Порядок через БОЛЬ

Полный текст заявки: Брок/Стив, Брок/Баки, Брок/Стив/Баки Все живут мирно и счастливо, Баки более-менее восстановил память, Стив простил Брока за участие в деятельности Гидры, живут в своём доме, ездят за продуктами по выходным, работают вместе и тд. На работе Стив - образец для подражания, одежда выглажена, на столе канцелярия чуть ли не по линеечке разложена, но домааааа... Дома Стив расслабляется и превращается в простого парня из Бруклина, который забывает мыть за собой посуду, вытаскивает белье из стиралки и комом бросает на сушилку, не убирает щит из коридора, обувь валяется на пороге, и все в таком духе. Баки же чистоту поддерживает, но тоже без энтузиазма, может немножко иногда посвинячить, но границ не переходит. Брок же - человек военный до мозга костей, терпеть не может беспорядок. Постоянно ругает кэпа за свинячество, но не переходя границ (любовь все-таки), но однажды, придя после сложной миссии домой, он видит полный раздрай в квартире: немытую посуду, шмотки на полу, чашку с недопитым вчерашним чаем на крышке любимого ноута, сваленную комом форму Баки и валяющийся посреди коридора щит Кэпа (придумайте сами) и его это окончательно выбешивает. Хочу властного Брока, который выйдет из себя и проявит свой авторитарный и жёсткий характер, сначала хорошенько отшлепав (рука/щетка для волос и тд, главное, чтобы без крови и реального вреда) Стива и Баки, а потом каждого оттрахает (отдельное спасибо скажу за минет в исполнении Стива для Баки, пока Стива будет сзади брать Брок). ХЭ, все довольны и удовлетворены, хотя ночью только Брок сможет спать на спине)). Кинки: порка, двойное проникновение, домашняя дисциплина, А-, без реального насилия __________________________________________________________ Вопреки слухам, курсировавшим по ЩИТу, а в свое время и по ГИДРе, Брок был терпеливым человеком. Правда, только по своему собственному, охуенно бесценному мнению, но все же. “Очень, очень терпеливым”, — повторил себе Брок, смаргивая алую пелену бешенства, застилавшую взор. — “Я терпеливый и влюбленный. Я терпила”. Привычная мантра пошла трещинами, стоило запнуться и едва не навернуться по пути в спальню — знаменитый яркий щит за каким-то хуем лежал прямо посередине довольно узкого коридора, и в полутьме чувствительно саданул краем по лодыжке Брока. “Очень влюбленный. Я их сейчас так возлюблю, куда там ближним и дальним. Сука, опять сбруя на диване”. Брок ненавидел беспорядок. Пусть хорошо оттраханный Баки с ленивой улыбкой Чеширского Кота заявлял, что все проблемы “командира” от недотраха и постоянного стресса, сам “командир” был с ним в корне не согласен — секса в его жизни было с избытком. Церебрального, ментального и даже простого, человеческого в раскладке “два суперсолдата плюс один Брок равно долго и счастливо”, тоже хватало. Только вот “долго и счастливо” в основном койкой и ограничивалось. Потому что вне ее… — Суки, — все-таки вслух выругался Брок, — на два дня уехал в Вашингтон, вернулся — дом в руинах. Ладно, не в руинах, даже стекла на месте. Ну мебели под сброшенными вещами не видно. Ну лежит прожженный в трех местах костюм доблестного, сука, борца за американские ценности, на кухне на полу, будто ему там самое место. Ну их смокинги как из химчистки доставили, так они и висят, перекинутые через спинку дивана в гостиной, хорошо, в чехлах. И посуды чистой нет, а грязная в раковине, потому что посудомоечная машина переполнена. Ну холодильник пустой. Какие, право, мелочи. Разве это цена за обретенное, так сказать, семейное счастье? — Я дома! — гаркнул Брок на второй этаж. — Суки, спускайтесь, я вас и на чердаке достану! Что за срач опять?! Наверху что-то грохнуло, звякнуло и покатилось. Брок злорадно понадеялся, что это тарелки из “парадного” сервиза, подаренного Марией, внучатой племянницей Барнса, на его сотый