Золушка и крёстная фэйри

      — Зо-луш-ка! — крик был страшен, но не откликнуться было ещё страшнее.       Она тут же бросила совок в каминную золу, привычно отмахнувшись от взметнувшегося вверх облака чёрной пыли, поднялась с колен и побежала на зов. Высоко по лестнице, ведущей из полутёмного подвала. Ноги девушки уже знали, что там ровно восемнадцать крутых каменных ступенек, и никогда не оступались, даже в спешке, даже в полудрёме. Золушка сощурилась, открыв массивную дверь, ведущую в холл. Давно уже наступило утро, но у себя внизу, где всегда было темно, она забывала об этом. Дальше — ещё один подъём по парадной лестнице, на двадцать пять лакированных ступеней, покрытых мягким ковром. А суровый женский голос тем временем неустанно призывал и призывал её из покоев мужчины, который приходился Золушке родным отцом. И как она только смела так громко кричать, находясь подле страждущего больного!       Добравшись до дверей, девушка, тщетно пытаясь утихомирить быстро бьющееся сердечко, прислушалась, затаив дыхание. Не к тому, что царило внутри комнаты: если не считать громких призывов, там сохранялась благоговейная тишина. Золушка прислушалась к ощущениям внутри себя. Тайный голосок её «дара» не предвещал ничего хорошего. Оправив передник, но тем сильнее размазав угольную пыль по ткани, Золушка постучалась и осторожно вошла в покои.       В спальне отца как всегда пахло горькими микстурами и порошками, травяными примочками и кровью. Лекарь с пиявками приходил вчера, но металлический запах, сопровождавший визит этого человека, до сих пор не выветрился. Шторы были раздвинуты, а потому Золушка без труда разглядела лицо отца. Белое, оно походило на восковую маску. Девушка быстро приблизилась, желая коснуться хотя бы его руки, желая поговорить с отцом хотя бы немного, забыв, что в комнате они не одни.       — Золушка, ну, наконец-то, — мачеха подошла к ней сзади и положила тонкие узловатые пальцы на плечи девушки. — Где же ты была, деточка?       Золушка не была неженкой. Денно и нощно она работала, содержа дом, ублажая мачеху и своих сводных сестёр. Но когда эти пальцы, увенчанные острыми ногтями впились в её кожу через грубую ткань домашнего платья, по спине волной побежали мурашки. Девушка стояла ровно, хотя больше всего хотела уклониться, чтобы мачеха не смела трогать её. А ещё Золушке хотелось нагрубить, хотя это и противоречило её природе. Будто мачеха действительно не знала, где была девушка. Будто не леди Тремейн каждый день давала ей столько работы, сколько одному человеку и за неделю не выполнить.       — Я была внизу, мама, — спокойно отозвалась Золушка. — Чистила кухонную печь.       «Но даже и оттуда ты меня дозвалась, мерзкая ведьма», — добавил её взгляд, которого женщина не заметила.       — Ах, вот почему ты такая замарашка, — небрежно произнесла леди Тремейн, потирая кончики пальцев и счищая крупицы пыли и пепла, налипшие на платье падчерицы. — Твой отец желает поговорить с тобой, Золушка. Но помни, что у тебя ещё много работы.       — Как такое забудешь, мама, — ответила девушка с мягкой улыбкой.       Леди Тремейн хмыкнула под нос и вышла из комнаты, оставляя её наедине с отцом. Золушка знала, что мачеха часто подслушивает и подглядывает в замочную скважину, а потому начертила в воздухе невидимый защитный символ, прежде, чем отдаться чувствам и подбежать к кровати отца. Взяв его бледную холодную ладонь в свои руки, девушка упала на колени рядом. Состояние отца всё ухудшалось, и единственная его родная дочь каждый день рыдала от осознания, что ничего не может с этим поделать. Анастасия и Дризелла, сводные сёстры, ни разу не посетили комнату своего отчима, чураясь запахов и видов болезни, которые стали его спутниками.       Золушка презирала их за эту слабость. В отце она всё ещё видела того храброго и мудрого мужчину, который всегда стоял на защите родины, но прежде всего оберегал свою семью. Девушка верила, что если отец поправится, всё вернётся на круги своя. Каждый день, просыпаясь ещё до рассвета и обливая лицо ледяной водой, чтобы почувствовать себя хоть сколько-то бодрее, Золушка снова и снова пыталась понять, как её счастливая жизнь могла превратиться в настоящий нескончаемый кошмар. Будучи малышкой она знать не знала, что такое слёзы. Родители Золушки любили друг друга и купались в совместном счастье, наивно полагая, что иначе и быть не может. Желанную единственную дочь они окружили заботой и благополучием. У девочки были большие светло-голубые глаза отца, но всё остальное досталось ей от матери. Дочь унаследовала нежные черты лица и прекрасные гладкие волосы цвета спелой пшеницы, но, помимо миловидной внешности, главным даром ей стало сердце, открытое навстречу целому миру. Мать научила Золушку доброте и щедрости, но не подготовила её к тому, что жизнь порой, может быть очень жестокой. Это и стало приговором для них обеих.       В тот страшный год поветрием в их края занесло безжалостную болезнь. Хворь заглянула в лачугу бедняка и в особняк богача, нашла вора на тёмной улице и честного ремесленника в его мастерской, поразила ядовитыми миазмами простого солдата и самого короля. Золушка была тогда ещё крохой, и не понимала, что происходит. Не понимала, почему мама больше не играет с ней, почему плачет вечерами отец, закрывшись ото всех, и отчего в их доме стало столько посторонних людей в странной одежде с подозрительными запахами, а слуги ходят со скорбными лицами и молчат. В тот страшный год девочка волей-неволей научилась плакать. Она узнала, что жизнь несправедлива, когда её дражайшая матушка умерла, а король смог побороть болезнь благодаря талантливому молодому лекарю, прибывшему из заграницы. Правитель их жил и здравствовал ныне, покуда его подданные из всех слоёв общества умирали в муках. Вспомнив мать, Золушка снова заплакала. Здесь, у кровати отца, она могла себе это позволить.       — Я знаю, почему ты плачешь, моя дорогая — тихо произнёс отец, обратив к ней взгляд, замутнённый от сильнодействующих обезболивающих лекарств. — Ты вправе обижаться на меня. Вместо того, чтобы блистать на званых вечерах и знакомиться с претендентами в мужья, моя дочь вынуждена ухаживать за своим обессилевшим от болезни отцом. Мне до сих пор так стыдно, что я проявил малодушие и долго скрывал своё недомогание, хотя прошло уже пять лет. Я просто не смог сказать тебе, что болезнь, сгубившая твою мать снова вернулась. Я надеялся уйти быстро и не обременять свою семью, но леди Тремейн столь рьяно взялась бороться за мою жизнь, что я вынужден продолжать за неё цепляться. К сожалению, я чувствую, что все новые лекарства и новые доктора лишь продлевают мои дни, полные страданий, а смерть продолжает стоять у моего изголовья в ожидании.       Золушка утёрла слёзы и, хотя они продолжали течь из глаз против её воли, подарила отцу одну из самых нежных своих улыбок. Её папа стал слишком чувствительным и меланхоличным, но Золушка ни за что на свете не стала бы винить его в этом. Да, он далеко не сразу рассказал о том, что захворал, и признался лишь тогда, когда симптомы болезни стали очевидны всем. Золушке было больно узнать об этом, но пока отец жил, не важно по какой причине, у неё ещё оставалась надежда на чудо.       — Не забывай, я твоя дочь, папочка, и тоже скрывала от тебя кое-что, — ответила девушка, и голос был едва ли громче, чем у отца, потому что тугой ком сдавил её горло изнутри. — Я продолжила отсылать письма во дворец, хотя ты просил этого не делать, но ответа, увы, не получила. Сколько бы я не пыталась подать личное прошение министрам или попасть на аудиенцию к королю, всё бесполезно. Быть может ты сам…       — Никогда! — резко возразил отец, заставив Золушку вздрогнуть. Лицо его мигом побагровело от гнева. — Король не узнает об этом, и тем лучше для меня. Я подданный короны, и не вправе молить о помощи своего правителя в пору моей слабости. Я ведь рассказывал тебе, как в молодости сражался с королём бок о бок, и какой честью это было для меня. И что сейчас этот великий человек подумает обо мне, увидев лучшего солдата своей старой гвардии немощным стариком, который сам не может ни поесть, ни опорожниться? Нет, я не покрою себя печатью позора. Уж лучше пусть он позаботится о вас, мои дорогие, когда меня не станет.       — Король должен спасти тебя, как ты спасал его! — в отчаяние возразила девушка. — Мне нужна твоя защита, папа, а не опека постороннего человека, которому не будет до меня никакого дела!       Золушка так разозлилась, что уже чувствовала, как наружу рвутся все её тайны, всё то, что она так долго скрывала. Отец даже не подозревал, насколько печально финансовое положение их семьи. Немногочисленных слуг, которым стало нечем платить жалование, пришлось отпустить ещё год назад. С раннего утра и до поздней ночи Золушка готовила, чистила, мыла, стирала и шила, чтобы сохранять видимость мнимого благополучия в их доме. В силу возраста она не могла распоряжаться деньгами своей семьи, и последние крохи сбережений прибрала к рукам её мачеха. Практически всё лекарства для отца приобретались в долг, а на самом деле леди Тремейн заботилась только о себе и своих родных дочерях. Разумеется, у мачехи имелись и свои деньги, доставшиеся ей от ранее почившего лорда Тремейна, но это состояние она умело сохраняла при себе. Но едва с губ девушки сорвалось хоть слово, отец зашёлся таким сильным удушающим кашлем, что она разом обо всём забыла. Золушка подскочила на ноги, подняла подушки и помогла папе устроиться поудобнее. Она понимала, что не должна испытывать столь сильные разрушающие чувства в присутствии больного, но ничего не могла с собой поделать. Нараставший между отцом и дочерью конфликт тут же угас.       — Элла, я тебя очень прошу… — дыхание отца снова стало глубоким, прерывистым, болезненно дрожащим, но как же ей было приятно услышать из уст родного человека своё настоящее имя. Золушка — лишь дурное прозвище, которым её нарекли мачеха и сводные сёстры. Утром девушка всегда чистила домашние камины и печь от старой золы и неизбежно вымазывала в угольной пыли лицо, руки и одежду. Не имея возможности очистить или сменить платье, а порой, не располагая временем даже для того, чтобы просто умыться, она ходила так до самого вечера, и, тем самым, вызывала брезгливое презрение у леди Тремейн и дочерей. На самом деле её звали Элла, и она никогда не забывала об этом. Настоящее имя всегда имеет власть над тем, кто его носит, и Золушка радовалась, что мачеха больше никогда не использует его.       Набравшись сил, отец притянул её к себе, заставляя присесть на край его кровати, и ласково коснулся прядки золотых волос, заправляя их за ухо Эллы, прежде, чем продолжить:       — Оставь свои бесплотные фантазии. Оставь своё ведовство и учёные книжки. Я хочу, чтобы когда меня не станет, ты просто была хорошей девочкой и помогала своей матери и сёстрам. Мир на самом деле лучше, чем кажется, и я уверен, что в нём найдётся достойный твоего сердца мужчина, который оценит тебя по достоинству, узнав какая ты хозяйственная и прилежная.       Золушка едва не заплакала вновь. Отец желал ей добра, но своими словами разбивал ей сердце. Разумеется папа знал о склонностях дочери к тайному искусству, но даже не подозревал, насколько опасно кому-либо желать жениться на ней. В конце концов его собственный брак с ведьмой ничем хорошим не обернулся.       — Мне не нужен мужчина, я хочу спасти тебя, — печально отозвалась Золушка. — Моя жизнь не должна закончиться на замужестве, неужели ты не понимаешь.       — Она и не закончится, — отец улыбнулся, впервые за долгое время. — Я обещаю тебе, никто не заставит тебя выходить замуж за того, кто запрёт тебя в четырёх стенах. Ты найдёшь такого мужчину, который покажет тебе весь мир за пределами нашего маленького королевства.       — Спасибо за добрые слова, отец, — сказала девушка, поднимаясь. — А теперь постарайся поспать.       Золушка осмотрела следы от пиявок на теле отца, и ей это не понравилось. Позже она приготовит подходящую заживляющую мазь и постарается уговорить своего консервативного папу её использовать, а пока приходилось обходиться малым. Вытащив из кармана передника букетик высохших трав, она незаметно сунула его под подушку: немного шалфея, мелиссы и пустырника, чтобы успокоить боль отца и подарить ему безмятежные сны. Золушка тихо выскользнула за дверь родительских покоев и осторожно претворила дверь. Отец уже погрузился в спокойную дремоту, и это было к лучшему.       Оказавшись в коридоре, Золушка обнаружила, что мачеха не ожидает её у дверей, а значит защитный знак сработал. И всё же совсем без присмотра её не оставить не могли. Нечто мягкое и шелковистое коснулось её щиколоток. Огромный чёрный кот вальяжно прошёл мимо неё, махнув хвостом, а затем, словно передумав, потёрся о ноги Золушки. Кот по имени Люцифер, тёмное, почти потустороннее создание, обычно неотступно сопровождал леди Тремейн, но сейчас явно находился здесь не просто так в отсутствие своей хозяйки. Кот взирал на девушку своими почти человеческими янтарными глазами, но она лишь хмыкнула под нос, и проигнорировала эти притворные ласки. Люцифер, разумеется, не собирался сдаваться так просто и последовал за Золушкой дальше по коридору и вниз по лестнице. Краем глаза она видела за своей спиной чёрную тень, гораздо большую, чем мог отбрасывать кот, даже имеющий такие внушительные размеры. Долгое время Золушка делала вид, что не замечает преследователя, а на нижней площадке резко развернулась и зыркнула на ведьминого фамильяра так, что тот как ошпаренный бросился прочь. Сложив ему вдогонку символ-оберег в виде козлиных рогов, девушка рассмеялась, чувствуя свою маленькую победу. Притворная невинность котяры слетела, как маска. Мигом вернувшись на верхний этаж и оказавшись на безопасном расстоянии, Люцифер, вскочив на верхнюю перекладину балюстрады, фыркал и плевался ей вслед. Теперь коту не захочется за ней шпионить, а Золушке совсем не нужны были лишние глаза. День только начался, и у неё ещё имелось полно невыполненной работы, но никто и никогда не должен был узнать, что делает она её не сама. Вернее, не в одиночку. Ей помогали добрые духи брауни.       