Сhocolate & Whiskey

Такие темные, такие терпкие стамбульские ночи. Соленый ветер, гуляющий по узким пустынным улочкам и широким оживленным проспектам. Шум прибоя, будто бы в осколки разбивающегося об острые и безжизненные прибрежные камни. Отчужденное спокойствие вперемешку с безудержной страстью. Такие разные, но в то же время такие похожие друг на друга сочетания окружающих его вещей. Эмре любил эти ночи всем сердцем столько, сколько себя помнил. Зажженная лампа с абажуром, приглушенный свет в небольшой уютной спальне, стакан виски на тумбочке у кровати и еле различимое потрескивание огня в камине, которое доносится из гостиной. Все есть, однако чего-то все же не хватает. Это странное чувство, должно быть, проснулось в нем не просто так. Потягивая горький напиток, Дивит, развалившись в кресле, ждет. Ждет, чтобы кто-то пришел скрасить это много лет назад осточертевшее ему одиночество, залечить незримые раны, вернуть его обратно к жизни и заново влюбить в нее. А может, влюбить в самого себя. Но та единственная в мире, в которую угораздило влюбиться, не придет никогда, Эмре знает это. Навеки отдана другому из-за глупостей, которые они оба совершили. Чужая невеста. Не его. Не с ним она пойдет под венец, не ему в первую ночь подарит себя, сколько бы он ни желал обратного. С его губ в очередной раз срывается родное, пропитанное ядовитой горечью и большой любовью имя. — Лейла… Их совместному счастью тихие, глубокие страдания предпочла. Неудивительно: всегда умела видеть свет даже там, где его никогда не существовало. Ведь увидела же его в нем. Увидела и мнимым сиянием обожглась, испугалась, не рискнула приблизиться вновь. Такая чистая и невинная. Айдын и не знает вовсе, что «любить» значит «гореть». Никогда прежде до него не любила, и Эмре ненавидел себя за то, что ему так хотелось, чтобы Лейла не любила и после. Не будет он делить ее с кем-то другим. Она вся — от пушистых ресниц и до едва заметных точек на ее бледной, мраморной коже — вся была, есть и останется для него. Потому что невозможно по-другому. Такие пылкие чувства за всю жизнь испытываешь один-единственный раз. Тихий скрип двери нарушает эту давящую ночную тишину, это безмолвное спокойствие, накрывшее парня с головой. Эмре оборачивается и невольно вздрагивает, пристально глядя на ту, что стоит в проеме. В тонкой ночной рубашке, без обуви, без теплого халата и без золотого кольца. Лейла смотрит на него открыто, но немного неуверенно, она не решается войти внутрь. — Ты пришла, — шепчет Дивит, поднявшись на ноги и подойдя к ней. Берет ее за руку, заводит в помещение и чуть слышно закрывает за ней дверь. — Зачем? — все тем же горьким шепотом спрашивает он. Скорее у себя, чем у нее. Неужели не смогла отпустить? Айдын не торопится с ответом. Ей сложно. Она все еще пытается спрятаться от правды в полумраке этой маленькой, ставшей вдруг такой тесной спальни. Кукольные глаза, тонкие руки и изящные изгибы плеч. Эмре не верит, что она и в самом деле здесь. Спустя долгое время она так непривычно близко, стоит напротив него, в нескольких сантиметрах. Чуть протяни вперед руку — сразу коснешься. Дивит осторожно дотрагивается до ее губ, проводит по ним пальцем, затем заправляет за ухо прядь волос. Настоящая. Лейла улыбается, но улыбается не так, как раньше. В ее улыбке парень замечает зажженную им же самим искру. Теплая ладонь робко ложится на его плечо. Такой привычный и нейтральный жест, от которого сейчас неимоверной силы электрический заряд проходит через все его тело. Она подходит ближе, еще и еще, пока не чувствует, как от волнения начинает сбиваться дыхание. Впервые кончиками пальцев касается его щеки и улыбается снова. — Обними меня, — говорит негромко. Дивит обхватывает ее руками так, что ее ночная рубашка на спине сминается и немного задирается, прижимает к себе. — Зачем ты здесь? — чуть настойчивее повторяет он свой вопрос, все еще надеясь получить ответ. В тусклом свете маленькой лампы ее голубые глаза кажутся синими и глядят разочарованно. — Ты не рад мне? — спрашивает девушка, отстраняясь. Эмре на мгновение замирает, всматриваясь в давно знакомые черты ее лица, но после