Мешочек с лавандой (Un sachet a la lavande)

*** 1842 год, Эдинбург Колеса повозки мирно поскрипывали, отдавая едва ощутимой вибрацией. Салон потряхивало лишь слегка, все же эдинбургские дороги казались относительно ровными, по сравнению с некоторыми французскими проезжими, которые можно найти даже в именитом просвещенном Париже. Впрочем, джентльменам-пассажирам заказного экипажа было не до изучения частоты ощущаемых вибраций. Двое, постарше и посолидней, о чем-то рьяно спорили. Третий господин, значительно моложе и незаметнее, не прислушивался, даже если бы и хотел. Проклятая лихорадка. — А я вам утверждаю, Сэн-Мартен, что ничего мы в конечном итоге не добьемся от шотландцев. Они же обританились, начинают терять свою национальную идентичность. — весьма рискованно заявил мужчина с чуть рыжеватыми волосами, в аккуратной шляпе и темно-синем дорогом фраке. — Ну, это вы загнули, дружище. Уж кто-кто свою национальную идентичность не теряет, так это шотландцы. Конечно, часть их армии работает на Британию, но чего мы хотим от Туманного Альбиона, протянувшего свои дымные руки во все концы мира. — добродушно усмехнулся собеседник с непомерно длинным носом, чуть загнутым к низу. — Да и прибыли мы в столицу совершенно не за тем, чтобы обсуждать суверенитет Шотландии, согласитесь. Есть вопросы посущественнее. Например, состояние Жака. Жак…? Тот, кого самый старший из компании назвал Жаком, закашлялся в ответ и оторвал усталый взгляд от своего блокнота. Он не ощущал дискомфорта от полумрака кареты, в отличие от своих спутников. — Д-да, месье Сэн-Мартен…? — сипло проговорил молодой человек, вздрогнув, когда прохладная рука рыжеволосого месье коснулась его лба. — Температура повышается. Тебе следовало остаться в гостинице, мы бы с Сэн-Мартеном уж как-нибудь прочитали твой доклад, на который ты потратил две бессонные ночи на той треклятой палубе. Ох, Жак, когда ты увлекаешься, ты ничего и никого не замечаешь вокруг себя. Ну как тебя угораздило просидеть на обдуваемой всеми ветрами…! — Лавэр, ну полно вам, мальчик уже все понял. Он так хотел выступить, перебороть свой страх перед публикой, давайте предоставим ему эту возможность? Если ситуация усугубится, то мы, конечно же, заменим его. Жак, ты справишься? Ты едва можешь говорить. Молодой человек прокашлялся и проговорил пару дежурных фраз уже бодрее. После чуть улыбнулся и откинул каштановую голову назад. Его и ранее не очень аккуратное каре еще сильнее смялось. Лавэр лишь покачал головой, а Сэн-Мартен похлопал того по плечу. — Это моя первая дипломатическая миссия от географического общества… — вновь сиплый кашель. — Я… не могу подвести. Юный француз провалился в беспокойный и очень короткий сон. Простывшее тело лихорадило, дышать было трудновато. Справится ли…? По прошествии оставшихся тридцати минут экипаж плавно остановился около большого и красивого здания, выстроенного из превосходного, отливающего голубым белого камня. Оно было двухэтажным, и в нем можно было заметить, если приглядеться, смешение нескольких архитектурных стилей. Жак, проснувшийся от настойчивого дергания за плечо, так и не смог, близоруко щурясь, определить, чем же примечателен этот дом, в котором договорилась встретиться шотландская интеллигенция. Он почти выпал из салона, и так бы и произошло, не поддержи в нужный момент незадачливого юношу Сэн-Мартен за руку. Экипаж отъехал, и лишь тогда молодой человек вспомнил нечто важное. — Мои очки!.. М-месье Лавэр… — беспомощно залепетал каштановолосый, вмиг проснувшись. — Я, кажется, забыл их в гостинице… — Паганель, mon dieu, а вторая пара? — помощник секретаря географического общества покачал головой. — Мм… Я, кажется, не взял ее вообще. Что же… Сэн-Мартен подошел к парню и встряхнул его хорошенько, при этом с совершенно неподходящей к ситуации милой улыбкой на губах. — Текст прочитать сможешь? Тогда не стоит беспокоиться. — Я помню наизусть…! — Что? — Текст доклада. Мне не нужна бумажка. — Ну тем более, другого от тебя я и ожидать не мог, способный мальчик. Ты помнишь, что я говорил тебе делать, если начинаешь бояться публики? — Найти более-менее приятного человека в зале и смотреть на него. Только вот… я дальше второго ряда не увижу. — Людей будет достаточно для твоего выбора. Пойдем, не тушуйся. Лавэр, мы готовы. Можем