Золушка поспешила скрыться на нижних этажах за массивной дверью, пока мерзкий кот не соизволил вернуться. Едва она начала спускаться, как её кожу обдало жаром, и всё тело мигом покрылось бисеринками пота. Ещё не дойдя до самой нижней ступени, девушка заметила привычную суету, царившую в подземелье. В камине, который она бросила пустым и грязным, уже лежали свежие дрова, которые жадно лизал яркий весёлый огонь. Даже кухонная печь успела раскалиться докрасна и не простаивала без дела. Время завтрака уже прошло, и маленькие помощники Золушки взялись за подготовку к обеду: в большой кастрюле с кипящей водой варилась большая курица, источая волшебный жирный аромат, а рядом, поднимая крышку горшка, поспевало тесто для постных пирогов, которые так любил отец Золушки. На столе стояла чисто вымытая посуда, сложенная в высокие белые стопки, а за одной из тканевых занавесей, деливших нижний этаж на комнаты, ещё клубились пузыри мыльного средства: там стирались шторы и простыни.       Добрые маленькие брауни старались оставаться невидимыми для большинства людей, поэтому в их доме часто метёлка собирала пыль сама по себе, тряпка мыла зеркала, а суповая ложка самостоятельно мешала бульон. Золушку крайне веселило, если кто-то замечал подобные выходки маленького народца и вздрагивал от неожиданности. Сама-то она всегда видела своих помощников. Заприметив Золушку, возникшую в кухне, со всех сторон к ней поспешили крохотные тени. Девушка утёрла с глаз застилающую взор влагу, и тени приобрели вид маленьких голеньких человечков, размером не больше её ладони.       — Принцесса Элла пришла! — радостно галдели брауни своими тоненькими голосочками. — Принцесса Элла вернулась!       Маленькие человечки звали её принцессой, хотя королевской крови в ней не было ни унции, но Золушка на них не обижалась. Брауни не смеялись над ней, просто для них Элла и была самой настоящей принцессой, а небольшой особняк её семьи со двором и огородом маленькие человечки видели обильными угодьями, где всегда было над чем потрудиться. Брауни обожали работать, и не могли спокойно существовать в праздности и лености. Они стали верными подданными её безрадостного королевства, но девушка с дрожью вспоминала, как впервые одна взялась за работу.       Всё, что здесь было в тот день, когда Золушка спустилась на цокольный этаж в качестве служанки — очаг да чугунная печь, массивный деревянный стол с зарубками от ножей на столешнице, который полностью завалили горшками, кастрюлями и сковородками, а так же большой древний сервант, покрытый жиром и копотью, в котором посуда и столовые приборы лежали в полном беспорядке. В дальних углах комнаты так же хаотично были раскиданы тазы, стиральные доски, щётки, метёлки и прочее, и прочее. Покидая их дом, слуги не особо заботились о хозяйском имуществе или об Элле, которая пришла им на смену. Золушка была не из пугливых, но всё равно прорыдала целый вечер, не зная, за что ухватиться в первую очередь. Когда же девушка собралась с духом, то сделала всё по-своему, пускай на это и ушла почти целая ночь. Она всё прибрала и подмела, разобрала посуду и разделила огромное помещение на несколько комнат поменьше, протянув между несущими сваями найденные в сарае рыболовные лески, и использовав в качестве ширм старые занавеси. Всё тело её ломило от тяжёлой работы, но после этого она мирно заснула и крепко проспала до первых петухов.       С того момента кухня стала чистой и опрятной, а прачечная и судомойня были отгорожены от неё самой плотной ширмой, и мыльные растворы больше не могли испортить вкуса пищи. Все метёлочки, швабры, тазы и вёдра имели свой отдельный закуток, а в самой глубине подвала за лабиринтом из этих «комнаток» за несколькими самыми привлекательными заплатанными шторками скрывался массивный древний сундук, который с той поры заменял Элле и гардероб, и кровать. Этот сундук когда-то принадлежал отцу Золушки, и сопровождал его всегда, стоило хозяину оказывался вдали от дома. Когда же папа заболел, слуги утащили ставший ненужным сундук в подвал, где его и обнаружила дочь. Сундук, сделанный из добротного дерева и окованный крепким железом, вместил все вещи, которые принадлежали Золушке. У неё всего-то имелось несколько пар обуви на разные времена года, одно скромное, но симпатичное платье, сшитое ей собственноручно из бывших маминых нарядов, и три шерстяных платья с передниками, которые остались от предыдущих служанок. За всем этим ворохом серой безликой одежды на самом дне сундука скрывались сокровища Эллы, простые, как и она сама. Красивая большая брошь с льдисто-голубым камнем, подаренная мамой и множество старых книг. Мачеха сочла бы любую литературу запрещённой, но девушка не столь боялась того, что леди Тремейн застанет её за чтением романов, сколь того, что по какой-то роковой случайности к ней в руки попадут гербарий Золушки и её ведовской дневник. Правда, подобного рода опасения на самом деле были беспочвенны. По определённым причинам мачеха никак не могла узнать тайны своей приёмной дочери. Брауни не только хорошо трудились, но и ревностно охраняли своё королевство от чужих посягательств, за что Золушка всячески их поощряла.       — Только вы меня и радуете, — произнесла она, ощущая теплоту в отношении маленького народца, которые, что бы не говорили злые языки, умели быть верными и благодарными. — Что бы я без вас делала…       Элла достала из кармана передника припасённый с завтрака творог, завёрнутый в плотную тряпицу и разделила его на крохотные кусочки, чтобы всем хватило. Золушка опустилась на колени, и брауни, стекаясь к ней со всех сторон, похватали с протянутых к ним ладоней угощение, а затем с радостью принялись за трапезу. Губы девушки тронула улыбка, когда она смотрела, как домовые мирно едят твороженные зёрнышки.       Золушка поднялась и, осторожно обходя своих маленьких помощников, присела за кухонный стол. Она тоже положила в рот несколько кисловатых молочных кусочков и начала сосредоточенно их пережёвывать. Внутри всё привычно сжималось от голода, и скромная пища, казалось, только усугубляла положение. Пошарив рукой в переднике в поисках ещё чего-нибудь съестного, девушка извлекла из кармана веточку шалфея из того букетика, что она подготовила для папы. Золушка немного расстроилась, но всё равно глубоко вдохнула сладкий цветочный запах, напоминавший ей о том, что за этими грубыми каменными стенами уже наступило долгожданное лето. Она так редко бывала снаружи, что иногда забывала, какое время года сейчас в ходу…       И всё же, не смотря на вынужденное затворничество, девушка чувствовала себя спокойнее в темноте цокольного этажа, куда никто из домочадцев не отваживался прийти. Здесь она могла быть собой: могла плакать или смеяться, могла петь или пуститься в пляс, могла злиться и высказывать вслух всё, что не взбрело бы ей в голову. Здесь Золушка безнаказанно читала книги и практиковала тайное умение, когда у неё оставалась хоть крохотная толика времени для себя.       Как странно было ей осознавать, что воспоминания, полные удовольствий, любви и праздности почти стёрлись из её памяти. Деревянный сундук покрытый ветхой тканью и тонкое одеяло стали ей привычнее перин и шелков, платья из грубой шерсти носились легче кружев, а скудная пища, перехваченная на ходу, восполняла её силы не хуже самых роскошных яств, которые когда-либо попадали на их семейный стол. Порой ей приходилось терпеть голод и холод, но она никогда не позволяла себе жаловаться, и в конце концов привыкла к новому образу жизни, назло мачехе и сводным сёстрам.       