ласково произносит в ответ: — Какой же ты бываешь глупышкой, Лейла, — проводит рукой по ее волосам и оставляет у нее на лбу невидимый след от невесомого поцелуя. Айдын стоит молча, уткнувшись носом в небольшой вырез его рубашки. Парень чувствует, что ей нужно время для того, чтобы собраться с силами и рассказать ему все, что не дает ей покоя. Ее горячее, неровное дыхание обжигает его шею, и он мысленно просит ее, умоляет, чтобы это длилось как можно дольше. Бесконечно долго. — Я хочу быть твоей, — наконец отвечает она, заглядывая в его глаза. Лейла смотрит внимательно, проникновенно, в самую его душу заглядывает. Так, будто пытается разглядеть самые темные ее черты. Она совсем немного нервничает и плохо скрывает это: выдает играющий яркими красками румянец на щеках. Дивит видит в ее взгляде неистовое пламя безрассудной страсти, но не спешит действовать: сомневается. Боится дышать глубоко и размеренно тогда, когда она так близко. Только смотрит на нее во все глаза и прижимает к себе в страхе, что когда-нибудь придется отпустить. — Не нужно этого сейчас, Лейла, — качает головой. — Я только испорчу. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы она целиком и полностью принадлежала ему и была осчастливлена этим. Однако не так он представлял себе этот волнительный для них обоих момент. Слишком спонтанно, тогда, когда они долгое время были в ссоре. Но девушка лишь пожимает плечами вместо ответа. — Я хочу этого больше всего на свете, — улыбается, светясь от счастья. — Важно то, что это будешь именно ты. Поднимается на носочки и касается его потрескавшихся губ своими, такими теплыми и сладкими, будто карамельными. Эмре в ответ целует ее нежно и осторожно, все еще будучи в страхе спугнуть свои не умещающиеся в словах мечты, но не это ей нужно сейчас, не после всего, что между ними было. Сжав его рубашку в кулаках, она тянет его еще ближе к себе. Беглый легкий поцелуй превращается в пламенный, и Айдын чувствует, что задыхается новым, непривычным ей, но таким приятным способом, ощущает себя смелее. Больше нет ни сил, ни времени, ни желания ждать. Дивит подхватывает ее на руки и, пронеся через всю спальню, осторожно опускает на кровать, на одно мгновение нависает над ней. Как же красива! Она поднимает на него затуманенный взгляд и, глубоко дыша, застенчиво улыбается. Эмре видит яркий блеск в ее глазах, чувствует, как дрожит в его руках ее гибкое тело, покрывает поцелуями ее лицо, шею, небольшую ямочку между ключиц, и Лейле кажется, что с каждым прикосновением его губы становятся на сто градусов горячее, чем были секунду назад. В комнате непривычно душно. Дрожащими руками она тянется к пуговицам на его рубашке, с трудом расстегивает их, избавляет его от такого совершенно ненужного в данный момент предмета одежды, отбрасывая в сторону. Сперва робко, но с каждым разом все более и более увереннее гладит его крепкие плечи и, то и дело прикрывая глаза от незнакомого прежде наслаждения, на выдохе еле слышно шепчет его имя. Ее голос с каждым мгновением звучит все громче, он будто бы сводит Дивита с ума настолько, что в какой-то момент он отстраняется, чтобы закрыть ей рот поцелуем, сорвать с нее эту чертову сорочку, которая, определенно, слишком легкая для этого времени года, и… Просыпается. Тяжело дыша, вскакивает на ноги и тут же чувствует, как по его груди медленно разливается холод, замораживая мысли, душу, сердце. Резко дернувшись, он опрокинул на себя целый стакан виски с маленькими кубиками льда, которые, оказавшись под его рубашкой, постепенно снижают температуру его пылающего тела. Нет, не приходила его любовь, не ласкала его, не радовала такими желанными прикосновениями и словами. В этом маленьком помещении Эмре снова один на один с самим собой, его сбивает с толку звенящая тишина, так неожиданно окутавшая его после страстных стонов, накрывшая, будто цунами, с головой. Не придет. Ледяной ветер, протискивающийся с улицу через форточку, доносит все тот же знакомый соленый запах моря. Камин в гостиной давно не горит. За окном постепенно светает. Догорает, будто ничтожно маленький огарок свечи, еще одна долгая стамбульская ночь.