Патогенез

      Голова раскалывается так, что дергается верхнее веко и скручивает желудок. Даже от сигарет тошнит. Рыжий сидит на спинке школьной скамейки, медленно затягиваясь и чувствуя колкий зуд раздражения под кожей — все вокруг бесит сильнее обычного. Каким нужно быть уебаном, чтобы заставить его ждать после такого ахуенно муторного дня в школе? Нет, поправляет внутренний голос. Каким нужно быть уебаном, чтобы продолжать ждать?       — Тошнит уже от этого упыря, — зло шипит он самому себе, комкая в руке пустую пачку от сигарет. Психует, бросает в стоящую неподалеку урну. Достает из кармана коробок спичек. Вертит коробок спичек в пальцах, дёргает шеей. Борозды морщин приросли к переносице еще с обеденного перерыва, когда Гуань Шань наткнулся в коридоре на парочку наглухо отбитых долбоёбов, которые преследуют его последние месяца три, с Хэ Тянем за компанию. Неудивительно — они все из одной психушки. Но отбиваться от них уже почти сил нет, ей-богу. Рыжий потягивается до хруста в костях, зевает с широко открытым ртом. На кой черт ему нужно сидеть и ждать? Мяч покидать? Покидал уже. Вали домой. Это даже не смешно. Если подумать — пиздец как не смешно, потому что за последние месяцы это состояние стало едва ли не нормой. Постоянно ждать. Даже тогда, когда ждать уже не нужно. Ни того, что тебя должны окликнуть в коридоре, догнать и закинуть руку на плечо. Ни тупых звонков поздно ночью. Ни дебильных сообщений в Line. Хэ Тянь, мажор-донжуан-мудак-всея-школы, увязался за ним, доставая какими-то ебанутыми просьбами вроде приготовить еды за деньги. Сюда же: убрать в квартире за деньги. Поиграть с ним в приставку за деньги. Попиздеть с ним за деньги. Поначалу Рыжий бегал от него как в жопу ужаленный, орал на весь школьный двор: да отъебись ты, мол, больной что ли. Чуть позже прикрикивал на него, неохотно плетясь рядом, подписываясь на очередное дерьмо. Потом что-то там рычал сквозь зубы на Хэ Тяня, который доставал тупыми шуточками, мешая тушить мясо на его дорогущей кухне. Жаль, что не поступало просьбы отпиздить его за деньги. Хотя, у мажора с этим проблем, кстати, никаких. Хэ Тянь — не тот, с кем стоит драться, если жизнь дорога. Рыжий это понял сразу после первой встречи с ним. Ему-то самому, конечно же, поебать, чё там этот Хэ Тянь сделает. Рыжий его попросту пошлёт. Я тебе, блять, не Цзянь-Цзянь и прочие педовки.       — Рад, что ты все-таки решил составить мне компанию, — бархатный тембр голоса подкинул на месте так, что Рыжий едва удержал спички в руке. На лице дежурная хоти-меня-улыбка. Хэ Тянь расслабленно подошёл к скамейке и встал напротив Рыжего. Достал пачку сигарет, выбил одну, зажал губами.       — Давно ждёшь? Рыжий опирается локтями на широко разведённые ноги. Поднимает тяжёлый взгляд, сцепляет пальцы рук.       — Я не тебя жду, придурок. Хэ Тянь усмехается, коротко затягивается. Всё делает в своей обычной манере, методично и плавно, легко отбрасывая весь шквал негатива и раздражения со стороны Рыжего.       — Хм, — он показно оглядывается, засовывая одну руку в карман чёрных адидасов. — Не заметил здесь кого-то ещё. Наверное, потому, что занятия в школе давно кончились. На спортивной площадке действительно было пусто, а в окнах самой школы, стоящей в конце двора, был погашен свет. На улице вечерело, лиловым светом подкрашивая затухающие силуэты деревьев и зданий. Хэ Тянь ненадолго замолкает, медленно выдыхая дым. Потом говорит, добивает всей этой и без того очевидной хуетой:       — Кроме тебя и ребят, которых оставили сегодня дежурить, здесь никого нет, если ты не знал. И опять, на лёгком выдохе, вперемешку с дымом:       — Как ты понял, я сегодня дежурил. Рыжему откровенно настоебало слушать всю эту чушь. Он подрывается на месте, на мгновение задерживаясь уничтожающим взглядом на спокойном лице, возвышаясь над Хэ Тянем на полторы-две головы. Затем спрыгивает со скамейки, и рычит тому в лицо, ощетинившись:       — Мне твой пиздёж уже вот где, — рывком подносит ладонь к горлу, тыкая ребром, чтоб понятнее, сука, было. — Только пришёл, а уже голова от тебя раскалывается. Хэ Тянь всё так же спокоен и непроницаем, выражение ебала такое, будто Дзен познал. Всё потому, что это они уже проходили — стоит ему немного подождать, и Рыжий сам всё сделает. Немного подождать — и он сам захочет. Носком убитого в мясо кеда подцепит баскетбольный мяч под скамейкой, сделает финт: мяч взлетит вверх, к ладони. Рыжий обернётся к нему, поднимая взгляд, переполненный янтарным ядом, и бросит:       — Ты играть будешь или чё? Нахуя припёрся? Они играют, как всегда, до пяти. Обычно Рыжий лидирует до первых трёх-четырёх очков, забивая Хэ Тяню один данк за другим, после чего, позабавившись над своей жертвой, Хэ Тянь начинает играть в полную силу. Ему нравится заставлять Малыша Мо думать, будто он может так просто обойти его. Будто его так легко можно обыграть. Ему нравится, как меняется взгляд Рыжего, когда он начинает проигрывать. Разъярённый дикий зверь — подходящий эквивалент, но это мягко говоря. Попытки достать мяч как попытки вцепиться Хэ Тяню в горло и разодрать до костей. Хэ Тянь улыбается. Не потому, что это издёвка, а потому что ему нравится, когда Рыжий слетает с катушек и поджигает всё вокруг своей разрушительной аурой. Хэ Тянь делает финт и обходит его. Счёт 2:5. Игра уже кончилась, но Рыжий несётся на него с мячом, грозно сопя. Ебаша мяч о землю так, что гул отзывается в подошве новеньких оригинальных адидасов. Не играй со мной. Этот упырь, Хэ Тянь, думает, что на него действует подобная херня? Такие приёмы только перваши используют.       — Не играй со мной, блядь! — Вопль Рыжего гремит в вечерней прохладе, расходясь эхом по площадке. Ещё в детстве Хэ Тянь хорошо уяснил одну вещь. Он всегда. Всегда получает то, что хочет. Он знает, что Рыжий сидел тут и ждал. Ждал его. Вся эта взрывоопасная каша из его слов, взглядов, вздохов для Хэ Тяня как красная тряпка для быка. Ори на меня, бей меня — плевать. Я возьму тебя за шиворот твоей мастёрки, и ты все равно пойдешь со мной. Потому что Хэ Тянь всегда получает то, что хочет. Потому что Рыжий — это то, что он хочет до охуения. Хэ Тянь не какой-то там педик, это правда. Но когда Гуань рядом — у него все шарики за ролики заезжают конкретно. Это правда. Он не пытается понять даже — что это за херня вообще. Просто смотрит на то, как Рыжий набычивается, суёт свои кулаки в карманы — готовится огрызаться до тех пор, пока язык не отвалится. Но не уходит. Уже не шарахается, как от огня, и не мчится в другой конец Китая со скоростью бешеной псины.       — А-А-А! Блядь! Рыжий врезается в него, не ожидая, что Хэ Тянь внезапно прекратит игру и встанет как вкопанный. Асфальт с шипением врезается в них, ласково встречает локти Рыжего и позвоночник Хэ Тяня. Они валятся на землю, мяч взлетает метра на два, как ядерная ракета. Рыжий ударяется носом о чужую грудную клетку, до крови счёсывает кожу на локте. Чёрт. Бы. Тебя. Побрал. Мудила. А Хэ Тянь смеётся, глядя на то, как Рыжий бесится, бьёт руками по воздуху, ёрзает на Хэ Тяне, шумно сопя и пытаясь подняться. Пыхтит, морщится. Наконец, подскакивает, рывком оправляет задравшуюся футболку, рычит:       — Ты что, совсем ебанутый? Мяч глухо стучит, откатываясь куда-то в тёмный угол, к скамейкам. Пока они играли, на улице стемнело и на площадке для игры зажглись фонари. Странно, что их ещё не выгнали отсюда. Приподнявшись на локтях, Хэ Тянь продолжает лежать на асфальте и улыбаться. Смотрит своим тягучим взглядом на Рыжего, не говорит ни слова, зная, как того это бесит. Но Рыжий тоже знает. Знает, что всё это спокойствие — тупая показуха. Во-первых, потому что Хэ Тяня раздражает «шквал помоев», с помощью которого он, Рыжий, общается. Кстати, после знакомства с Хэ Тянем, он стал делать это чаще раза в два. А во-вторых — этот метнувшийся за ним взгляд, когда Рыжий шарахается назад и отходит на пару шагов, будто собираясь уходить. Это еле заметное напряжение в его плечах. Как Хэ Тяня почти подкидывает на асфальте. Как он борется с желанием подорваться и побежать за Рыжим. Не подрывается. Не уходи. Хэ Тянь замирает на несколько секунд, а затем не спеша встаёт. Словно именно это в его планы и входило. Именно сейчас. Именно так. Рыжий стоит, взбешённый, дёрганый. Отряхивает спортивки, сжимая челюсть так, что зубы скрипят. Какого хера они общаются? Какого хера он позволяет ему сгрести себя в охапку и втянуть в очередное дерьмо? Сука. Если этот уёбок сейчас подойдёт, то Рыжий за себя не отвечает. Расквасит ему ебало так, что мать родная не узнает. Хэ Тянь достаёт сигареты, с усмешкой глядя на то, как Рыжий сначала мнётся пару секунд, а потом подлетает и бесцеремонно вытягивает одну для себя. Пока вспыхивает крошечное пламя, Хэ Тянь водит взглядом по недовольному лицу Рыжего, который милосердно позволил ему подкурить от своей спички.       — Ты такой долбоёб. Негромко, почти на выдохе. Почти беззлобно.       — Я просил тебя не материться так часто, — Хэ Тянь уже не улыбается, но в глазах искрится что-то неуловимое, похожее на нежность. То, что Рыжий, конечно же, не распознаёт.       — Ты мне не мамка, — отрезает он, надевая мастёрку, — Надоело мне тут торчать с тобой, понял? Держит сигарету зубами, прикрывая от дыма один глаз. Застёгивает мастёрку, потом молнию на рюкзаке. Отходит в тёмный угол, где валяется мяч и тянется за ним, отстранённо замечая, что головная боль только усиливается. Снова раздражается. И не замечает прищуренных тёмных глаз, с теплом наблюдающих за этим молчаливым хаосом. Какой же долбоёб этот Хэ Тянь. От него одно дерьмо. Вдруг он чувствует как что-то твердое резко тыкается ему в задницу, а асфальт снова становится ближе. Он успевает схватиться рукой за железный столбец навеса. Мяч снова ускользает от него, а Хэ Тянь заливается своим бархатным смехом.       — Прости, Малыш Мо. Я не удержался, — мягко бросает он, поднимая обе ладони. Пока Рыжий в гневе поворачивается. Медленно, как в фильме ужасов.       — Ты чё пнул меня, урод? — В янтарных глазах возгорание первой степени, — Я тебе сейчас... А Хэ Тянь опять смеётся, не замечая как Рыжий закатывает рукава мастёрки, а теперь с силой хватает его за футболку, натягивает её до треска в ткани. Хэ Тянь смотрит на его взбешённое лицо, на выступающие вены на шее, обтянутые полупрозрачной кожей. И тут ему с силой прилетает в челюсть. Во рту моментально теплеет, разливаясь сладковатым привкусом. Вот настолько ты затрахал меня. Грёбаный Хэ, сука, Тянь. Рыжий опять замахивается, но совершить подобное во второй раз ему никто не позволит. Его с силой толкают в плечо, ударяя лопатками о металлический забор, который отзывается противным гулким грохотом. Рыжий отскакивает от него, как мяч. Бычится, делает два рваных шага навстречу, его снова отталкивают. Снова грохот. Больше Рыжий не дёргается. Стоит, чуть запрокинув голову и прожигает Хэ Тяня взглядом. Никто не будет на него смотреть сверху вниз, блять. Когда Хэ Тянь стоит так близко, Рыжий на его фоне кажется меньше. Кажется даже, как будто, хрупким. Китайская ваза династии Цин с разъярённой звериной рожей. Не самая красивая, но для Хэ Тяня она бы стала главной реликвией.       — Ещё раз попытаешься, и я тебе руку сломаю, — взгляд Хэ Тяня лизнул по коже тяжёлой сталью. Рыжий сжимает кулаки, слепо пятится, загоняя самого себя в угол. Когда лопатки касаются прохладного металла, он гневно и шумно выдыхает. Скалится. Хмурится так, что от борозд, собравшихся у переносицы, становится больно. Хэ Тянь приподнимает бровь, усмехается, делает ещё шаг. К Рыжему.       — Чего ты боишься? — спрашивает.       — Я не боюсь тебя, ебанат, — выводит голос так, чтобы казалось ещё грубее. Ещё небрежнее. Мне плевать. Проваливай. Я не тебя боюсь, ебанат, а всей вот этой вот твоей херни. Всех этих взглядов и прикосновений.       — Гуань. Да-а, сука. Этих всех. Рыжий напряжён так, что аж плечи трясутся, а Хэ Тянь в этой полутьме кажется только слегка уставшим. От этого дня, от воплей Рыжего, от его выходок. Он вздыхает, становится вплотную. Заглядывает в глаза. Хэ Тяню кажется, что воздух между ними раскалён как в паровой котельной.       — Чего ты злишься? — Смотрит внимательно, уже не улыбаясь. Господи, почему ты такой? Почему нельзя по-человечески, по-нормальному. Почему нельзя как тогда, в парке. Когда губы Рыжего шевельнусь в ответ на его поцелуй. Помнишь, как тогда? Давай снова, Рыжий, а?       — Сука. — Только и выдыхает он. Хэ Тянь терпеливо повторяет:       — Ну? Чего ты злишься?       — Да потому что ты затрахал уже! — Рыжий тупо уставился в разбитую губу, как раз на уровне его глаз. Хэ Тянь, сука, высокий. Навис над ним, как ебаный Бурдж-Халифа, многозначительно упёршись кулаком в забор в паре сантиметрах от рыжих коротко остриженных волос. В глазах словно плавящийся свинец, тёмный и обжигающий. От этого взгляда начинает покалывать где-то глубоко под кожей, но Рыжему как-то похуй. Он не обращает внимания на подобную херню. С вызовом задирает подбородок, бросает взглядом в ответ, будто это коктейль Молотова. Какого хера он так близко? Опять.       — Я просто пошутил, расслабься, Малыш Мо. От этой интонации захотелось разорвать Хэ Тяня на части. Внутри всё пылает и становится трудно дышать.       — Чё ты доебался-то вообще? — Рыжий попытался оттолкнуть его, но Хэ Тянь даже не моргнул. Как стоял, так и стоит. Почему этот придурок постоянно подходит так близко? Он вообще понимает, что такое личное, блядь, пространство?       — Сам знаешь. — От этой интонации скрутило под ложечкой. — И также знаешь, что со мной лучше не спорить. Рыжий ядовито и громко усмехается. Говорит что-то вроде ты чё, мол, Джеки Чан. Да срать мне на таких как ты. Иди валяйся в своих купюрах и дрочи на них, а от меня отъебись. И также Рыжий знает, что лучше Хэ Тяня не доводить. Глубоко-глубоко внутри, конечно же. Но знает. И сейчас он ступил на кривую дорожку, и вот-вот поскользнётся. Надо бы закрыть пасть, но это, сука, нереально. В итоге, вытягивает шею и сквозь зубы выплёвывает, почти до хруста в челюсти:       — Да пошёл ты нахуй. На мгновение он чувствует удовлетворение, но спустя это мгновение отчётливо понимает, что сейчас отхватит пизды. Бесит это признавать, аж до рвоты, но Хэ Тяня лучше не злить. Вот она. Эта улыбка, в которой медленно растягиваются его губы. От неё снова что-то скручивает там, между лопаток. И в желудке. И сердце пропускает удар. Но Рыжий опять не замечает. Только думает: ну всё, пиздец. Хэ Тянь рывком притягивает Рыжего за шею, врезается в него всем телом так, что снова слышится противный грохот металла за плечами. Врывается в его рот языком так, что это сложно назвать поцелуем. Это вообще сложно назвать хоть как-то. С силой, горячо, влажно. До белых звёздочек под зажмуренными веками. По позвоночнику Рыжего тут же ебашат ледяные мурашки. От этого ощущения следом хлещет по лёгким, перекрывая кислород. Как же он ненавидит, когда этот придурок делает так. Как же он ненавидит всё, что этот придурок делает. Что он живёт и дышит. Его Величество, Чёртов Богатенький Член, Хэ Тянь. Думает, что ему всё дозволено, что весь мир должен стоять на коленях и отсасывать ему. Как же Рыжего это бесит. Он больно кусает Хэ Тяня за разбитую губу. Тот громко шипит от боли, хватает Рыжего за волосы, сжимает в кулак.       — Сука, — хрипит Рыжий, пытается отстраниться.       — Я сказал тебе не дёргаться, — никакой повелительной интонации в голосе, но от него, почему-то, снова по спине бегут мурашки, — Ты реально достал меня, Гуань. От того, как Хэ Тянь произносит его имя, всё переворачивается. Не только внутри, но и вокруг. Весь мир трясётся как при ядерном взрыве. Рыжий сверлит помутневшим взглядом его подбородок, перемазанный кровью. Когда рука Хэ Тяня мягко ложится на взъерошенный затылок, слегка надавливая, он только глаза прикрывает. Он не ебёт, что это за магия такая. Чувствует исходящий от Хэ Тяня жар, и как пульсируют все ярёмные вены на шее, будто тянутся к чужой коже. Тянутся вместе со всем барахлом внутри Рыжего. Хуй с тобой. И Рыжий впечатывается в него губами, сжимает пальцами плечо. Чувствует, как его затягивает в эту воронку. Рот, губы, тело, кожа. Он обжигается о самого себя, о Хэ Тяня, об это заряженное электричеством пространство между ними. Тянет его футболку к себе, вжимается всем телом. Плевать на то, что внутри всё сводит как в судороге. Нужно ближе. Чтобы у этого придурка потом синяки по всему телу, чтобы всё ныло от боли. Они сосутся на школьном дворе. Так, что у Рыжего в штанах уже разрывает. Хэ Тянь стаскивает с него мастёрку и бросает на землю. Улыбается, глядя на взъерошенного Рыжего, указательным пальцем подцепляет край его футболки — тоже тянет вверх. Заглядывает в лицо, снова улыбается. И вся эта чертовщина в тёмных глазах, которая ликует и изводится, въедается в лицо Рыжего, облизывает вдоль и поперёк. Усмехается на его горящие щёки.       — Ты такой идиот... И снова, сука, улыбается. Рыжий чувствует, что уже готов свернуть ему шею.       — Заткнись нахуй. Он дёргает футболку Хэ Тяня, чуть перекатывается на носки, приподнимается — чтобы получилось снять одним рывком. Не получается. Хэ Тянь слегка прищуривается, глядя на его молчаливый психоз. Помогает. Не видит как меняется у Рыжего выражение лица, пока он стягивает с себя футболку. Как быстро и с трудом Рыжий сглатывает. Белоснежная кожа туго обтягивает накаченную грудь и кубики пресса, делая Хэ Тяня похожим на манекен. Или греческую статую. Херов идеал. На школьной площадке слишком тихо. Их сбитое дыхание можно услышать даже из учительской в школьном здании. То, как они сдавленно стонут, почти одновременно, вжимаясь друг в друга бёдрами, до спазмов в члене. Хэ Тянь рывком разворачивает Рыжего лицом к металлическому забору. Целует в шею, прижимается всем телом. Его дыхание у уха пробирает Рыжего так, что он почти выгибается. Он ненавидит этого кретина, но ему нравится, когда он теряет контроль. Да, тебе не всё под силу в этом мире, ёбаный мажор. Он чувствует, как у Хэ Тяня дрожат пальцы, пока тот тянется к его штанам. Одной рукой водит по члену Рыжего, туго натянувшему спортивки, второй пытается развязать шнурок. И без конца целует Рыжего в шею. В непослушные волосы. В скулу, в бритый висок. Влажно и мягко. От этого едет крыша. Едет настолько далеко, что Рыжий дёргано шарит у себя за спиной, сползает ладонью к члену Хэ Тяня. Не мешкается, протискивает руку под резинку штанов и боксеров от Кельвина Кляйна. Бля, какой же он твёрдый. Рыжий проводит рукой снизу вверх, гладит головку большим пальцем. Скорее чувствует, чем слышит, как Хэ Тянь судорожно выдыхает ему в шею. Упирается рукой в забор, впивается в него пальцами, еле слышно скрепя о гладкую поверхность ногтями.       — Ах, чёрт... — рывком толкается в руку Рыжего, почти стонет, — Гуань. Что бы ни сделал Рыжий, Хэ Тянь примет это. И ни за что не перестанет ходить за ним и доставать своим присутствием. Будет слушать шквал грязных оскорблений и ругательств в свой адрес, получать по роже и бить в ответ. Так будет всегда, просто потому что, если нет... то Рыжий просто закопает его. И срать он хотел на его секьюрити и прочую поебень. Он доберётся до этого самодовольного кретина, он ему покажет... Если только этот ублюдок перестанет. Так и будет. Рыжий шипит, когда Хэ Тянь хватает его за руку и вытаскивает из своих штанов, выворачивая.       — Блядь, полегче. Хэ Тянь улыбается в его скулу:       — Моя очередь. Он делает рукой захват, обнимая Гуаня за шею, утыкаясь лбом в его плечо. Свободной рукой прижимает к себе его бёдра, двигает своими, трётся о Рыжего своим членом. Настолько твёрдым, что Рыжий тихо стонет на выдохе. Старается сделать выдох громче, заглушить. Хэ Тянь снова с силой толкается в него, впиваясь в бедро ногтями. Чувствуй меня. ЧувствуйменяЧувствуйменя. У Рыжего уже голова кружится от всего этого пиздеца. Когда пальцы проникают под его спортивки, гладя и надавливая, когда в задницу упирается член Хэ Тяня, когда его поцелуи и укусы в шею подбрасывают на месте и от этого хочется заорать. Он прогибается в пояснице, трётся задницей о член. Хочется довести этого ублюдка до предела. Это опасная игра, но в другие Рыжий, ещё с детства, играть не умеет. Руки Хэ Тяня перемещаются к торсу и груди, то надавливая, то гладя:       — Ты первый, — шёпот обжигает щёку и мочку уха, — Я хочу посмотреть, как ты это сделаешь. Можно?.. Гуань с остервенением водит свободной рукой по своему члену. Будто, если он быстро кончит, то все пройдёт. Их странное общение, ебанутые взгляды, разговоры, встречи. Будто Хэ Тянь, наконец, действительно съебётся из его жизни — насовсем, как он и хотел всегда.       — З-Заткнись... Но он не может быстро кончить. Он хочет ещё медленнее, до боли в позвоночнике. Чтобы это сладко-тянуще-разрывающее внизу живота продолжалось. И чтобы рука не отпускала шею, продолжала давить на горло, из которого стоны вырываются уже без попыток скрыть их. Он рвано дышит, думает: сука, сука, сука. Если Хэ Тянь ещё хоть раз в жизни подойдёт к нему, Рыжий все рёбра ему переломает. Если ещё хоть раз предложит попинать мяч, он раскрошит ему ебало. Рыжий неожиданно разворачивается, обхватывает ладонями лицо Хэ Тяня, говорит непривычно тихо:       — Нет, — целует порывисто, кладёт руку на его член, — Ты... тоже. И уже громче добавляет:       — Ты заебал командовать. Они дрочат друг другу на школьной площадке. На той, где Рыжий обычно играет в баскетбол со всякими отбросами, вроде него. На той, где носятся младшеклассники на переменах и на скамейках сидят девчонки. Там, где сейчас так тихо, что в ушах гудит. Так тихо, что Рыжий слышит, как у Хэ Тяня стучит сердце. Рыжий толкается в его руку, подмахивает бедрами, зажмурившись сжимает переносицу большим и указательным пальцем. Рука Хэ Тяня двигается так, как нужно. Лучше, чем его собственная. Будто этот идиот знает, как лучше. И, кажется, правда знает. Потому что под веками у Рыжего только цветные круги расходятся, как на воде. Если бы он открыл глаза, и встретился с Хэ Тянем взглядом, то кончил бы уже раз тридцать. Нет. Ещё рано. Ещё немного. Рыжий поднимает глаза, жадно рассматривая его лицо: прикрытые глаза, обрамлённые густыми ресницами, приоткрытый рот. Рука ускоряется вместе с его рукой, и Рыжий чувствует непреодолимое желание кончить Хэ Тяню на лицо, хотя и понимает, что сейчас точно не получится. Сейчас!? Только, блядь, не думай, что это ещё повторится. Этого не будет. Хэ Тянь обхватывает ладонью свой член, и член Рыжего, прижимает их друг к другу. Блять. (В прошлый раз он думал так же). Хэ Тянь проводит рукой по его затылку, ласково гладит шею, прижимаясь к влажному лбу своим. Внизу тянет и тепло сладко разливается по всему телу. Хэ Тянь чувствует запах Рыжего, чувствует, как его трясёт, как шумно он выдыхает, как учащаются его стоны.       — Гуань... От этой интонации ебашит как на электрическом стуле. Рыжий кусает его за шею и ускоряется, шумно вдыхает носом. Блятьблятьблять. Хэ Тянь выгибается, кончая Рыжему на живот, стонет сквозь стиснутые зубы, непривычно громко. Снова вжимает разгорячённое тело в холодный забор, дышит широко открытым ртом Рыжему в шею, но тот будто не замечает — по инерции продолжает водить рукой по чужим плечам и спине. А Хэ Тянь — по его члену. Пытается отдышаться, мимоходом думая о том, что обкончал мажору все его мажорские брюки. Если сегодня встретить Хэ Тяня — добром это не кончится, Рыжий уже выучил это наизусть. Стоит Хэ Тяню появиться на горизонте, становится ясно, что день просран к чертям собачьим. Рыжий несильно толкает его в грудь, отодвигая от себя, и с недовольным лицом протягивает Хэ Тяню футболку.       — Вытрись, придурок. Как ты домой собрался идти? — интонация получилась недовольной, но не слишком внушительной. Как будто пародия. Хэ Тянь улыбается, кладя руку на затылок Рыжего и упираясь лбом ему в висок:       — На себя посмотри, дурачок. От желания подколоть Рыжего, засунув в карман его спортивок пару купюр — аж челюсть сводит. Вот он взбесился бы. Хэ Тянь хохотнул про себя, прижимая к груди худые плечи, улыбаясь и выдыхая ему в шею. В другой раз. Не хочется его сейчас бесить. Таким расслабленным Хэ Тянь Рыжего ещё не видел.