день рождения. У той память хорошая, одной тарелки не досчитается — и пиздец дедушке Баки. Вдогонку звону раздался забористый мат, из чего Брок заключил, что таки сервиз (как последний аварийный запас чистой посуды), и таки разбился. Хорошее настроение, впрочем, не вернулось — осталось на пороге дома, превращенного супер-свиньями в супер-свинарник всего за пару дней. — Брок, — встрепанный Барнс свесился через перила вниз, и вид у него был виноватый. — Ты же того… Завтра должен был вернуться. — А ты мне, вижу, не рад, — Брок закипал неумолимо: полгода беспросветного вкалывания в две смены — на ебаной службе и на фронте домашних работ — сказывались. — Где Роджерс? Барнс ухмыльнулся и попробовал отшутиться: — Наверное, в окно вышел, понимая, что мы огребем. Не сердись, а? — Спускайся, — Брок, послав все нахрен, кинул тяжелую сумку прямо на сваленный на пол плед и закатал рукава лонгслива. Обувь он дисциплинированно снял в прихожей и теперь с отвращением чувствовал мусор даже сквозь плотные форменные носки. Как он это ненавидел — кто бы знал. — Давай, Барнс, тащи свою жопу вниз. Я с места не сойду. Просто боюсь наступить в очередную кучу дерьма. Я вас это все сожрать заставлю. — Мы ждали тебя завтра, — спокойно заметил Роджерс, бесшумно появляясь за спиной. Реально в окно что ли вышел? — Насколько ты зол? — Двадцать по десятибалльной шкале, — огрызнулся Брок. У него была мания чистоты, развившаяся почти в фобию грязи, а у обоих его любовников — мания срача. Как жить, а? — Вы же знаете, — с трудом подавив приступ агрессии, сквозь зубы процедил Брок, — как я ненавижу грязь. Я, сука, вас предупреждал, когда мы только съезжались. Я предлагал, — он растер шею — кожа начала противно зудеть, как после недели в ебаной пустыне, — не жить вместе. — Мы бы до завтра все вылизали. — Чего ты? — Барнс ссыпался с лестницы, на корню опровергая слухи о своей ловкости и бесшумности. — Ну, подумаешь, грязно немного, — принялся “утешать” он, стараясь незаметно запихнуть ворох грязных полотенец в нишу под лестницей. — Мы все исправим. Брок задышал через нос, но слабый пока запах немытой посуды и пригоревшего масла, доносившийся с кухни, не способствовал быстрому обретению самообладания. — Тебе надо выпустить пар, — сам не зная, на что нарывается, предложил Роджерс. — Ты как-то слишком напряжен. — Не там, где надо, — поддакнул Барнс. — Хочешь, наверх тебя отнесу, чтобы ты не шел по всему этому? Он серьезно. Они жили вместе полгода, но трахались дольше, и Роджерс, и Барнс знали, что он не выносит бардак, и в обычное время, когда все были дома, они как-то себя контролировали. Бросали и тут же поднимали. Напоровшись на его взгляд, убирали посуду в посудомойку, а грязные вещи — в корзину для белья. Для щита были специальные крепления в коридоре. Для всего, блядь, было свое место, которое моментально забывалось, стоило Броку выпасть из домашней жизни хоть на сутки. Все моментально шло по пизде и летело в ебеня. — Я заебался, — честно сказал он. — Думал, приду домой, выпью кофе, пожру и потрахаюсь, но знаете что? Поеду-ка я в гостиницу. У меня от, так сказать, романтической обстановки упало все. И настроение, и хуй, и… — Брок, — растерянно, как-то даже жалобно позвал Барнс, а Роджерс ожидаемо скрестил руки на груди и оперся плечом о косяк. Брок и раньше разъебывал любовников за грязь, но еще ни разу не озвучивал желания бежать из дома куда глаза глядят. — Условия? — Роджерс всегда был конкретным, как пиздец, и слепящая, клокотавшая в груди ярость немного улеглась. — Баки, собери необходимый минимум, мы едем в отель. Я позвоню в клининговую компанию “Старк Индастриз”, как собирался, они до завтра наведут тут порядок. Брок почувствовал, как злость мягко ударила в затылок. Вот как они собирались разгрести весь этот срач. И разгребали, наверное, уже не раз. — Клининговая