я ж многого не прошу, чел, у меня одно желание есть, одно, блядь, простое человеческое желание. Я четыре года музыку нормально не слушал. И вот, когда я наконец откинулся, сижу, блядь, здесь, какой-то срущийся обсосок будет мне заглушать «Супер-мелодии семидесятых»? Нахуй так жить, Эдди. Вот нахуй, и всё. — Он взял чашку, тоскливо посмотрел на измазанное темным налетом донышко, вздохнул и забрал кофе у Эдди. — Знаешь, что бы я сейчас сделал, если бы мог? — спросил он вдруг, понизив голос, и нехорошо улыбнулся. — Я бы взял этого пиздюка и забил бы ему рот его собственным вонючим памперсом. А потом взял бы его за ноги и долбанул бы головой о стену. Расхуярил бы ему черепушку в куски, чтоб мозги и кровь во все стороны, прямо здесь, на глазах его шлюхи-мамаши. Представляешь, как бы она орала, а, Эдди? А потому что нехуй связываться с Виком Вегой, особенно когда он только вышел, блядь, на свободу и охуенно взбешен. Взгляд Эдди ему не понравился. И он уже совсем не имел ничего общего с Джо. Тот бы... Вик вообще не представлял, что бы сказал Джо в ответ на такое, потому что никогда не рисковал. Джо — всеобщий папаша, крыша, поддержка и отец его лучшего друга, и нужно быть совсем ебанутым, чтобы не ценить его расположения. Эдди было пока нечего ему предоставить, кроме дружбы, но это не та вещь, которую можно испортить такой хуйнёй. — Дело не в том, что тебя всё заебало, — отрезал он, — ты просто тупо не любишь детей, вот и всё. Вот он тебя и бесит. А если б любил, знаешь, как бы ворковал? На говнище бы изошёл. «Смотрите, пиздосрасик поёт, он будущий Фрэнк Синатра», блядь. Думаешь, мне они нравятся? Да я сам их терпеть не могу. Ну, чужих. Когда у двоюродной сестры родился сын, меня позвали смотреть, это было ещё ничего. Всё-таки своя родня не может быть совсем уж говна куском. — Не, ну свои — это другое дело, — кивнул Вик, отхлёбывая остывший кофе. — Тут ты, по крайней мере, знаешь, что он не захочет стать копом, когда вырастет. Я тебе так скажу: если ты когда-нибудь закончишь хуи на бульваре сосать, найдёшь тёлку и заделаешь ей ребёнка, я тебе обещаю, я буду его любить, пусть даже он мне и не родня. Буду для него дядя Вик. По его внутренним датчикам, это было самое трогательное, что он когда-либо и кому-либо говорил в жизни. Настолько, что стало неловко от самого себя. Эдди усмехнулся и как-то весь подобрел, смягчился, стал снова похож на большеглазого телёнка с кудрявым чубом. Вот это было совсем не от Джо; вообще не факт, что он когда-нибудь видел своего сына таким, тем более не факт — что обрадовался бы. — Тогда пусть дядя Вик сначала, блядь, запомнит, — произнёс он, показывая на толстую золотую цепочку на шее, — что это называется стиль, а не педрильство. — Когда в меру — стиль, да. Но у тебя уже педрильство. Смотри, не дразни меня, а то... — Вик ухмыльнулся и пару раз толкнул языком за щекой. Эдди закатил глаза, прыснул и швырнул в него скатанной в шарик салфеткой со следами кофе, кетчупа и яиц. Потом вдруг прислушался и озабоченно прикусил губу. — Слушай, мне кажется, или он её по кругу гоняет? — спросил он. — Она столько не идёт, я же помню. — Это сингл столько не идёт, — ответил Вик, роняя салфетку в расплывшийся желток, как мяч в кольцо. — А полная версия там порядка девяти минут. Начало жутко затянули... Кстати, — он кивнул на часы под манжетой спортивной куртки Эдди, — где там этот твой? Эдди пожал плечами. — Обещался быть. — Он обвёл взглядом закусочную — мамашка с ребёнком куда-то свалила, и за её столиком уже сидел и озадаченно озирался по сторонам какой-то долговязый парень в мятой клетчатой