Новая жизнь разительно преобразила Золушку. Очаровательная девочка, одарённая привлекательной детской пухлостью, превратилась в жилистую худую девицу, лишённую всяческих женственных округлостей. Её детские щёчки впали, обнажив острые скулы, холёные пальчики стали длинными и узловатыми от тяжёлой работы, и всё, что осталось в ней от прежней Эллы — это маленькая аккуратная ступня. Благодаря этой особенности шаги девушки всегда были лёгкими и аккуратными, и чем бы она не занималась, создавалось впечатление, что она не идёт, а плывёт по земле.       Мужчины, посещавшие их дом, будь они посыльными мясника или бакалейщика, или же профессорами и лекарями, обращали на Золушку внимание, даже не смотря на грязное платье служанки. Они не могли отвести глаз от её изящной походки, если Элла проходила мимо них, и даже не подозревали, насколько молодой девушке были неприятны все эти мимолётные сальные взгляды. Они восхищались ей, как дорогим предметом искусства и желали её, как вещь, и никого не заботило, кто она на самом деле. Возможно, будь на её месте любая другая служанка, девушка низкого происхождения, то такая возгордилась бы, а Золушка терпела их, как и многие другие неприятности в своей жизни, а потом снова бежала вниз в темноту, чтобы спрятаться от жестокости внешнего мира.       Элла вздрогнула и открыла глаза. Девушка даже не заметила, как от печного жара её разморило, и она задремала, уложив голову на сложенные руки прямо на столешнице. Шалфей лежащий на рядом с её пальцами, сразу всё прояснил. Его успокаивающие свойства только усугубили усталость Золушки. Непозволительная роскошь в её положении вот так мирно посапывать в самом начале дня. Брауни, которые продолжали работать, заметив её растерянность, лишь похихикали своими тоненькими голосами. Разумеется, не со зла. Этим вечным трудягам было просто жаль добрую девушку, которая относилась к маленькому народцу со всем положенным уважением. Дать ей поспать совсем немножко было ответным благодарным жестом с их стороны.       Золушка, решительно встав из-за стола, поблагодарила брауни за оказанную заботу и с усердием принялась за труды. Сон подкрепил её силы, и дело спорилось в руках. Девушка наскоро почистила и нарезала овощи для будущего супа и приправила куриный бульон, чтобы усилить его аромат и пользу. Из пышного тёплого теста получилось слепить дюжину пирогов без начинки, которых домочадцам должно было хватить на пару дней. Задвинув противень с пирогами в печь, Золушка наказала маленьким помощникам следить за кухней неустанно, чтобы к обеду сытный суп и румяный хлеб можно было подать на стол. Покуда Золушка дремала, со штопкой и стиркой было уже покончено. Девушка легко подхватила полную плетёную корзину чистого влажного белья, ещё пахнущего мылом и, подобрав юбки, поднялась на улицу по крутой лестнице для слуг, которая вела прямиком к выходу на задний двор.       Когда Золушка вдохнула свежего чистого воздуха после жаркой и душной кухни, у неё закружилась голова. Её повело куда-то в сторону, но ноги крепко стояли на земле, а потому она и не думала падать, хотя с радостью бы прилегла меж огородных грядок отдохнуть на тёплой рыхлой земле. На улице было так восхитительно, что девушке хотелось петь, и в голове тут же родился несложный мотивчик. Лето оставалось её любимым временем года, не смотря на то, что большинство неприятных событий в жизни Эллы произошло именно летом. Мурлыкая под нос новую песенку, Золушка натаскала ледяной колодезной воды, наполнила ей корыто и принялась выполаскивать одежду и простыни от мыльных растворов. Отполоскав вещь, она выжимала её и сразу развешивала на верёвках, протянутых между садовыми деревьями. Как всегда без единого пятнышка, без крохотного зазора — брауни постарались на славу. Руки девушки были заняты работой, а голова — мыслями, неизменно связанными с её собственной жизнью. Золушке некогда было предаваться праздным мечтаниям, и её заботило только реальное положение вещей и события, к этому приведшие.       Тем летом, когда Элле исполнилось шесть, умерла её мать. Это стало ударом для маленькой девочки, но не меньше это поразило супруга, который в одночасье стал вдовцом. Отец Эллы долго и безутешно горевал, он не снимал траурных одежд и оставил службу при королевском дворе. Заботу о дочери он перепоручил нянечкам и учительницам, так как сам был не в состоянии её опекать. Спустя четыре года, он серьёзно попросил у дочери разрешения ещё раз жениться. Отец делал это не из-за большой любви, а из уважения к близкому другу. Лорд Тремейн, его знакомый по королевскому двору, внезапно скончался, оставив на произвол судьбы свою жену и двух дочерей. Узнав о горе, постигшем эту семью и о несчастной молодой вдове, оставшейся без защиты, отец Золушки принял решение вступить в брак с этой женщиной и удочерить её девочек. Он воспрял духом, и Элла была этому несказанно рада, а потому сразу ответила папе согласием.       Мачеха оказалась красивой и статной женщиной, и Элла могла бы подумать, что перед ней настоящая особа королевских кровей, если бы не одно «но». Девочка, обладавшая редким даром проницательности, который только усиливался с годами, сразу почувствовала опасную натуру леди Тремейн за маской слабости и благочестия. Знакомство с мачехой так напугало Эллу, что та упала в обморок и не скоро очнулась. Когда же девочка открыла глаза и увидела у своей постели только обеспокоенного папу, то тут же выложила ему всё, как на духу. К несчастью, её отец, привыкший верить только своим глазам и здравому смыслу, не стал слушать дочку, решив, что та, нежно любившая свою мать, просто испугалась новой женщины. Элла и сама бы себе не поверила, потому что леди Тремейн и её дочери старались держаться скромно и дружелюбно, и далеко не сразу обнажили свои истинные натуры.       Спустя год после свадьбы отец заболел, а спустя два — Элле пришлось стать служанкой в собственном доме. Леди Тремейн оказалась очень властной женщиной, которая всегда добивалась того, чего хотела. Главной её заботой было обеспечение двоих дочерей, и так избалованных донельзя, комфортной сытой жизнью, а потому, как только закончился срок траура по лорду Тремейну, женщина нашла себе нового обеспеченного мужа. Наличие у барона наследной дочери никоим образом не смущало леди Тремейн. Она была готова играть роль мачехи столько, сколько потребуется, дабы убедить всех в её благочестивых намерениях. Элла сразу раскусила её, но леди Тремейн не стала делать тайну из происходящего, потому что понимала, что окажется безнаказанной. Она унизила падчерицу, лишив ту всего, и даже настоящего имени, придумав ей пренебрежительное прозвище Золушка.       