компания, — как мог спокойно повторил он. Роджерс оторвал взгляд от телефона и выгнул бровь. Брок ненавидел, когда тот так делал, будучи виноватым. Видимо, состояние всех горизонтальных поверхностей, загаженных всем, чем только можно, не устраивало только Брока. — Брок, — начал Роджерс своим самым официальным тоном, и Брока, наконец, прорвало. — Звони, — почти прохрипел он, чувствуя, как падает планка. Наверняка и глаза кровью налились. Н-да, накопилось долго подавляемое раздражение, и вот-вот даст по голове. — Только ни в какой отель вы не поедете. Умейте отвечать за… — Брок, только ты считаешь разбросанные вещи концом света, — возразил Роджерс. Конец света, ну надо же. — Мы готовы понести наказание, — сладко пообещал Барнс, как всегда говоря за обоих — себя и Роджерса. Хреновы парные мечи. Роджерс ожидаемо нахмурился, но кивнул. Барнс прижался сзади, как всегда готовый перевести все в горизонтальную плоскость, решать проблемы еблей он любил и, чего уж греха таить, умел. Желание разрушить все к черту, вытурить обеих наглых свиней из своей жизни, отмыть все вокруг до скрипа и напиться вдруг тесно переплелось с накатившим возбуждением, и стало понятно, что любовники для него важнее душевного равновесия и привычки к порядку. — Наказание, — протянул он, с удовольствием ощущая задницей стояк Барнса. — Это мысль. Гостевую тоже засрали? — Даже не заходили туда, — промурлыкал Баки Броку на ухо, обнимая металлической рукой поперек живота, а живой принимаясь поглаживать заинтересованный в происходящем член Брока через форменные штаны. — Давай же, детка, накажи нас. Роджерс не любил игры в постели, это было единственным их с Барнсом разногласием в ебле, но стоило Броку вопросительно изогнуть бровь, спрашивая, готов ли он сегодня отступить от привычного сценария и “понести наказание”, Роджерс закатил глаза и, наконец дозвонившись в клининговую службу, вышел из комнаты, чтобы уже начать заглаживать их с Барнсом вину. — Тебе не понравится, — предупредил Брок. — Сегодня будет так, как ты захочешь. К тому же это наказание, верно? Мы испортили детке настроение, — он идеально правильно сжал его член и так же вкрадчиво продолжил: — мы готовы его поднять. — И Роджерс? — Конечно. Мы виноваты. Совершенно не хочется себя контролировать еще и дома. — А через завалы перебираться, как через противотанковые рвы? — Ч-ш-ш, давай потом? Роджерс вернулся, осмотрел “театр боевых действий”, в который они с Барнсом превратили дом за неполные трое суток, и сообщил: — Ужин будет через двадцать минут, клининговая приедет через полчаса. Отель или гостевая? Брок уже не хотел никуда ехать: садиться в машину, искать отель, оформляться, пытаться устроиться на чужой неудобной кровати. Взгляд его упал на прекрасную серебряную расческу-щетку, воткнутую в груду беспорядочно сваленных на диване подушек, как флагшток. Подарок Романовой длиннопатлому Барнсу вдруг заиграл для Брока новыми гранями. Особенно его тыльная сторона. Идеально рельефная, покрытая сложным литым узором из листиков и цветочков. Узором, который отлично будет смотреться в негативе на жопе Барнса. И Роджерса. От мысли о том, как сладко будет пороть этих двоих, расцвечивая идеальные задницы красными отпечатками ладони и щетки, у Брока тяжело потянуло в паху, наконец-то окончательно переплавляя ярость в возбуждение. Они ему позволят. Как он позволяет им превращать его жизнь в хаос. — В гостевую, — хрипло приказал Брок. — К тому времени, как я выйду из душа, вы оба — голые, жопами вверх в коленно-локтевой. Живо. Барнс хмыкнул ему в ухо, быстро коснулся губами шеи и исчез — с ним всегда проблем было в разы меньше, он легко перестраивался, подхватывал любой эксперимент и был отходчивым. В отличие от Брока и не готового признавать свою вину Роджерса. Кстати о Роджерсе. Тот не спешил выполнять распоряжение. Стоял, засунув