рубашке. В зубах у него была незажженная сигарета, на футболке под рубашкой проступали очертания какого-то застиранного супергероя. Пялился Эдди слишком долго. Вик перехватил взгляд, оглянулся тоже и помрачнел. — Это он? — спросил он, и Эдди кивнул. — Выглядит как-то не очень. Напоминает задротов из колледжа. Только те ещё и прыщавые. — Много ты понимаешь, — парировал Эдди. — Этот задрот — самый крутой вор во всей Алабаме, у копов на него охуенный зуб. Или ты что хотел, чтобы он сюда припёрся с пушкой наперевес? Вик посмеялся, скаля острые клыки, встретился взглядом с парнем за столиком и махнул ему, подманивая к себе. Вблизи «самый крутой вор во всей Алабаме» оказался лишь чуть пониже самого Вика, а он себя считал охуенно высоким. И, судя по волосам, пытался косить под Элвиса Пресли. Получалось не то чтобы очень круто. — Так, значит, ты лучший в Алабаме? — спросил Вик, небрежно облокотившись на столешницу. Свободной рукой достал из кармана зажигалку, чиркнул колесиком и поднёс огонь к лицу наклонившемуся навстречу «Элвису». Скорее всего, знакомиться не придётся: Джо наверняка опять придумает им всем клички, как на прошлой работе, значит, как именно называть этого задрота, разницы никакой. «Элвис» прикурил от зажигалки, затянулся разок и кивнул. — Был когда-то. Но давно там не был. Sweet home Alabama, — скорее протянул он, чем пропел, и замолчал, прислушиваясь к радио. — Нихуя себе, полная версия? Вот это круто. Сто лет её не слышал. — Нравятся Линэрд Скинэрд? — спросил Эдди, и задрот кивнул. — Мне-то как-то всё равно. Не разбираюсь в музыке. «Обычно педики охуеть какие музыканты», — хотел было подъебнуть его Вик, но вспомнил про третьего и прикусил язык. Одно дело — валять Эдди по ковру в кабинете его отца и обзывать его целочкой, совсем другое — подрывать его статус перед неведомым задротом из Алабамы, — который как раз оживился. — Вы, кстати, знаете, о чём эта песня? — спросил он, тыкая бычком куда-то под потолок. — «Вольная птица»? — уточнил Вик. Элвис-задрот кивнул. — Ну, у неё ж есть текст, вроде всё понятно... — Э нет, — задрот категорично помотал головой, цокнув языком, — нихера не понятно. Все так думают. Я сейчас расскажу, о чём она на самом деле. Она про парня, который вдруг понимает, что он голубой. Вот жил-жил себе, всё у него хорошо, девушка, всё окей, а потом однажды утром просыпается — и понимает: всё, баста, хочу мужика и хер в жопу. И, в общем-то, оно и ладно, всякое бывает, но у него же девушка, нормальная такая, жаловаться вроде не на что. Так просто не уйдёшь, а уйти надо, иначе прощай, голубая молодость. Ну, он и начинает ей заливать, мол, прости, милая, любовь твоя была сладка, мне с тобой было очень хорошо, но я такой, какой я есть, я не могу с тобой оставаться, и ты меня не изменишь. Да и никто не изменит, блядь, потому что он «вольная птица» — ну не может же он ей в лоб сказать, что он пидор? Вот и ходит вокруг да около. Я вообще удивляюсь, как никто ещё этого не понял, это ж, блядь, очевидно! Над столом повисла пауза. Откуда-то с кухни вылетела муха и, покружившись по залу, нырнула в раскисшую яичницу, как в обоссанный бассейн. — И много у тебя ещё таких охуительных историй? — спросил наконец Эдди. Элвис-задрот утвердительно кивнул. — Что ж, тогда для тебя первое правило: говорим о деле — засунь свои теории себе куда подальше. Вот когда всё решится, тогда да, можешь вытащить обратно. Усёк? — Усёк. Но ты же не будешь спорить, что «Вольная птица» — про пидора? Вик согнал вилкой увязшую в желтке муху, закрыл глаза и медленно выдохнул. Ему предстояло просто охуительное время.