Развесив бельё, девушка подошла к забору и посмотрела на холм, увенчанный кустом боярышника под которым находилась могила её матери. Золушка обернулась и осмотрела окна дома. Никто не стоял подле них и не следил за девушкой, работавшей во дворе. В это время мачеха занималась обучением своих дочерей тому, что должны были знать юные леди их возраста: танцам, музицированию, пению и прочим премудростям. Завтрак уже прошёл, а до обеда было ещё далеко, и Золушка решила, что её не хватятся. Брауни заменяли её в доме: чистили ковры, мыли полы, вытирали пыль, убирали вещи на места, протирали стёкла и перестилали постели. В какую бы комнату не заходили мачеха и сёстры, казалось, что Золушка только что вышла оттуда, оставив после себя идеальную чистоту. Никто за несколько лет не разоблачил её маленький секрет или, по крайней мере, никто не осмелился высказать предположение о существовании маленьких помощников вслух.       Девушка отперла калитку и решительно сделала первый шаг, покидая двор. Луг за домом был диким местом, так сильно отличавшимся от ухоженного садика и огорода у стен особняка. До самого леса земля принадлежала их семье, но над природой никто не был властен. Здесь встречались и змеи, гревшиеся на камнях, и полевые мыши в высокой траве, и разные жучки-паучки, для которых всякая травинка могла служить домом. Золушка относилась к постоянным обитателям луга уважительно, никогда не разрушая их дома, и стараясь придерживаться узкой тропинки, проложенной между зарослей высокой густой травы. Иногда на луг забредали и более крупные животные из леса. В разное время Золушка видела и робкого оленёнка, чей окрас напоминал разбитый листвой солнечный луч, упавший на землю, и настороженного зайца спешащего по своим заячьим делам, который пересекал луг длинными зигзагообразными прыжками, и пушистую рыжую лисицу, добывающую пропитание прямо под снегом, и дикого кота, обследовавшего новые владения. Брауни научили Золушку не бояться животных. По словам маленького народца, дружившего со всеми представителями фауны, даже самый суровый с виду хищник не опасен, покуда он не нуждается в пище и не вынужден защищать свою жизнь. К сожалению, лес этот принадлежал королю, и тот часто охотился ради забавы. Золушке претило слышать выстрелы совсем недалеко от своего дома, но приходилось быть терпеливой к чужой жестокости. Даже когда после канонады выстрелов над лесом разносился глухой предсмертный вой, полный боли и отчаяния.       Помимо разнообразия животного мира, луг изобиловал растениями, среди которых Золушке крайне повезло найти и множество лекарственных видов, которые она изучала и активно использовала. К сожалению, не всё, что могло помочь папе, росло прямо у неё под носом. За некоторыми травами ей приходилось тайно бегать в лес, и срывать их под страхом смерти, ибо король очень ревностно относился к своим владениям, но Золушка не боялась его гнева. Иногда она размышляла о том, что готова нарочно попасться на глаза правителю, и даже будь ей суждена тюрьма или плаха, перед заключением она успеет оправдаться и попросить помощи для своего больного отца. Однако за четыре года ей так и не удалось повстречать даже простого гвардейца, а потому она продолжала своё нехитрое дело.       Золушка подошла к холму и начала подъём. У подножья росло несколько густых кустов шиповника, увешенных невзрачными розовыми цветами. У этой дикой розы были острые шипы, о которые можно было пораниться, если захотеть сорвать несколько цветочков или ягод. Она умела себя защитить, в отличие от декоративной розы, которую Золушка вырастила возле дома по приказу леди Тремейн. Эту изнеженную алую красавицу никогда не донимали ни сорняки, ни насекомые, а вот на лугу каждый был сам за себя. Золушка боялась, что однажды сама превратится в такую розу без шипов, разучится защищаться, и будет бояться большого мира. А пока этого не случилось, она ловко поднялась на холм, откуда виднелся королевский замок. Дворец располагался прямо за лесом, и оставался белым и чистым, равно сияющим и манящим и в солнечную погоду, и когда небо затягивали чёрные тучи. Казалось бы, рукой подать, и всё же замок был недосягаем для неё.       Сегодня любоваться королевскими угодьями у девушки не было ни желания ни времени. Золушка опустилась на колени у могилы матери в тени куста боярышника и мысленно поздоровалась с ней. Здесь девушка чувствовала себя в безопасности. Этот холм стал для неё местом силы и созидания, и не только из-за глубокой связи с покойной матерью. Золушка хранила в своём сердце большую тайну.       В шестую годовщину смерти матери, когда леди Тремейн только-только успела сделать из падчерицы служанку, Элла хотела сбежать из дома. Решение это было спонтанным, но план отчего-то показалась ей столь заманчивым и простым в исполнении, что девушка примирилась со своими страхами. В завершении трудного дня, когда Элле было поручено натереть до блеска большой котёл, покрытый жиром и копотью, накопившиеся на его поверхности за долгие года, её нехитрая идея с побегом всё больше и больше обрастала деталями, в основном состоящих из бесплотных, ничем не подкреплённых фантазий. Она даже не представляла, как тяжело ей может прийтись, увенчайся её затея успехом, но на тот момент Элла была твёрдо уверена в своих силах. Ночью девушка покинула дом через лестницу для слуг, выбежала на задний двор, метнулась через калитку, и побежала прямиком к могиле матери, так быстро, как только могла. Она не взяла с собой ровным счётом ничего, надеясь на собственную удачу и людскую доброту, и хотела лишь попросить у мамы благословения и защиты перед трудной дорогой. Элла знала, что мёртвые подчас обладают властью недоступной живым. Возможно, той ночью именно мать подстроила встречу дочери с неожиданной незнакомкой.       Едва Элла оказалась у могильного холмика, как заметила странный огонёк, мерцающий в ветвях боярышника. Она сперва решила, что это просто светлячок, но искра была слишком большой и яркой для букашки. Забыв об осторожности, девушка протянула руку и вытащила из колючего куста маленькую, но прекрасную фею. Представительница народа фэйри была без сознания, а потому Элле не оставалось ничего другого, как наколоть палец о шип боярышника и напоить бедное создание своей кровью. Фея довольно быстро очнулась и сразу начала быстро и эмоционально рассказывать девушке о приключившейся с ней беде. Как оказалось, она заснула на ветви куста и так устала, что во сне свалилась, повиснув одним из тоненьких полупрозрачных стрекозиных крылышек на остром шипе. Так она и висела, моля о помощи или смерти, пока силы не начали покидать её, и в этот момент судьба привела к ней великодушную и смелую спасительницу, которая не побоялась шипов и поспешила к страждущей на помощь, не жалея своей крови.       В качестве безмерной благодарности за своё спасение, доброжелательница, которая назвалась Феей-Крёстной, пообещала помочь Элле. Девушка ещё не успела и рта открыть, чтобы рассказать фэйри обо всех своих бедах, а та уже протянула ей веточку с тремя ягодами боярышника, объявив их волшебными. Съев одну ягоду, девушка усилит свой ведовской дар, который разглядела в ней Фея-Крёстная, и получит в помощники маленьких домовых-брауни, которые будут служить ей верой и правдой. Съев вторую — Элла сможет загадать своё самое заветное желание, и то непременно исполнится, а если даже после всех этих чудес ей всё равно захочется бежать из дома, девушка должна съесть третью ягоду, и в ту же секунду она сможет уйти под Холмы, где живёт маленький народец, навсегда спрятавшись там от всех бед и несчастий. Намекнув, что она не последнее лицо при дворе короля и королевы фей и пообещав своей спасительнице роскошную жизнь под Холмами, новая знакомая исчезла, оставив Эллу в одиночестве.       