руки в карманы, и странно на него смотрел. — Так не может больше продолжаться, — наконец, выдал он, наблюдая за тем, как Брок стягивает через голову лонгслив и с отвращением скидывает с дивана подушки, скомканный плед, пустую пачку из-под чипсов и коробку от пиццы. — Ты нервничаешь. — По пустякам, да? — Нет, — неожиданно мягко ответил Роджерс. — Просто в этом мы разные. Надо кардинально что-то менять. — Либо ситуацию, либо отношение к ней? — спросил Брок, окидывая его взглядом. Роджерс был хорош. Так хорош, что Брок вот уже полгода разгребал за ним дерьмо, почти не жалуясь. Почти. Влюбленный идиот с ограниченным запасом терпения — вот он кто. — Я староват для того, чтобы вдруг полюбить наступать чистой пяткой в свежее дерьмо. — Ты утрируешь. — Ну вот на пол вы еще не гадите, а так — полный комплект. Будто у меня не любовники, а трехмесячные щенки. И то щенки не изведут столько посуды. Неужели сложно… — Я решу этот вопрос, — Роджерс отлепился, наконец, от дверного косяка и подошел ближе. Взял лицо Брока в свои огромные ладони и медленно, чувственно поцеловал. — Прости. Мы правда ждали тебя завтра к вечеру. Броку захотелось в который раз плюнуть на свои закидоны с этой чертовой чистотой и дать Роджерсу прямо на залитом колой диване, позволить вытрахать из себя усталость, голод и раздражение. — Сегодня у меня другие планы, — отстранившись, ответил Брок. — Инструкции прежние — жопой вверх вместе с Барнсом. Будешь паинькой, и тебе даже понравится. — Буду, — Роджерс наконец знакомо, очень по-барнсовски ухмыльнулся и еще раз его поцеловал. — Будешь бить? — Пороть, — поправил его Брок. — Может, через задницы до вас дойдет разница между домом и хлевом. — Сомневаюсь, — снова ухмыльнулся Стив, — но чего бы не попробовать, если тебе это доставит удовольствие? — Доставит, — заверил его Брок. — Разрешите приступать? — Приступайте. Горячая вода смыла остатки ярости, и теперь внутри плескалось лишь предвкушение. Горячий, немного извращенный интерес — как все будет? Похожие чувства Брок испытывал, когда первый раз собирался прыгнуть в койку сразу к двоим суперсолдатам, наплевав на инстинкт самосохранения и шепотки за спиной. На чужое мнение ему всегда было, что положить, а инстинкт он научился затыкать еще в Ираке, так что… С удовольствием вытеревшись чистым (неужели в доме осталось хоть что-то чистое?) полотенцем, Брок укоротил триммером щетину, почистил зубы и, решив, что красоту ничем не испортить, прихватил подарок Романовой и отправился в спальню. Вид впечатлял. Только наткнувшись взглядом на две по-разному идеальные — каждая по-своему — прекрасные задницы неразлучников, он понял, что в данный конкретный момент порядок, как во всем мире, так и за дверью этой спальни, волнует его меньше всего на свете. А еще, что не верил в то, что Роджерс будет вот так стоять, даже после того, как тот произнес “Разрешите выполнять?” весьма многообещающим тоном. — Хорошие мальчики, — одобрил Брок. — Когда стоите без штанов, молчите и не создаете хаос в отдельно взятом доме. Барнс покрутил задницей и попытался оглянуться через плечо, но Брок шлепнул его, пока ладонью. — Не крутись. Вопрос. Пороть от души или для виду? — Для удовольствия, — хмыкнул Барнс. — В первую очередь — для твоего. Разойдешься — на нас заживет. У Брока внутри неприятно дернуло, как будто сердце сжала крепкая рука. Они на полном серьезе ждали, что он будет срывать на них зло. — Будет приятно. И возможно не только мне. Брок скинул полотенце и натянул штаны Баки. Потом медленно погладил идеальную задницу Стива, молочно-белую, мраморно-твердую и в то же время — горячую. Потрогал нежный розовый вход, от вида которого у него внутри все сладко, предвкушающе перевернулось. Барнс, устроив лохматую башку на покрывале, смотрел на него снизу вверх, быстро, жадно облизывая губы. Его толстый тяжелый член