заходить. Так, французы поднялись по мраморным ступеням и отворили тяжелые двери. *** — Матушка, а матушка, то, что я пошел с вами на дипломатический прием — это понятно, а зачем Эван пошел с нами? — мальчуган с густыми темными волосами, уже устроившись на своем месте во третьем ряду, прямо позади места, которое занял его старший двоюродный брат. Пареньком был, по определению, юный Эдуард Гленарван, будущий лорд Малькольм-касла, а пока бодрый и энергичный отрок, которого усиленно обучали хорошим манерам. Ему было непривычно обращаться к родителям на Вы, как того предполагал публичный этикет, но он очень старался. — Ну, Эван великодушно согласился составить нам компанию, пока он «в запасе». Верно, милый племянник? — уже не столь молодая миловидная женщина, чей возраст определить было затруднительно, коснулась пальцами плеча молодого офицера, который вздрогнул от прикосновения и медленно обернулся к расположившимся позади родственникам. — И все-таки мне стоило сесть рядом с вами, тетушка. Я бы попросил сэра… — Не стоит, не стоит. Мой юный рыцарь уже сидит рядом со мной. — дама тепло улыбнулась ребенку и поправила вуаль. — Вы не знаете, сударыня… — обратился к миссис Гленарван сидящий по левую от нее руку мужчина в пенсне. — О чем будут говорить французы? Я здесь, право, по приглашению, не совсем готов к… неожиданностям. Женщина тихо засмеялась и раскрыла веер. Эдуард находил ее смех невероятно приятным. Разве может у кого-то еще смех быть таким ласковым, подобно перезвону маленьких колокольчиков? — Я знаю не больше вашего, сэр. Разве что вопросы колоний и сухие цифры. — отсмеявшись, ответила дама и более не смотрела на сударя, ведь на сцене появился сам секретарь французского географического общества, Вивьен де Сэн-Мартен. Он оглядел зал и заговорил на хорошо поставленном английском, да вот истинно французский акцент выдавал месье с головой: — Дамы и господа! Я, скромный слуга географической науки Вивьен де Сэн-Мартен, счастлив приветствовать вас всех сегодня в этом чудном зале и в такой уютной обстановке. Нас, то есть меня и моих коллег, любезно пригласили побеседовать с достопочтенными господами и решить несколько важных вопросов, связанных с… Жак прятался за занавесками. Ему было страшно, да и болезнь давала о себе знать. Кажется, молодой человек начал жалеть о том, что приехал сюда, к этой, как ему казалось, огромной непонятливой толпе. Паганель с безмолвной мольбой в потемневших глазах посмотрел на Лавэра, а тот со вздохом положил ему руку на плечо. Что мог сказать учитель, когда все слова уже были произнесены двадцатью минутами раннее? — Глубоко вдохни и сожми бумагу крепче. Все будет хорошо, tu m'entends? Если станет совсем тяжело, не отрывай взгляда от листа, черт с этими надменными лицами! Ты понял меня, Жак? — Да, месье Лавэр. — Bon. Теперь нужно дождаться сигнала Сэн-Мартена. Вивьен же заливался соловьем, да так, что снобы с дальних рядов навострили уши. Ораторского таланта у этого господина было не отнять, лишь Эван оставался непроницаемо спокойным, как и всегда, скучающе слушал он непонятную лекцию и мучительно хотел закурить. Может, все же отпроситься на пару минут? Офицер повернулся к Эдуарду, завороженно следящему за движениями руки Сэн-Мартена, скользящей пальцами по внушительных размеров глобусу и к тетушке, которая увлеченно обсуждала услышанное с сэром слева. Вроде бы все располагает к тому, чтобы улизнуть ненадолго, и уже хотел было Мак-Наббс провернуть аферу с побегом из зала на свежий воздух, как столкнулся с взглядом больших и перепуганных карих глаз на сцене. Весь зал молчал, ожидая продолжения банкета, а новый Димосфен чуть трясся, сжимая бумагу. Шотландец почувствовал, что ему трудно отвести взгляд так скоро. Совсем еще отрок, сколько ему от силы? Восемнадцать? Девятнадцать? Да и того, кажется, меньше. Юноша переводил взгляд с одного сударя на другого, не находя приятного лица, перед которым было бы не страшно говорить. В конце концов парень уставился в текст и начал тихо бормотать что-то неразборчивое. «Боится, как пить дать боится. Почему он такой красный? От волнения ли? Нет, интереснее другое — от чего же меня это так заботит?» — подумал Эван, мысли о побеге улетели в приоткрытую форточку куда-то в Ирландию. Чей-то раздраженный голос прервал