За что нельзя не любить Обломова?

— Ах!.. — Что случилось? — Да что: жизнь трогает!

      Если быть человеком очень современным, очень критичным и не вдаваться в подробности, то можно ограничиться тем, что все трудности в жизни Ильи Ильича Обломова — это результат явления, называемого в наше время прокрастинацией, то есть патологической привычкой откладывать все важные дела на непостижимое «потом».       В XXI веке многие из нас готовы потратить немало времени и средств ради того, чтобы только научиться быть продуктивными, полезными для окружения и общества в целом, быть популярными и успешными — естественно, имея такую установку, принимая и вливаясь в динамический ритм жизни, мы не можем не коситься в сторону Обломова с долей иногда презрения, иногда брезгливости, а иногда и отвращения… И ведь не скажешь, что неоправданно. «Он раб каждой женщины, каждого встречного, раб каждого мошенника, который хочет взять над ним волю, — пишет Добролюбов. — Он раб своего крепостного Захара, и трудно решить, который из них более подчиняется власти другого».* Воспитание затягивает на нити судьбы Обломова тугой узел из убеждения, что барин не обязан, более того, ему даже противопоказано вести полностью самостоятельную жизнь, и это значительно ограничивает его, формирует при дальнейшем «плетении» искривленный, не всей приятный и понятный узор. Порывы души нашего героя тускнеют и холодеют, толстой пленкой мутного льда окутывает его веки, заставляя их тяжелеть — и вот он уже не замечает, что вокруг него скапливаются горы пыли и везде оседает ленная тишина; что рубаха надета задом наперед; что место занятости занимает лишь ее видимость и что о судьбе его собственных сочинений и переводов, его трудов, известно одному только Захару, да и то вряд ли…       «Для человека, который на каждом своем шагу возводит сам для себя искусственные преграды, нет иного пути, кроме постепенной деградации**». Для Обломова такими преградами были «два несчастья», нарушающие его блаженный покой — несчастья эти на деле оказались бытовыми мелочами, с которыми человек чуть более деятельный справился бы достаточно скоро.       Илья Ильич — мечтатель, который боится желать чего-то по-настоящему; и даже когда счастье появляется в его жизни, Обломов узревает в нем едва ли не врага, лукавого и очень опасного: «Да, нельзя жить, как хочется — это ясно. Впадать в хаос противоречий, которых не распутает один человеческий ум, как он ни глубок, как ни дерзок!.. — думает он, страшась собственного светлого будущего с Ольгой. — Ведь вот что выходит из самостоятельного и дерзкого шагания по жизни, от своевольного хочу». Обломов боится жить!       Но даже если и так, разве мы имеем достаточно оснований, чтобы называть Илью Ильича деградировавшим во всех отношениях, совершенно оторванным от реальности существом, утратившим человеческий облик? Скажу с большей решительностью: нет.       Во-первых, нам стоит учитывать трезвое осознание Обломовым всей своей жизни и, в частности, своего внутреннего состояния: «Жизнь моя началась с погасания», — говорит он своему другу Штольцу и придерживается этого положения в разговоре:       — Тебе, кажется, и жить-то лень.       — А что, ведь и то правда: лень, Андрей.       Во многих репликах Обломова отчетливо видится самообман, страх, смятение — но, это во-вторых, нельзя не признать, что по большей части в конечном счете он с собой абсолютно честен, и именно это не позволяет ему долгое время вырваться из хватки сомнений. Сомнений, порожденных конфликтом между натурой и желанием быть достойным Ольги Ильинской. Это не может на какой-то момент не подтолкнуть к расположению, пониманию — сочувствию.       «Свет, общество! Ты, верно, нарочно, Андрей, посылаешь меня в этот свет и общество, чтоб отбить больше охоту быть там. Жизнь: хороша жизнь! Чего там искать? интересов ума, сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это: нет его, нет ничего глубокого, задевающего за живое. Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и общества! Что водит их в жизни? Вот они не лежат, а снуют каждый день, как мухи, взад и вперед, а что толку? Войдешь в залу и не налюбуешься, как симметрически рассажены гости, как смирно и глубокомысленно сидят — за картами. Нечего сказать, славная задача жизни! Отличный пример для ищущего движения ума! Разве это не мертвецы? — спрашивает Илья Ильич, да так, что не до конца ясно, противопоставляет или приобщает ли он себя к Пенкиным, Волковым, Судьбинским и прочим. — Разве не спят они всю жизнь сидя? Чем я виноватее их, лежа у себя дома и не заражая головы тройками и валетами?»       Все отчетливее и отчетливее видно: насколько бы долго ни были закрыты его глаза, а Обломов не слепнет ни по отношению к себе, ни по отношению к другим. Стоит только взяться ему за анализ своих мелочных и ничтожных гостей — и вот уже проявляется чистота мысли, живость речи, ясность убеждений. Порой слушаешь его и уже не находишь в себе сил не согласиться, и уже не хочешь верить, что этот человек потерян как для общества, так и для себя самого.       Но самое главное в Обломове, без чего он не был бы Обломовым, — это его… независимость. Можно подумать: «Как так?». Но наскоро определим, что есть противовес — слабый, зависимый, жалкий человек (неважно, давайте будем будем именовать его любой случайной русской фамилией, предположим, Алексеевым). Итак, Алексеев — тот, кто содрогается от любого чужого возгласа; кто прогнется под любым чужим мнением (студент-психолог обязательно упомянет на этом месте т. н. эффект социальной желательности, доведенный до крайней, разрушительной по отношению к личности стадии); это тот, кто примет без всякого критического взгляда все навязанное и выполнит порученное; в конце концов, Алексеев — тот, что рано или поздно отречется от зачатков собственных идеалов, принципов и привычек и свернет в ту сторону, куда его поманят, сходя с собственной жизненной тропы. Потерять себя и не заметить этого — вот характерная способность, а точнее свойство слабого, ничего собой не являющего человека. А теперь пытаемся перенести все этого на Обломова и не видим ни единого совпадения.       Даже несмотря на ярко выраженную силу, влияние и давление Ольги и Штольца, на их нескончаемые попытки «разбудить» Илью Ильича, жизнь его подходит к концу в тех же условиях, в каких и началась. Как бы странно это ни звучало, позволю себе сказать, что для Обломова его лень является поводом для гордости, проявлением достоинства, главным оружием против пустоты светской жизни и крепким защитным барьером от разбросанной в ней шелухи. Все движется вокруг него, все желает, чтобы двигался и он, а этого не случается. Кто бы ни осуждал его, Илья Ильич не будет зависеть от этого мнения, оно не наполнит его сомнениями. Что бы ни потрясло его, он рано или поздно сумеет успокоить свои мысли, найти выход из обстоятельства, пусть и не пойдет к нему — потому что понимает, что не нуждается в этом. Быть может, Обломов лучше всех героев романа осознает себя: он сознательно оставил чуждые ему занятия, пропускал мимо ушей ничем не значимые для него новости и тем сохранял непоколебимость и чистоту совести.       Разве это не независимость? Разве легко в наше время поступать так, как поступал Илья Ильич?       «…Многих людей я знал с высокими качествами, но никогда не встречал сердца чище, светлее и проще; многих любил я, но никого так прочно и горячо, как Обломова. Узнав раз, его разлюбить нельзя…»       «Это хрустальная, прозрачная душа; таких людей мало; это перлы в толпе! Его сердце не подкупишь ничем, на него всюду и везде можно положиться».       Для нас, современных, критических людей, это звучит невероятно, немыслимо, фантастически, почти дико, но Обломов — персонаж, который будоражит воображение, вынуждая по-иному смотреть на некоторые явления нашей общественной жизни. Искренне заступаться за него кажется преступным, а при обвинении вместе с тем охватывает странная неловкость, граничащая со стыдом. Благодаря ему приходит новое осознание этого слова — «человек», а следом — желание углубляться в него, поражаться им. Учиться у него. И за столь целостный и психологически точный пример того, чем нам стоит руководствоваться в поисках своего места в жизни, гончаровского героя безусловно стоит, стоит любить.