покачивался между бедер, упруго подскакивая к напряженному животу. Баки это все нравилось. Со Стивом всегда было сложнее. В койке тот был скорее обжорой, чем гурманом, в какой-то мере консерватором, до конца раскрывающимся только в абсолютной безопасности наглухо закрытой спальни. Раскачать Стива на какое-то сумасшествие было сложно, да и хотелось далеко не всегда, так что сегодня Брок был удивлен, что он так легко согласился на глупое “наказание”, не став даже спорить. — Ну что, кто все это разбросал? — спросил Брок, с удовольствием поглаживая твердые мышцы. — Ты или Баки? — Брок, — Стив повернул к нему порозовевшее лицо и ухмыльнулся. — Обязательно все эти “Папочка, я так больше не буду?” Актер из меня никудышный, ты же знаешь. А смех собьет тебе настрой. — Я все раскидал, — покрутив задом, “признался” Баки, как всегда вызывая огонь на себя. — Был очень плохим, колу пролил на твое любимое кресло, запихал пачку из-под чипсов под диванную подушку и посуду не мыл. Накажи меня. — Покомандуй мне тут, — усмехнулся Брок и шлепнул Стива по заднице. — А ты куда смотрел? — спросил он у него. — В телевизор. Бейсбол, — насмешливо отозвался Стив. — Без тебя. Решающий матч полуфинала. Это был удар ниже пояса — все решающие игры они смотрели вместе. — Он врет, — ухмыльнулся Баки. — Мы записали. Посмотрим… ну, как ты закончишь. Брок хлопнул Стива еще раз, и тот нагло, уничижительно фыркнул, будто говоря: “и вот об этом мы уже полчаса треплемся?”. Он намеренно нарывался, как и всегда. Оба его любовника были удивительно предсказуемыми, особенно когда дело касалось их двоих. Брок снова погладил Роджерса по выставленному заду, чувствуя, что заводится. Так, как надо: горячо, но без злости. Что-то темное поднималось в нем, когда, проводя по крепкой спине Стива, он чувствовал под ладонью его мощные мышцы, когда схватил за волосы и потянул на себя, заставляя прогнуться в спине и запрокинуть голову. И Стив послушно прогнулся. Ни перед кем и никогда не прогибался, а вот под ним — да. И черт с ним, с бардаком. Ладонь снова опустилась на твердую задницу, и Брок с восторгом увидел, как у Стива дрогнули ресницы, как он прикусил губу и сладко, длинно выдохнул. У него стояло. Ладный розовый член, идеально-пропорциональный, все еще девственно-сладкий на вкус, обильно тек на покрывало, задорно вздрагивая от каждого шлепка по идеальной заднице. У Барнса потемнели глаза. Подернулись блядской поволокой, а искусанные губы раскраснелись, набухли, как спелые вишни. Хотелось занять чем-то этот блядский рот, и Брок, еще раз звучно хлопнув Стива по заднице, с оттягом, так, что ладонь стала горячей, а на бледной коже остался красный след, оттянул вниз штаны и, продолжая удерживать Стива за волосы, погладил отпечаток своей ладони, подул на него, а потом прижался членом. — Блядь, — беззвучно выдохнул Баки. — Блядь-блядь-блядь. Брок погладил Стива от напряженной шеи до копчика, снова с наслаждением коснулся сжавшегося входа и сплюнул на него, растер до влажного блеска, чувствуя, как Стив тихо выдыхает, но пока сдерживает стон, и снова огрел его от души, с силой впечатав ладонь в пылающую кожу. Стив вздрогнул, мышцы его спины обрели рельеф, напряглись, перекатываясь, заставляя почти ослепнуть от возбуждения, и Брок ударил снова, с оттягом, по самой выпуклой вершине идеального холма, так, что по всей руке, до самого плеча, пошел гул. Баки издал странный полустон-полурык и вдруг сцепил руки на пояснице, так отчаянно пытаясь не касаться своего члена, что его было почти жалко. — Сладкий, — прохрипел Брок, скользя членом между ягодицами, — какой ты сладкий весь. Драл бы, не вынимая. Но пока не об этом, верно? Он отпустил его волосы, но Стив остался стоять на вытянутых руках, все так же по-блядски прогнувшись, развернув полыхающие ягодицы, будто нарочно показывая блестевшую от слюны