раздумья Мак-Наббса. Какой-то сэр в пафосном лиловом сюртуке резко махнул рукой и чуть ли не рявкнул на поджавшегося в миг французского юношу: — Могу ли я попросить поразборчивее да погромче, а, мисьё? «Нарочно коверкает слова. Это обостренное патриотическое чувство или же он просто избранно не любит французов? Не сказать, чтобы я их тоже сильно уважал, но нельзя ли было потерпеливее к мальчишке?» — Мак-Наббс недовольно нахмурился, а потом выждал тишины и повернулся к сцене. Эван не знал, что им движет, сочувствие ли, сострадание ли, но он услышал свой собственный голос где-то на периферии сознания: — Пожалуйста, продолжайте. Жак вздрогнул и обернулся по направлению к звуку. Молодой мужчина во втором ряду с приятным и чистым баритоном. В этом голосе присутствуют едва заметные гордые нотки, а также зарождающаяся хрипотца человека, увлекающегося сигарами. Серые внимательные глаза, а русые волосы… Совсем не похожи на смешное каре Паганеля. Ему можно доверять. Француз близоруко сщурился, силясь разглядеть более мелкие детали, да выходило плохо, и тот оставил попытки. Лавэр едва слышно вздохнул от облегчения, когда его воспитанник продолжил лекцию уже смелее и тверже. Он смотрел в зал, а Вивьен, тем временем, с любопытством ученого, изучающего процессы мироздания, искал того зрителя, на которого устремлен взор юного географа. Сэн-Мартен был уверен, что Жак, в силу молодости, найдет себе симпатичную девушку в зале и успокоится на этом, однако его ждало удивление — объектом наблюдения оказался незнакомец из полковых. «Вы не представляете, неизвестный сударь, как мне сейчас страшно. Вы смотрите на меня так спокойно и я невольно заражаюсь этим спокойствием, но оно как будто бы обволакивает меня снаружи, а внутри я все еще ощущаю нервозность и холодок по спине.» — думал Паганель, не переставая сверлить взглядом молчаливого слушателя. Высокая температура делала свое дело — Жак чувствовал себя как несчастный страдалец на палубе корабля в шторм, еще не до конца оправившийся от морской болезни. — «Жарко, голова кружится… В горле от слов начинает першить, это так неприятно…» Эван был напряжен, как струна. Парень выглядел, как бы помягче выразиться… помято. Осознание коснулось разума осторожно и неуверенно. Может, француз болен? Кашель, вырвавшийся из горла говорящего, лишь подтвердил опасения. «Зачем ты полез на сцену в таком состоянии? Неужели это сборище снобов для тебя важнее, чем собственное здоровье? Уходи, уходи же, я прекрасно вижу, как тебя штормит, ты вот-вот упадешь… Не заставляй волноваться, непутевый.» — мысли Мак-Наббса, в отличие от Жака, у которого почти все, что творилось в голове, на лице было написано, даже гипотетически представить было трудно стороннему наблюдателю. Складывалось устойчивое впечатление, будто бы выступление представителей географического общества, приплывших с материка было настолько скучно и тоскливо для шотландца, что единственной занимательной деталью во всем происходящем были живущие, казалось, своей жизнью непослушные кудри молодого географа, от каждого наклона головы подпрыгивающие и путающиеся. «Несмотря на то, что страх сильнее меня, бросить все сейчас я не могу. Я должен закончить свое повествование, хотя я уже слабо понимаю, пропускаю ли я важные пункты или нет. Как же все плывет… Мне все труднее и труднее видеть вас… Скажите что-нибудь, пожалуйста, чтобы я понимал, что вы еще здесь.» — глаза слезились так, будто бы в оба ока насыпали алмазную крошку и вот-вот те закровоточат. — Таким… — кашель. — Образом мы пришли к выводу, что экспедиции… Лавэр среагировал почти молниеносно. Он всунул свои бумаги Вивьену, тот вышел, как ни в чем не бывало, и продолжил фразу с того слова, на котором она оборвалась. Жак не мог понять, что его держит, когда ноги уже подкосились и тело ослабло. Куда-то повели, скрип двери, противный и дребезжащий, холод лавки и глухой шепот. — Ты справился, ты большой молодец, я ни на секунду не усомнился в твоих способностях, мой друг. Лежи, не вставай. — Тот… тот человек… — просипел Паганель и удивился тому, что щеки увлажнились. — Ну-ну, mon ami, не стоят слез твои мучения на сцене, все кончилось. Для Эвана события развивались как-то тягуче медленно. Вот он, затаив дыхание, следит за тем, как соскальзывает рука юноши с глобуса и