sincere.

- Привет, я пришел поговорить. На мальчике за порогом полурастегнутая куртка и она наверняка совсем не греет. А снегопад сегодня сильный, и Марк замечает набор снежинок, забившихся под чужой воротник. Он даже без шапки, но кого это сейчас волнует? За порогом и жизнь другая. Темно, и мальчик в белой куртке на этом фоне нелепый. Как и сигарета в руках Марка, в принципе. Как и его шорты и растянутая майка, и ледяные ступни ног, на которые прилетают снежинки из распахнутой двери. Марк смотрит за спину того – из интереса или просто, чтобы создать иллюзию безразличия. Не срабатывает. - Пропусти меня. Это даже не просьба. Потому что Марк в любом случае пустит, и Донхек это знает. - Ты думаешь, что можешь вламываться в мой дом посреди ночи, чтобы поговорить? – последняя попытка воззвать к разуму. - Да. – ее провал. Марк еще с секунду смотрит на него с прищуром, облокотившись на косяк двери. В переглядки Донхек всегда выигрывал. Кивком головы старший провожает гостя в гостиную и выбрасывает окурок в сугроб рядом с крыльцом. Ничего не меняется. Нет правды в сказках, что от присутствия нового человека дом оживает. Все остается прежним, потому что Донхек такой же не живой, как хозяин. Он вписывается в пространство, как одиночная картина вписывается на пустую стену. Одинокая картина с мальчиком, крашенным в красный, на пустое полотно марковой жизни. - Что тебе нужно? Вопрос, вообще-то, бессмысленный, Марка никогда не волновал ответ на него. Донхек приходит, потому что хочет и когда хочет. Может не поздороваться и забрать из холодильника пакет молока, может приехать с другого конца города, чтобы поговорить, с совершенно здравой мыслью, что его могут не пустить. Глупости. Всегда впустят. - Ты. Марка не прошибает ознобом от его слов, только от холода ледяного линолеума. У него не замирают мысли и руки, не выпадают ключи из сжатых пальцев. Еще раз – это не сказка и даже не фильм. Это жизнь, а для Донхека – обыденность. Прийти и сказать, зачем пришел – повседневность. Наверное, поэтому они и сошлись. - Разве это называется «дом перед Рождеством»? – Донхек обводит взглядом комнату, останавливаясь на окнах. В прошлом году там были самовырезанные снежинки и перегоревшая гирлянда. В этом на подоконнике стоит пепельница, а стекло пестрит отпечатками пальцев. - Разве это то, о чем ты хочешь поговорить? - Нет. - Ну так. Они приземляются на диван вместе – Донхек резко, по-хозяйски, Марк осторожно, почти бесшумно. Снег с мокрых штанов Донхека скатывается вниз, и наверняка на полу останется большая лужа. Наглость – это способ самозащиты, которым пользуется младший. - Ты не курил раньше. - Я не курю. – Марк прикусывает губу, собирая с нее крошки недавнего ужина, и немного расслабляется, полуложась на спинку. – Экспериментирую. - С чем? – Донхек резко забирается на диван с ногами (будет мокро), разворачиваясь к Марку всем корпусом. Побеждает себя. Марк оборачивается почти раздражительно и собирается задать снова вопрос. То ли это, о чем он хочет говорить? Пришел, чтобы спросить, почему я курю? Но он смотрит младшему в глаза, в те, где вместо бликов от люстры будто такие же снежинки, как за окном. Он видит в них ответы на то, что еще не спросил. Донхек – закрытая на замок книга, закрытые книги обычно не читают. Но у Марка есть ключ от этого замка. Что тебе нужно? Ты. О чем ты хочешь говорить? О тебе. Марков ключ – он сам. - С нитью жизни. – не разрывая взгляда. – Что убьет меня быстрее: двадцатилетие или никотин? - Это глупо. - Ты так не думаешь. Донхек совсем не думает. Не думал и когда шел сюда, и когда переступал порог. Не думал, когда кричал и злился, душил шею Марка почти всерьез. Месяцами ранее, не думал, когда бросал общие фотографии перед лицом старшего под ноги и растирал их пяткой ботинка. Марк тогда тоже, не особо задумывался. - О чем тогда я думаю? Это была их игра. Какая-то глупая и мальчишеская, вроде тех, что придумывают на сеансах психологии для тех, кто совсем отчаялся. Эксперимент. Насколько выражение лица (глаз) может рассказать о мыслях смотрящего. Насколько сильна связь тех, кто видит мысли через глаза. Давай же, Марк, угадывай. Старший придвигается ближе, а Донхек сидит неподвижно. Это тоже часть игры, новой, игрой для одного – борьба со своим страхом. Либо ты выигрываешь, либо теряешь все шансы еще когда-нибудь в нее сыграть. У Донхека – финальный бой. Марк не только знает правила. Он знает, как выигрывать. Когда эксперименты проходят успешно, нельзя не узнать пути исходов своей собственной игры. - Твои штаны промокли и тебе холодно. Донхек переводит взгляд с одной стороны лица старшего на другую. Очко засчитано. - Ты хочешь спать. - Это не моя мысль. - Об отдыхе. 2:0 Щеки Донхека начинают гореть – от контраста температур или чего-то другого. Не от смущения. Это не сказка. - Студенчество – не так просто, как ты думал. Донхек открывает рот. - Но так интересно. Закрывает. Стрелка настенных часов близится к двум. Скоро наступит рассвет, свет зимнего солнца пробьется через чужие окна и разбудит всех жителей, созывая их под домашние рождественские елки. Возможно, двух парней этот свет проигнорирует и пройдет мимо. - Решать задачи одному гораздо тяжелее. Возможно, нет. Между ними не то, что называют любовью. Это пройденный этап, оставленный где-то там, на задворках памяти. Вместе с истериками, скандалами и слезами, вместе с чистыми запястьями и не профильтрованным желудком. Между ними, на самом деле, ничего. Пустое пространство между телами, чисто физическое состояние – кислород, пыль и пару частичек воспоминаний. Но если его сократить? Если теплые и пропитанные пеплом пальцы сожмут чужие холодные? - Ты скучаешь. Эксперимент по поиску внутренней связи пройдет успешно. Блестящая работа, Марк Ли. - Я скучаю. Донхековы слезы – то, что было когда-то привычным, но как же больно смотреть на них сейчас. Между ними не то, что называют любовью. Это искренность. Чистота, возникшая из грязи и лжи, связь, скроенная из разорванных нитей взаимопонимания. Между ними история разбитых сердец и сложенных воедино осколков чувств. Между ними борьба, отчужденность, принятие. И доверие, вырванное из рук последнего утопающего. Чужая голова на коленях и красный бархат волос между пальцами возвращают Марка далеко назад. В день первой встречи, первых улыбок. Чуть дальше – в дни разлук и встреч, слез счастья и расставанья. Еще немного – в дни немого крика и первых вырезанных сантиметров на запястьях. В конце концов, память заканчивается вчерашним днем – выкуренной пачкой, которая, вообще-то, совсем не для эксперимента, и незаконченным письмом в пустоту, скомканным и выброшенным под стол, а в недалеком будущем – найденным мальчиком с алой копной на голове и бережно спрятанным между страниц старого блокнота. Марк хочет говорить, но не знает, о чем. Хочет делать, но не знает, что. А мальчик с волосами цвета вечернего заката будет спать на его коленях до самого утра, и это, пожалуй, единственное, в чем Марк может быть уверен. В настоящем.