дырку. Только голову опустил, пряча пылающее лицо. — Наконец-то тебе стыдно, — хмыкнул Брок. — Пусть и не за то, за что нужно. Всего, что в койке приносит удовольствие, стыдиться глупо, — наклонившись, он длинно лизнул горячий красный след на идеальном полужопии, подул на влажную дорожку от своего языка и с удовольствием прижался губами к обожаемой заднице, заставив, наконец, Стива вскрикнуть и застонать сквозь зубы. — Все будет, — пообещал ему Брок, и, собрав натекшую на покрывало смазку, растер ее по входу, намерено чуть растягивая его пальцами, дразня. — Терпение. Когда он отошел к ерзавшему Баки, Стив упал грудью на кровать и повернул к ним пылающее лицо, на котором ясно читалось выражение “мне пофиг, кто что об этом думает”. Баки потянулся к нему, не расцепляя рук, лизнул в пылающую щеку, в ухо, в уголок губ и, отстранившись, нагло подмигнул. — Не вижу раскаяния, — ухмыльнулся Брок, похлопывая, разогревая его задницу. Баки точно заслуживал порки щеткой, недолгой, но интенсивной. — Заставь меня, — нагло заявил этот щенок и “покрутил хвостом”. — Папочка. Роджерс фыркнул, но позы не поменял. — А как же, дитятко, — Брок с оттягом огрел его по круглой, контрастно загорелой жопе и оскалился, когда “дитятко” ойкнуло, задрожав ресницами. — Заставлю. Брок одновременно успокаивающе поглаживал Баки по спине и с оттягом, звонко хлопал его по заду, вполсилы, только подготавливая. Задница становилась смугло-розовой, насыщенного, ровного цвета, будто после русской бани. Баки стонал в голос, комкая покрывало, играя литыми мышцами на спине. Его аккуратные ямочки на пояснице, по которым они с Роджерсом дружно сходили с ума, стали будто еще глубже, пальцы на ногах поджались, а член упорно стоял, лениво истекая смазкой, подрагивая при каждом шлепке от удовольствия. Погладив горячую кожу, Брок потянулся за щеткой. Показал ее Баки, и тот, блестя глазами, вдруг пошло обхватил губами ручку и втянул ее в рот, как член. И выпустил с влажным чмоком. — Я найду применение твоему рту, — пообещал Брок, — но сначала… Первый хлопок по заднице вышел звонким, хлестким, и Баки со стоном прикрыл глаза, а на покрасневшей коже на мгновения проступил белый отпечаток сложного рисунка. У Брока внутри напряглось все, как будто нервы кто-то мотал на кулак. Хотелось драть эту задницу, пока рука не устанет, пока кожа не станет горячей, припухшей, а сам Баки не превратится в податливо стонущее существо, жадно подающееся под ладонь. Хлопки, хлесткие и звонкие, мешались со стонами обоих “наказанных”, Стив тоже инстинктивно поджимал свою великолепную жопу на каждый из них, будто сочувствуя Баки. Они переплели пальцы, и смотрели друг на друга, как влюбленные школьники. В любой другой момент Брок бы умилился, но сейчас ему страстно хотелось довести “наказание” до конца и ухнуть, наконец, в жаркую пропасть, приближавшуюся с каждым стоном его любовников. Задница Баки стала малиновой, горячей и шелковистой на ощупь, и Брок, отбросив чертову расческу, со стоном упал, наконец, на колени и сжал половины этого чуда, прижался к полыхающей коже сначала лбом, а потом губами, зализал особенно припухшие места: на крутом изгибе — почти белый след от края расчески и на складке-переходе к бедру (Баки стонал особенно тонко, стоило попасть по этому месту, и Брок увлекся). Барнс вероломно развел колени, опускаясь ниже, почти садясь в полушпагат, открывая темный вход, и Брок с удовольствием лизнул его чуть солоноватую кожу, нежные складки, провел языком ниже, к поджавшимся тяжелым яичкам, подул на горячие ягодицы, сжал их ладонями, причиняя сладкую боль, и обхватил губами влажную головку, остро пахнущую возбуждением. Баки заорал: протяжно, громко и голодно, ловким слитным движением перевернулся на спину, зашипел от боли и приподнял полыхающий зад, уперевшись пятками в матрас. — На пол, на колени, — приказал