как тот с заметным усилием жмурится, пытаясь, возможно, собрать всю волю в кулак, чтобы продолжить говорить, вот подбегает один из его старших коллег и уводит прочь, в коридор. — Что-то произошло там, на сцене? Я отвлеклась, дорогой племянник. — обеспокоенно спросила позади сидящая леди Гленарван. Мак-Наббс лишь покачал головой, но долго сидеть в затхлом помещении более не мог и, извинившись, прошел между рядами, чуть задевая обувь развалившихся в креслах «достопочтенных господ», чтобы наконец выскользнуть из залы. Коридор встретил приятным ветерком и звуком хриплого и громкого дыхания. На скамье у входа в конференц-зал лежал тот самый незадачливый юноша, один, оставленный своим компаньоном. На лбу выступила испарина. Ноги сами подвели Эвана к лавке и тот тихо позвал француза: — Вы очень увлекательно рассказывали, но не стоило так напрягать себя. Веки задрожали и расфокусированный взгляд не сразу распознал человека, возвышающегося над скамейкой. Жак втянул воздух и протянул горячую руку к шотландцу. Этот жест тронул офицера в самое сердце, он взял тонкие пальцы в замок из своих крепких ладоней и чуть сжал. — Как вас зовут…? Мак-Наббс вопрос, произнесенный неразборчивым шепотом, не расслышал с первого раза и наклонился ближе к юноше, все еще не отпуская чужую кисть. Запах лаванды. Пряный, сладкий, очень тонкий. Кажется, исходит от волос француза, однако размышления стоило отодвинуть подальше в глубь сознания, до лучших времен. — Ваше имя… я хотел бы узнать ваше имя… — повторил кареглазый, чуть улыбаясь. — Эван. — молвил Мак-Наббс и осекся. Надо было начать с фамилии, так не знакомятся, однако ответ, судя по всему, удовлетворил страждующего. — Красивое имя. Эван… Эван… — точно смакуя, как мантру шептал француз имя собеседника, а последний замер, лелея шальную мысль о том, что даже любимая жена никогда не звала его так чувственно и вместе с тем доверительно-наивно. — А меня… меня зовут… — Excusez-moi, но я хотел бы вас попросить, сударь, поделиться местом. — Жака прервал его спутник, который вернулся со смоченным в прохладной воде платком. Тот был взволнован и даже немного раздражен тем, что Мак-Наббс показался в поле его зрения. Шотландец безмолвно подчинился и достал сигару. Парня заставили встать парой непонятных фраз на французском языке, тот болезненно, почти грустно покосился на Эвана и кивнул. Уходил также безмолвно, то и дело поворачивая встрепанную голову, чтобы посмотреть на своего нового… кого? Слушателя? Собеседника? Знакомого? Подходил под ситуацию, разве что, первый вариант, да и шотландец с трудом признался сам себе, в том, что слушать незнакомого молодого человека было если не занимательно, то точно комфортно, и он был бы не против послушать еще раз, и еще раз… Эван улыбнулся и внутри потеплело, когда Жак улыбнулся в ответ. А еще, но это уже настоящая тайна — запах лаванды долго преследовал Мак-Наббса, от него трудно было избавиться даже вдыхая ароматный дым турецких сигар. На следующий день после конференции тот все же купит лавандовый мешочек, так и не рассказав супруге о неожиданной, но как выяснится позднее судьбоносной встрече с ученым, имя которого наш герой так и не услышал. — Эван… Эван… — Паганель удобно устроил голову на коленях Лавэра, уже в карете, и в полудреме не мог перестать улыбаться. *** 1864 год, яхта Дункан -… Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель, секретарь Парижского географического общества, член-корреспондент географических обществ Берлина, Бомбея, Дармштадта, Лейпцига, Лондона, Петербурга, Вены, Нью-Йорка, почетный член Королевского географического и этнографического института восточной Индии, короче говоря, я человек, который, проработав над географией двадцать лет в качестве кабинетного ученого, решил, наконец, заняться ею практически, и теперь направляюсь в Индию, чтобы объединить труды великих путешественников.