Девушка покорно вернулась домой. Она спустилась на этаж для слуг, который стал её постоянным обиталищем, и села у тлеющего очага. Взгляд её упал на очищенный до блеска котёл, а затем она взглянула на свои ободранные пальцы с изломанными ногтями. Царапин от игл шиповника почти не было видно на коже, потому что за недолгий срок она уже успела загрубеть от постоянной уборки, стирки, готовки. Элла знала, что не стоит есть ничего из рук маленького народца, но она так отчаянно нуждалась в помощи, что принять её от Феи-Крёстной было в общем-то уже не страшно. Кроме того новая знакомая вела себя куда благороднее других фэйри, описанных в книжках, и Элла, не долго думая, проглотила первую ягоду и сладко заснула прямо у камина. Утром её разбудил гомон маленьких помощников…       Фея оказала девушке невосполнимую услугу, значительно улучшив её жизнь, и Элла передумала убегать. К тому же, она всё равно рано или поздно вернулась бы обратно, не в силах бросить папу на произвол судьбы, но теперь она могла бороться за себя и за него тоже. Как и сказала Фея-Крёстная, ведовской дар Золушки раскрылся в полной мере, и та наконец-то поняла, каким на самом деле чудовищем являлась леди Тремейн. Болезнь появилась у отца после появления в их доме мачехи, и Золушка ранее не знала, связывать ли одно с другим, а теперь была в этом уверена. Именно поэтому её отец до сих пор оставался в живых, а не скончался так же быстро, как и мать. Он резко постарел и оказался прикован к постели, потому что леди Тремейн властвовала над ним и как вампирша выпивала из него все жизненные силы.       Золушка поняла и то, что мачеха тоже обладала достаточной долей врождённой магии, но пользовалась ей гораздо дольше и сумела развить свой дар самостоятельно. Леди Тремейн знала, что нужно делать, чтобы маленький мир, который она создала вокруг себя, вращался вокруг неё. Элла наконец-то видела её насквозь, но опасалась вступить в открытое столкновение, даже не предполагая, насколько мачеха сильна на самом деле. Элла верила, что подучившись сможет однажды выгнать мачеху и двух её глупых невоспитанных дочерей самостоятельно, но жестоко ошиблась. Много ли толку было осознавать чужие злодеяния, если ты противостоишь им в одиночку.       Много раз Золушка порывалась использовать своё желание, чтобы изгнать мачеху и исцелить отца, но боялась результата. Феи были столь далеки от простого человеческого мира, что могли натворить всё что угодно под видом помощи. Больше всего Золушка боялась, что при худшем раскладе ей придётся навсегда покинуть реальную жизнь. Ей не хотелось уходить под Холмы, хотя она знала, что Фея-Крёстная встретит её там как доброго друга. А потому Золушка продолжала работать по дому, опекать отца, развивать свой дар, и ждать, когда же наступит подходящий момент, чтобы взять всё в свои руки.       — Зо-луш-ка! — из дома раздался новый душераздирающий вопль, пронёсшийся над лугом. — Зо-луш-ка, иди сюда, негодная дев-чон-ка!       — Бегу-бегу, маменька, — крикнула в ответ девушка, надеясь, что старая ведьма услышит её и подавится елейным тоном своей падчерицы.       Подхватив юбки, Золушка побежала вниз по склону. Пока что всё оставалось по-старому.

***

      Когда принесли письмо, у отца случился как раз один из тех светлых дней, которые давали ему надежду на выздоровление. Он с удобством расположился в своей кровати, обложенный со всех сторон подушками, и после завтрака наслаждался травяным чаем, приготовленным Эллой. Он попросил раздвинуть тёмный плотный балдахин, убрать шторы с окна и распахнуть ставни, чтобы без затруднений любоваться пейзажем, слышать звуки, доносящиеся снаружи и свободно дышать свежим летним воздухом, сохранившим влагу после нескольких дождливых дней, предшествующих этому. Создавалось впечатление, что всё сегодня благоволило страждущему: день был умеренно жарким, но не душным, а леди Тремейн с самого утра казалась удовлетворённой, и оттого смиренной. Она не изводила Золушку постоянными замечаниями и поручениями, а потому, позаботившись об отце, девушка спокойно занялась своими привычными обязанностями.       Она как раз подметала дорожку у дома, когда рядом с воротами остановился всадник с королевскими гербами на мундире. Зычно поприветствовав Золушку, гвардеец, не изволив спешиться, передал ей большой белый конверт и поспешно поскакал дальше, ничего не объясняя. Повертев письмо в руках и заметив в углу оттиск королевской печати, Золушка нетерпеливо вскрыла его и прочла содержимое. Руки её задрожали от волнения, а на глаза навернулись слёзы. Она бросила метлу прямо там на дорожке, не заботясь о том, что уже собранная пыль снова разлетится вокруг, и побежала в дом, прямиком к покоям отца. В доме было тихо, и Золушка, не заботясь о том, что леди Тремейн может находиться в комнате супруга, вбежала к папе в комнату. Девушка бросилась к его постели, тщетно пытаясь утихомирить быстро бьющееся сердце. Отец, заметив взволнованный вид дочери, встрепенулся, на его лице появились признаки тревоги, но счастливая улыбка, озарившая лицо Эллы, немного его успокоила. Девушка осторожно села на край кровати отца, стараясь не опрокинуть его поднос с чаем и чашкой. Она едва сдерживалась, чтобы не приплясывать от радости.       — Ты сегодня такая красивая, дитя моё, и так напоминаешь мне маму, — отец не смог сдержаться, чтобы не наделать дочери комплиментов. — Ах, если бы я мог чаще видеть твою улыбку и румянец на твоих щеках, то чувствовал бы себя гораздо счастливее. Поделись с папой, что так сильно обрадовало тебя?       — Ах, папочка, ты не представляешь, что случилось, — Золушка оказалась слишком возбуждена, чтобы говорить тихо, как было и положено в их доме, и почти кричала от восторга. — Смотри, смотри, что у меня есть!       Она передала папе слегка помятый конверт, из которого торчал плотный белоснежный лист бумаги с королевским гербом наверху.       — В день летнего солнцестояния во дворце состоится королевский бал, — прочитал отец верхнюю строчку и бегло прошёлся по всему остальному содержимому королевского указа. — Приглашение для всех девушек королевства. Видимо, принц наконец-то созрел и ищет себе жену. Что ж, давно пора. Но откуда это у тебя? Леди Тремейн знает?       Золушку покоробило. Даже законный супруг называл её по фамилии бывшего мужа, и не использовал имя данное этой женщине при рождении. Мерзкая ведьма позаботилась о том, чтобы никто его не знал и не имел над ней власти.       — Нет, пока нет, но я, конечно, скоро отнесу письмо, и, надеюсь, не навлеку на себя её гнев за то, что вскрыла конверт, — Золушка немного поубавила свой пыл. — Но даже это не омрачит моего настроения. Я непременно попаду на бал и поговорю с принцем! Расскажу ему о тебе и о горе, поразившем нашу семью!       — Даже не смотря на дипломатическую цель, придётся немного потанцевать, а у тебя нет приличного платья, — отец, казалось, желает перевести тему разговора. — Мне так жаль, дорогая. Будь я здоров, то сам бы отвёз тебя на бал, и у тебя было бы самое красивое платье и самая роскошная карета…       — На бал я доеду верхом, — Золушка перебила его, хотя это было не в её правилах, но ей не хотелось, чтобы папа снова впадал в меланхолию. — И у меня есть мамино платье, я переделала его.       — Но фасон его, верно, безнадёжно устарел, — продолжал отец, будто не слыша дочь. — Правда, когда твоя мама танцевала в нём со мной, я не видел никаких других девушек вокруг. Как же молоды мы тогда были…       — Папочка, я уверена, что дело не в платье, просто ты влюбился в маму с первого взгляда, — улыбнулась Золушка, поднеся его ладонь к губам. Сегодня руки его ощущались тёплыми и мягкими, как и раньше, до болезни и до всех несчастий, касавшихся их семьи. — Но я же еду в королевский замок не за принцем. Мне совершенно безразличны эти смотрины. Я просто хочу поговорить с ним. Я уверена, он не будет таким закоренелым консерватором, как король, и, узнав, что его верноподданный тяжело болен, согласится прислать врача и лекарство.       Золушка благоразумно умолчала о том, что не только не собирается замуж за принца, но и вообще за любого другого мужчину. Это расстроило бы папу. Она так же знала, что никогда не позволит себе влюбиться, потому что ведьмы и ворожеи не могли иметь счастье в любви, и её мачеха тому прямое доказательство. Может быть, когда-то в юности эта женщина и любила лорда Тремейна, но тот умер из-за связи с ведьмой, не зависимо от того, прилагала она к тому свою руку или нет. Леди Тремейн в глубине души оставалась глубоко несчастной, но каждый раз, когда Золушке хотелось хоть немного её понять и пожалеть, мачеха вела себя так грубо с ней, что вся жалость сразу улетучивалась.       — Хорошо, дочка, пусть будет по-твоему, — отец не долго думая дал дочери своё благословение. — Ты очень целеустремлённая, и я много размышлял об этом. Ты гораздо сильнее меня, и раз уж дочь взялась бороться за моё благополучие, то и я не имею права сдаваться. Если король позволит своему лекарю исцелить меня, так тому и быть. Даже если цена за это будет непомерной, мы всё вернём и разорвём всяческие связи со дворцом, его правилами и интригами. Мне хочется простой жизни, и когда я думаю об этом, моё сердце радуется. Именно ты, Элла, мой стимул жить дальше. Даже не знаю, в кого ты такая упорная, дочь моя.       — В тебя папочка, вся в тебя, — отозвалась Золушка. Ей было действительно важно получить поддержку отца, и видеть как в нём снова просыпаются силы.       Она уже хотела оставить папу и наконец-то оповестить леди Тремейн о грядущем событии, но ведьма оказалась тут как тут. Золушка не услышала её шагов, но почувствовала тяжёлый взгляд на своей спине, и по затылку побежали мурашки. Девушка обернулась и увидела, как мачеха входит в комнату твёрдым шагом. Леди Тремейн была бледна и казалась при этом почти неживой. Приблизившись к кровати, мачеха отобрала письмо, грубо вырвав его из рук падчерицы.       — Подожди меня в коридоре, Элла, — настойчиво сказала леди Тремейн, и Золушка не могла сопротивляться.       Она покорно вышла за порог комнаты и оттуда наблюдала, как мачеха нежно обращается к мужу, поправляет его подушки, и даёт выпить какие-то капли из пузырька. Странно, но это лекарство леди Тремейн взяла не с прикроватной тумбочки, а из своего кармана. Золушка не видела этого флакона и не помнила, чтобы кто-то из лекарей привозил его с собой. В девушке закипал гнев. Слова уже готовились сорваться с языка. В конце концов мачеха приказала ей выйти, а не молчать.       — Что это было? — требовательно спросила Золушка, едва леди Тремейн успела закрыть за собой двери отцовских покоев. — Отвечайте, что это за капли, которые вы ему дали?       — Дорогое лекарство, — сквозь зубы процедила мачеха. — Ещё не хватало, чтобы убираясь в комнате, ты махнула шваброй и разбила его, недотёпа.       — Я бы никогда…       Золушка опешила от такого наглого обвинения. Даже когда она убиралась лично, а не посылала вместо себя брауни, то никогда и ничего не разбивала, и самые маленькие и хрупкие чашечки находились у неё под присмотром.       — Кстати, когда ты убиралась в комнате отца? — леди Тремейн, воспользовавшись замешательством девушки, умело перевела тему.       — Сегодня утром, — не моргнув и глазом соврала Золушка. Конечно, пока она готовила, вместо неё уборкой в доме занялись домовые.       — Так почему когда ты принесла отцу завтрак, он обратился к тебе так, будто увидел первый раз за день? — лукаво поинтересовалась мачеха. — А, насколько я понимаю, после завтрака у тебя были другие обязанности.       Золушка смутилась. Когда леди Тремейн следила за ней во время передачи завтрака отцу, то она и помыслить не могла, что подвергается проверке такого рода.       — Он спал, — ответила девушка первое, что пришло на ум. — Я умею быть незаметной, как мышка.       Мачеха криво улыбнулась. Ответ её не удовлетворил, но она не показала виду. Если вообще какой-нибудь ответ ей требовался. Леди Тремейн наверняка и сама знала правду о брауни. Скорее всего, но ей просто нравилось играть с падчерицей как кошке, раз уж сама Золушка возомнила себя мышкой.       — Лгунья, — мачеха ударила её по щеке. Щека тут же вспухла и запылала. — А это тебе за то, что вскрыла письмо. И не смей жаловаться отцу!       Золушка приложила руку к горящей щеке только после ухода Тремейн и опустилась на колени, сжавшись в комок, прямо в коридоре. Слёзы брызнули у неё из глаз, но не столько из-за боли, сколь из-за обиды. Дом сиял чистотой, завтрак, обед и ужин всегда подавались вовремя, и блюда были наивкуснейшими. Мачеха и сёстры каждый день щеголяли в чистой одежде с новыми причёсками и спали на чистых простынях. Так была ли разница, делает ли Золушка всё сама или их обслуживают фэйри.       Люцифер оказался тут как тут. Он обнюхал волосы Золушки и делал всяческий вид, будто желает подружиться. Кот даже замурчал, но Золушке надоели эти издевательские ласки. Она схватила Люцифера за длинный чёрный хвост и крутанула. Глаза кота стали размером с плошки, и с ужасным мявком он тут же отлетел от неё, скрывшись в неизвестном направлении. Леди Тремейн должна была уже понять, что Элла уже не такая беззащитная девочка, но после совершённого она разрыдалась ещё сильнее. Потому что будь Люцифер даже демоном-фамильяром в обличие кота, ей претило издеваться над животными.       Позднее, уже после вечерней трапезы, Золушке было приказано привести в надлежащий вид платья и туфли леди Тремейн и сестёр. Благо, брауни не просто так слыли отличными мастерами, и чинить одежду и обувь любили больше всего на свете. Пока домовые ловко подбивали туфли, подшивали бусины, кружева и застёжки, Золушка при свете одной единственной сальной свечки занималась своим платьем. Рукоделие помогло ей отвлечься от унижения, которое нанесла ей мачеха.       — Ах, если бы только мою разрушенную жизнь можно было бы скрепить так же верно, как эти расползшиеся швы, — сокрушалась девушка, сидя с маминым нарядом в руках.       