сдавайся

Таких мальчиков, как Леонов — с синяками под глазами и непомерным эгоизмом вкупе — любить строго запрещено. С ними в комплекте должна идти табличка от российского здравоохранения: «Осторожно, опасно!» Такие мальчики по закону слезливых драм, разбивают сердце у таких солнечно-наивных девочек, как Надя, а после наблюдают со стороны за результатами своего творения. У Лапшиной с детства проблемы с запретами, Лапшину вновь тянет обратно к Володе с невероятной силой. Надя кутается в пуховик, натягивая шапку ниже и смотрит на мерцающий Байкал. Но сейчас лёд почему-то молчит, а Лапшина думает, о том, что по закону жанра наивные девочки со временем становятся сильнее лишь для того, чтобы вытаскивать эгоистичных мальчиков из своих страхов обратно на свет. — Дура, ты, Надя! — Шаталина кривит губы и смотрит на бывшую воспитанницу взглядом из своего арсенала, от которого у той прежде подгибались ноги от страха. — Он же предал тебя, бросил одну в инвалидном кресле! Лапшина выдерживает взгляд спокойно, глаза в сторону не отводит. Она больше не ученица, жизнь оказалась для нее слишком хорошей учительницей, больше ее не испугать, наверное, ничем, да и с Шаталиной они теперь практически на одном уровне. Надя тоже тренирует. Таких же, какой она сама была когда-то. Маленьких, мечтательных, юрких. — Я решила, Ирина Сергеевна. Не отговаривайте. Ему сейчас тоже не просто. Увы, она знает. Мониторить социальные сети до ночи, впечатывая в сознание крикливые заголовки, вовсю смакующие падения короля ледового Олимпа. — Упертая ты, Лапшина. Езжай с Богом. Твоя жизнь, тебе решать. Надя лишь кивает и пулей вылетает из дворца. Ветер ерошит и без того непослушные кудри, а Лапшина впервые чувствует себя практически счастливой.

***

— Куришь? Неужели девочка выросла? — его хриплый, простуженный голос бьёт по ней слишком сильно. Надя с ужасом понимает, что у нее липкая дрожь где-то внутри, а разорванно- собранное сердце готово пробить грудную клетку и вылететь прямо ему под ноги. « Оно давно уже твое, Володя, забери ты его наконец...» — Будешь? — она затягивается, глубоко, залихватски и выпускает облачко дыма в вечернее питерское небо. — Давай. — Леонов забирает из ее заледеневших пальцев сигарету и прикуривает, глядя ей в глаза. Они молчат, каждый закрывшись в своем. У них на двоих — горечь недосказанности, ошибок прошлого и иллюзорного «счастливого конца». — Останешься? — Володя кутается в воротник пальто и смотрит на нее. Словно впервые видя по-настоящему. Изучает, впитывает. — Если примешь. — Надя касается его руки, слегка сжав за пальцы, зная, что сейчас он ее оттолкнет. Должен ведь. Но Леонов не отталкивает. Лишь слегка сжимает в ответ.