* Все присутствующие, в числе которых, напомню, были лорд Эдуард и леди Элен Гленарваны, мисс Грант и ее младший брат Роберт Грант, капитан Джон Манглс и, чуть в отдалении, спокойный и неторопливо раскуривающий сигару майор в отставке Мак-Наббс, опешив, смотрели на необычного господина в круглых очках, добродушно оглядывающего своих новых знакомых. Чем больше тот тараторил, тем сильнее было впечатление о равной степени как и образованности, так и болтливости географа, вероятно эти два качества вытекали одно из другого и дополняли друг друга. «Нет.» — подумал майор, провожая в небо скучающим взором белый дымок. — «Тот француз и этот — река и море, земля и небо. Робкость, немногословность и такт против… тщеславия, чрезмерной разговорчивости и, конечно…» — И с вами я тоже очень, очень рад познакомиться, майор Мак-Наббс. — вот как, теперь все внимание вновь вернулось к Эвану. — Да вот только милорд…! Уже переключился на Гленарвана. Нет, серьезно, это надо уметь. — Да, месье Паганель? — Я бы не отказался от сытного завтрака, для человека, проспавшего почти два дня жизни сложно совладать с голодом, я чувствую себя так, будто готов прикончить акулу в одиночку! Новый француз уже начал напрягать майора. Мак-Наббс мысленно возвращался на 22 года назад, сопоставлял два противоположных образа и о чем-то серьезно думал, созерцая синий горизонт. *** — Майор, подождите же секунду!.. Позвольте помочь вам поставить палатку, как же можно… — суетился ученый, своими быстрыми перебежками очень мешая майору, который пытался совладать с шаткой конструкцией. Несколько дней похода действительно пролетели незаметно, впрочем, как говорил Гленарван, самое затруднительное еще ожидало путешественников — переход через горную гряду, опасную своими обвалами и, не хотелось думать, лавинами. — Вы мне очень поможете, Паганель, если не будете разгонять воздух вокруг меня, надеюсь, вы исполните мою просьбу с понима… Ох, черт, придется заново ставить. Да отойдите же вы, Бога ради, смотрите лучше за огнем. — ворчливо бросил Мак-Наббс, очень недовольный тем, что один из шестов (который, впрочем, был скорее прочной и длинной веткой) немного согнулся, то ли естественным образом, то ли деформировался от неловкого движения. Француз обиженно взглянул на товарища, но к костру не ушел, лишь присел поодаль. Были еще слышны всплески бурных речных потоков в местах, где они звучно падали и ударялись о твердые камни, ученому вначале показалось, что переход через водопад — самое трудоемкое препятствие в путешествии, однако горный пейзаж, кусочек которого можно было разглядеть между деревьев, наводил на иные мысли. — Майор, а как вы думаете… — Да можете вы помолчать секунду, господин Паганель?.. — Мак-Наббс обернулся и вздрогнул, тупо уставившись на задумчивого географа, который открылся ему совершенно с другой своей стороны. Мечтательный взор, защищенный толстыми стеклами, устремлен к позолоченному серпу луны в зените, а пальцы сомкнуты в прочный замок, не расслабленно, а, скорее, несколько напряженно. — Паганель…? С вами все в порядке? Жак посмотрел на шотландца, приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл, улыбнулся и вновь откинул голову назад. Все же что-то было не так. Вздохнув, Эван кое-как закончил прения с палаткой, вытащил сигару и сел на небольшой выделяющийся камень неподалеку от решившего помечтать Паганеля. — Если вам есть, что сказать, то лучше озвучьте и забудьте, легче станет. — пальцы нащупали, как ни странно, не спички, а мешочек с лавандой. Майор вытащил плотную ткань и помял ее в руках. Внутри все еще остался осколок от шрапнели, который мог бы точно пронзить Мак-Наббса в бесславный его последний бой, и конечно, не принести особого вреда, кроме незначительного повреждения, и все же… — Я боюсь, майор, что поиски Гарри Гранта не увенчаются успехом. О, нет, не думайте, что я пессимист, просто… — Мы только начали, Паганель, а вы уже стушевались? Или же вы не уверены в своем толковании документа? — не без нотки иронии заметил Эван, решив подпалить сигару пламенем костра. — Да как вы могли подумать…! О, а что это у вас в руках, майор? — со своим неизменным любопытством спросил Жак, просверливая взглядом мешочек с семянами. — Амулет, оберег, называйте как хотите. Это лаванда, ничего интересного. Однажды эта незатейливая вещица сослужила хорошую службу незадачливому вояке. — Преувеличиваете. Могу я посмотреть…? Если это что-то ценное для вас, то конечно, я воздержусь. — неуверенно произнес Паганель, заломив руки. — Можете. Держите, только там нет ничего интересного, так, шрапнель. — майор протянул мешочек Жаку и тот тут же начал исследовать содержимое и порванные края. — Почему именно лаванда? Запах