Брок, и тот послушно стек к его ногам, сдернул штаны к щиколоткам и жадно облизал член снизу доверху. Брок со стоном подтянул Стива ближе, развел ладонями его ягодицы, потрогал вход, чуть растянул большими пальцами и принялся лизать: коротко, мокро, идеально попадая в такт с жадными движениями Баки. — Притормози, — почти взмолился он, и Баки выпустил его член изо рта с пошлым влажным звуком, облизал снизу доверху. — Давай сюда. Стив стонал не переставая, когда Брок растягивал его, трахая двумя пальцами, обводя по кругу языком. Как же он хотел его. Их обоих, таких разных, порой невыносимо его бесивших, но все равно нестерпимо близких, горячих и на каком-то инстинктивном уровне воспринимавшихся одним куском с ним самим. — Давай, сладкий, — Брок подтянул Стива ближе к краю, похлопал влажным членом по ягодице, — поможешь Баки. Стив послушно притянул Баки за бедра, и провел приоткрытыми губами от основания его члена до головки, обвел ее языком и плавно насадился ртом до самого горла. Он всегда брал глубоко, от воспоминания о том, как тесно и влажно в его горячем рту, у Брока перед глазами потемнело. Баки так вообще запрокинул голову, привстал на носки, обхватил Стива за затылок и задвигался сильными, рваными толчками. — Черт, боже, никогда не привыкну к тому, как сладко ты сосешь, — простонал он с грубым русским акцентом, который всегда прорезался, когда он переставал себя контролировать. В состоянии крайней степени ярости или вот как сейчас — от кайфа. Все в ЩИТе знали: если Барнс рявкает с акцентом — лучше убраться с дороги. Задница у Стива всегда была тугой, сколько ни трахай. Даже после Барнсовой дубины она оставалась почти девственной, невозможно узкой, жарко тесной. Брок подразнил её одной головкой, слегка растягивая, а потом плавно, в несколько толчков оказался внутри. Стив замер, немыслимо для обычного человека изогнувшись. Насаженный сразу на два члена, возбужденный, с алеющими щеками и розово-отхлестанной задницей, он сейчас совсем не напоминал тот оплот всего на свете, каким его знали все, кроме них. Они с Баки задвигались навстречу друг другу, Брок бездумно гладил горячую задницу, чувствуя, как отпускает его пиздец последних дней. Тяжелая операция, дурацкий срыв дома, глупая ссора, не случившаяся только потому, что Барнс — ебливое чудовище, запросто сводящее любой конфликт к сексу. К острому, изматывающему, выворачивающему душу наизнанку удовольствию. Стив жадно подавался навстречу, одновременно дроча себе, и на одно нестерпимо прекрасное мгновение Брок почувствовал, как они слились вместе, все трое, остро чувствуя друг друга и удовольствие, в котором они растворялись. — Клининг приехал, — прислушавшись, выдал Барнс, целуя Роджерса. — И жрачку привезли. Ой блядь, — он попробовал натянуть штаны, но, поморщившись, виновато взглянул на Брока. — Я сам, — вздохнул Брок, занимая его место — оттраханный Роджерс целовался как бог, казался обманчиво податливым и даже нежным. — Ложитесь. На живот. — Опять? — поиграв бровями, спросил Барнс. — Если сможешь лечь на спину или сесть — я первый назову тебя героем. — Не хочу быть героем, — Роджерс первый растянулся на кровати пострадавшей пятой точкой вверх и, сунув обе руки под подушку, похоже, задремал. Барнс последовал его примеру, а Брок, закрывая дверь в свою сокровищницу, пошел открывать клининг-службе, уже топтавшейся на пороге. При соблюдении ее сотрудниками определенных правил и с подписанным соглашением о неразглашении уборка чужими руками могла стать отличным выходом. В конце концов, Брок решил, что в его жизни главное, еще полгода назад. Сейчас же пришло время искать компромисс. Главное у него уже было. Лежало покрасневшими, спешно регенерирующими задницами вверх и явно рассчитывало на продолжение. И он собирался им его дать. Не будь он Броком Рамлоу, самым удачливым мудаком на свете.