нравится? — улыбнулся француз, вопросительно склонив голову. — А, нет… Вернее, аромат неплохой, но я полынь больше уважаю. Просто один мой знакомый, нет, малознакомый господин… — Любил лаванду? — закончил за майора неожиданно проницательный ученый. — Это не редкое явление. Впрочем, лаванду добавляют в бесчисленное количество масел, в лекарства и, конечно, кладут в шкаф, чтобы отпугивать моль. — Месье Очевидность, я полагаю, вы закончили рассматривать сокровище? — остринка Мак-Наббса заставила Паганеля тихо фыркнуть и отдать мешочек его владельцу. — Ладно, ладно. Чем острить, лучше бы решили, майор, кто будет на дозоре этой ночью? — Если вы не возражаете, любезный Паганель, я бы занял этот важный пост. — Почему именно вы? Неужто полагаете, что я не продержусь? — Вы слишком много берете на свой счет, Паганель. Я просто хотел дать вам отдохнуть, только и всего. Если вы будете валиться от усталости в горах, вы не сослужите нам хорошую службу. Паганелю ничего не оставалось делать, кроме того, как согласиться с Мак-Наббсом и устроиться в палатке. Ученый снял очки и задумчиво осмотрел их. Даже не поцарапались, это уже прогресс. В голове все еще вертелись недавние слова майора про «малознакомого господина-лаванду». С чего вдруг эти мысли не желают покидать усталую голову? Если так подумать, то лавандовое масло — одно из самых распространенных ароматических средств, да и имя «Эван» не так уж и редко встречается… Паганель моргнул и потер переносицу. Разум свернул, кажется, не в лучшую сторону. К чему ворошить воспоминания двадцатидвухлетней давности? — Майор прав… — прошептал географ, закрыв глаза и приготовившись к теплой встрече с месье Морфеем. — Хороший сон мне не помешает. *** — Роберт!!!.. — кричал Гленарван, и его крик разносился эхом по обильно засыпанному после лавины снегом подножью горы. В ответ — тишина. Она давила на виски, а сердца всех путешественников учащенно бились в унисон, ведь каждый разделял одно чувство — беспокойство, страх за мальчишку, который бесстрашно отправился искать своего отца, и что же в итоге? Не дошел, не добрался, не вернулся к сестре, нет, даже подумать о таком было невероятно больно. Паганель подрагивал от холода, кричать не получалось. Как бы хотел сейчас Жак отрубить себе ненадолго голову, переполненную десятками вариантов того, что могло произойти с юным Грантом после грозного стихийного бедствия, обрушившегося на скитальцев часом ранее. Чем дольше ходили они кругами, тем сильнее омрачался разум. Майор, впрочем, сохранял блестящее спокойствие, а его полная противоположность, Паганель, силился не сбросить слезу от бессилия и горестных дум. — Его… Его нет. — выдавил Эдуард и шаркнул ногой по снегу в приступе гнева и досады на самого себя. Не уберег, не защитил, хотя вся ответственность лежала на Гленарване, как на лидере экспедиции. Все молчали. Француз опустил голову и ссутулился. — Может, мы недостаточно хорошо искали…? Может, нам стоит поискать еще немного…? — робко спросил Паганель, чтобы услышать прерывистый вздох вместо тысячи слов. — Смотрите! — товарищи синхронно обернулись на крик и заметили коршуна, рассекающего воздух высоко над головами путешественников. Острые когти крепко врезались в спину висящего без сознания паренька, Роберта, да, это был их Роберт, в этом не могло быть сомнений, но как же спустить мальчика на землю? Единственным способом было прострелить птице крыло, это мог сделать только Мак-Наббс, который, не теряя самообладания, быстро выставил свой карабин и прицелился. Благо, рука по старой армейской привычке не дрожала. Не дрожала до того момента, пока запах лаванды не коснулся то ли уха, то ли щеки, и тихий дрожащий голос, такой же приятный, как и хриплый шепот из прошлого, не попросил почти умоляюще: — Стреляйте, майор… Стреляйте! Эван ощутил потребность услышать этот голос вновь, все его естество стремилось к этому, и видит Небо, слова, произнесенные именно Так и именно этим баритоном, гипнотизировали лучше всяких качающихся часов, хрустальных шаров и прочей мистической утвари, заставляли беспрекословно подчиниться и захватывали власть над прежде трезвым сознанием. Выстрел. Майор чуть не уронил карабин, оглушенный. Кто стрелял? Неужели гипноз подействовал настолько хорошо, что он сам не заметил, как выстрелил? Мак-Наббс проверил количество зарядов. Внимательность сделала свое дело — нет, стрелял кто-то другой. Обернувшись на мгновение, шотландец вновь увидел непонятливые карие глаза, помотал головой и бросился к упавшему Роберту. Было не до выяснения отношений. *** События развивались очень стремительно. Не добившись успеха в Америке, но обретя хорошего друга-индейца Талькава, которого вряд ли экспедиция смелых европейцев когда-нибудь вновь увидит, наши герои отправились в Австралию. Впрочем, и там их ждали сложности. Злодеи, как, увы, ошибся Паганель, не исправляются даже под влиянием приятного австралийского климата. Айртон явил себя Беном Джойсом, Гарри Гранта на материке не было и быть не могло. Незадачливые путешественники продолжали, впрочем, свой путь, несмотря на все невзгоды и кульминацией с неизвестным финалом стало самое страшное из мыслимых и немыслимых бед — попадание в плен к дикарям-каннибалам, которые не прочь были зажарить вторженцев. Сейчас, на волоске от гибели, когда неизвестно, повернется ли карта судьбы стороной смерти или стороной жизни. Мак-Наббс решил оставить сентиментальные сравнения своему чувствительному другу-Паганелю. Один брошенный взгляд — и Мак-Наббс вспомнил, что так и не спросил — запах лаванды, откуда, как, почему, совпадение ли? Пускай сейчас и географ наконец-то воссоединился с другими странствующими в неволе, но держался в странном отдалении от остальных. Подавленный, растерянный смотрел он в голубой горизонт и чего-то ждал. — Паганель, полагаю, раскисать сейчас не лучшее время. — не выдержал Мак-Наббс, который ощущал некоторую нервозность без нежно любимых им сигар. — А когда будет «лучшее время», Мак-Наббс? — вдруг бесцветным, точно не своим голосом ответил, нет, протянул ученый и поежился. — Я подумал… Что если я больше не вернусь в Париж… Что если мой кабинет в Географическом Обществе останется осиротевшим, никому не нужным… Может, я все же был прав тогда, майор? Про «тогда» Эван помнил хорошо. Брошенная невзначай фраза у костра о бесполезности путешествия, не станет ли пророческой? Смотреть на географа было ощутимо больно, тот казался майору потерянным ребенком, ровно таким, каким был слабый и перепуганный парень в Эдинбурге, чье имя Мак-Наббс так и не узнал. — Вы паникуете, Паганель. Постарайтесь успокоиться. Я не хочу вас обнадеживать, вселять веру в лучший исход нашего незавидного положения, но… — попытался убедить француза майор, но тот лишь сильнее сжался. — Я в абсолютном порядке. — пролепетал ученый, стискивая зубы и скрестив руки на груди. Пальцы впились в локти до белых следов. — Не извольте волноваться, возвращайтесь. — Я вынужден настоять на том, что вам сейчас как никогда нужна моя компания. — не сдавал позиции Мак-Наббс. — Нет, прошу вас. Я ничего не собираюсь делать. Мое психическое состояние в норме. Черт возьми, Эван!.. — и Паганель осекся. Он только что назвал майора именем, уже несколько месяцев крутившимся в голове, надоевшим, но таким ностальгически приятным, оно вырвалось само собой, естественно, будто бы… — Что вы только что произнесли? Повторите еще раз, прошу вас. — неверящим взором, таким нехарактерным для бывшего военного, смотрел, не отрываясь, шотландец на темноволосого, а внутри сердце все никак не желало униматься. — Я ничего не собираюсь делать… М-мое психологическое состояние. — Раньше. То есть позже. Я имею в виду… Вы же назвали имя, верно? — майор пригладил волосы и отвел взгляд. — Д-да, простите, это произошло случайно. Мысли переплетаются, путаются, и я выпалил первую попавшуюся… Comment… Ассоциацию. — Паганель понизил голос до шепота и сгорбился сильнее. — Неожиданная ассоциация, учитывая, что вы угадали с именем, попали в яблочко. — нервно улыбнулся Мак-Наббс. — О, правда? Наверное, я случайно услышал его от месье Гленарвана… Или от мадам Элен, или… — Жак совсем потерялся и стушевался. Врать он не умел. — Можно я задам странный, быть может провокационный вопрос, Паганель? — майор начал приближаться к географу, отмеряя шаги медленно, лениво. Жак медленно кивнул, ощущая себя загнанным в угол. Француз не знал, чего и ждать теперь от внезапной напористости своего собеседника. Растерянный взгляд блуждал в поисках короткого пути отступления, побега, что ли. — Двадцать два года назад вы… посещали Шотландию? — чуть нетерпеливо осведомился майор. — Если вас это так интересует, майор… — Жак что-то начал подозревать. -…То извольте, да, я посещал Эдинбург в 1842-м, и то был один из первых моих выездов за рубеж и однозначно первый профессиональный. — Вот как. — Паганель ожидал что-то еще, какой-то неоднозначной реакции, но встретил лишь задумчивое молчание в ответ. Мак-Наббс, казалось, ответом полностью удовлетворился. — Что же, оставайтесь наедине со своими мыслями столько, сколько заблагорассудится, более не тревожу. Майор сделал неопределенный жест рукой и уже развернулся, чтобы направиться к что-то негромко обсуждающим путешественникам, как чьи-то тонкие пальцы схватили мужчину за локоть и потянули назад. Шотландец сделал послушно пару шагов обратно, ожидая смиренно очередной тирады географа. Этого не произошло. Оставалось только молча удивиться. — Он тоже курил. Я полагаю, что табак был дешевый. Всего лишь предположение. — Кто — он?.. Пальцы выскользнули, пропали. Стало отчего-то не по себе, голова отяжелела, а мысли наоборот потеряли свой вес, почти без преувеличения «вылетали из головы», оставляя непривычную пустоту. Мак-Наббс не выдержал, повернулся и протянул руку. — А насчет лаванды… Что вы делаете? — ученый близоруко сщурился и растерялся. С его длинного выступающего носа легким движением стащили очки, дужки запутались в волосах и неприятно потянули их. — А-аккуратнее, любезнейший, зачем вы… Майор не ответил, любовался видимо перепутавшимися прядями и большими карими глазами, ничуть не поменявшимися с того дня, как… Эван не стал додумывать. В конце концов, дела давно минувших лет. Вложил стекла в чужую руку, вдохнул влажный воздух и уже окончательно покинул географа на этот вечер, не прерывая более рандеву с одиночеством. Паганель же не мог избавиться от ощущения, что так спокойно на душе быть не может, когда серьезная опасность дышит холодом в спину, а значит в рассудке что-то сломалось. Нет, это невозможно. — Эван, значит…? Ridicule. *** — Спасибо, что помогли тогда. — Паганель после счастливого воссоединения Грантов и окончания долгого, несомненно рискованного путешествия был удивительно немногословен. Вечно думал о чем-то, пребывал то в сумрачном, то просто в рассеянном расположении духа. Сейчас Мак-Наббс точно не мог понять своего близкого друга, даже близко не мог предположить, что на этот раз ему в голову взбрело. — А, с маорийцами? Или в горах? Нет, я не прав? Может, вы имеете в виду… Жак вдохнул прерывисто и тряхнул головой, да так, что иссиня-черную шляпу пришлось ловить шотландцу уже в воздухе, чтобы та ненароком не вылетела за борт и не отправилась в свободное плавание, бороздить, скажем, Тихий океан. — Когда я стоял на той сцене, мне казалось, что я умру. По крайней мере я так себя чувствовал в тот момент. Ни одного приятного, дружелюбного лица… Мне было страшно, как могло быть страшно только Жаку Паганелю, всю молодость, да и зрелость посвятившему архивной работе. Только Вы… Только Вы были там для меня живой, настоящий. Вы слушали меня так, будто бы то, что я говорил, действительно имело какое-то значение для вас. — Вы полагаете, что не имело? Должен признать, что рассказывали вы весьма достойно, то, что я ничего не… — теплая рука осторожно опустилась на плечо майора и заставила вновь замолчать. Мак-Наббс уже начал побаиваться влияния непосредственного француза на свое поведение. — Я был счастлив, когда вы вышли из зала ко мне, чтобы узнать, все ли со мной в порядке. Я тогда ведь так и не сказал… — Паганель заметно расчувствовался, начал судорожно выворачивать карманы в поисках платка, однако майор прекратил бесполезную суету и протянул свой, клетчатый. Жак лишь сжал его, да так сильно, что казалось, будто ткань порвется прямо в кулаке. — Не сказали?.. — как можно мягче, насколько это вообще было возможно в сей неловкой ситуации, произнес Мак-Наббс и высвободил несчастное цветное полотно из тонких пальцев, чтобы самому небрежно и быстро смахнуть мелкую каплю с чужой щеки. Паганель с трудом улыбнулся, пытаясь, судя по всему, отчаянно не потерять лицо перед другом, а потом воровато опустил глаза. Губы дрогнули и последнее, что услышал Эван, сорвалось с уст француза прежде, чем он успел обдумать свои слова и трижды от них отказаться. -…Как сильно хотел увидеть вас снова. le fin