Папа оказался прав: платье было очень старым, но Золушка оставалась так же упорна в своих трудах, как и в своих помыслах, и наряд всё больше преображался. Она надеялась, что если проявит твёрдость характера и возьмёт себя в руки, то всё получится. Мачеха не устоит и позволит Золушке попасть во дворец. Она уже проявила достаточно терпения, чтобы заполучить этот шанс, и теперь не собиралась его упускать.       — Эллушка, так хорошо? Так хорошо? — то и дело восклицали брауни, демонстрируя ей плоды своих трудов.       На новые платья, которые требовались уже завтра у леди Тремейн не оказалось нужных средств. И даже если бы она сыскала нужную сумму, всех модисток и башмачников из ближайшего и даже дальнего города заняли местные аристократки, все магазины с тканями опустошили ещё до полудня. Досадный промах для женщины, которая хотела казаться безупречной во всём. Её невероятно разозлила эта оплошность, ибо леди Тремейн не любила, когда удача поворачивалась к ней спиной, а потому Золушке в приказном порядке было велено не смыкать глаз, но перешить их старые платья и бальные туфли всего за одну ночь.       — Да, сёстрам понравится, — протянула девушка, зевая от усталости.       Сводные сёстры Золушки не выглядели уродинами, что бы не говорили злые языки. Анастасия унаследовала рыжие волосы своей матери, обладала прелестными округлостями фигуры и пухлыми губками, Дризелле достались густые чёрные волосы, передающиеся по ветви лорда Тремейна, изящный нос и осанка, которую запросто можно было назвать королевской. У каждой из девушек имелись свои преимущества, которые они, пускай и неумело, но старались подчёркивать, и Золушка, по доброте своей душевной помогала им. Помнится, в самом начале знакомства, проникнувшись к сводным сестрам нежностью из-за того что те потеряли отца, Элла хотела стать им доброй подругой. Зная, как Анастасия и Дризелла любят прихорашиваться и как тщательно следят за своей внешностью, она посоветовала девушкам искупаться в майской росе для улучшения кожи безо всяких кремов и пудры, но те только посмеялись над наивной дурочкой. Сёстры были слишком надменны и ленивы, чтобы вставать так рано и собирать росу на лугу. А ведь мать Золушки именно так и поступала, и учила дочку тому же. Может, она тоже была ведьмой?       — Спи, Эллушка, спи, — раздался шепоток где-то неподалёку, но она и так уже спала, растянувшись на лавке у кухонного стола. Под голову она положила мамино платье и остаток ночи видела добрые сны. Огарок свечи погас, но брауни продолжали трудиться в темноте, как и при свете дня, и девушка могла на них положиться.

***

      Утро следующего дня началось, как обычно, разве что завтрак потребовался только отцу. Он был слабее, чем накануне, но всё равно согласился поесть, что неизменно порадовало его дочь. Что же касательно леди Тремейн и её дочерей, те ограничились только чаем из эстетических соображений. Даже будучи обновлёнными, прошлогодние платья оставались прошлогодними, и расширить их незаметно для чужого глаза не смогли бы даже волшебные руки брауни.       Едва сёстры проснулись, леди Тремейн принялась за свой излюбленный метод воспитания. Воспользовавшись тревогой дочерей перед выходом в свет, она раскритиковала их за неуёмные аппетиты и объёмы талий. Мачеха так жёстко проходилась по их внешним и моральным данным, что Золушка искренне сочувствовала девушкам. Леди Тремейн умела находить слабые места и давить на них. Малое количество косметики или её излишки, тусклые или жирные волосы, не та причёска, не та шляпка, не тот выбор кавалеров, недостаточно тонкий музыкальный слух или отсутствие таланта к танцу и поэзии. И особенно обидно леди Тремейн проходилась по их ногам. У Анастасии слишком толстые щиколотки, у Дризеллы слишком узкие бёдра, и обеим доставалось на счёт размера ступни. По сравнению с ногами Золушки ступни у них были прямо-таки лошадиные, хотя на самом деле они никогда не испытывали проблем с подбором туфелек, потому что имели размер всего-то чуть больше среднего.       Для леди Тремейн дочери никогда не были достаточно близки к идеалу, который она, по своему собственному мнению, заслуживала иметь. Анастасия и Дризелла в том числе не унаследовали ни грамма ведовского дара, что раздражало леди Тремейн, которой не кому было передать свои знания, как любой уважающей себя чародейке. Сёстры знали это и боялись гнева матери равно так же, как страстно желали её похвалы, готовые перегрызть глотки даже друг другу ради толики одобрения. У них всегда имелся повод посоревноваться между собой или с Золушкой, хотя та никогда не сравнивала себя с сёстрами.       Она считала, что если Анастасия и Дризелла выйдут поскорее замуж, это пойдёт на пользу им обеим. Чем дальше они окажутся от разрушительного влияния своей матери, тем лучше им будет. Однако скверный характер, сформированный под строгим влиянием леди Тремейн, ухудшал все внешние данные и уничтожал шансы на счастливое замужество. Девушки сразу заполучили множество поклонников с тех пор, как их представили в высшем королевском обществе, и едва ли не каждый день вели с кем-либо из них переписку. К сожалению, когда дело доходило до более личного знакомства, все женихи быстро исчезали с горизонтов, что делало сестёр ещё более злобными и нечастными. Негативные черты леди Тремейн были заметны многим, и мало кто хотел породниться с этой дамой, а сёстры-двойняшки на первый взгляд очень походили на мать. Вся миловидность их обликов блекла за надменностью, чёрствостью и себялюбием. И только Золушка знала, что на самом деле, леди Тремейн просто затравила родных дочерей так же, как и падчерицу.       Сразу после несостоявшегося завтрака началась подготовка к балу. Золушка натаскала горячей воды, чтобы мачеха и её дочери могли принять ванну и как следует отмыть свою кожу и волосы. Когда три дамы вымылись и высохли, пришло время создавать модные причёски и наносить краски на лица, с чем тоже попросили подсобить Золушку. Когда же Анастасия и Дризелла влезли в свои платья и туфельки, то не уставали восхищаться своими обновлёнными нарядами. Они вертелись туда и сюда в туго затянутых корсетах и пышных юбках, примеряя на себя то брошь, то ожерелье. Леди Тремейн молчала и на её губах застыла скупая улыбка, по-видимому означавшая удовлетворение. Её образ выглядел гораздо сложнее, чем те, что создавались для Анастасии и Дризеллы. Мачеха вальяжно расположилась на маленькой табуреточке и, обмахиваясь веером, наблюдала за своими дочерями. Ни одна из них не обронила даже полуслова благодарности в сторону Золушки.       Элла незаметно покинула их и спустилась вниз, чтобы переодеться. Вымыться ей, конечно, было недосуг, а потому она просто протёрла свою кожу влажной тряпкой, смывая остатки косметики и пыли. Соорудить себе сложную причёску она тоже не могла, а потому просто расчесала волосы гребнем и распустила по плечам. Её платье, не смотря на все ухищрения, оставалось весьма старомодным, но имело свой лоск и изюминку. В вырез декольте девушка приколола брошь матери. Обув свои старые домашние туфельки, которые ещё подходили ей по размеру, Элла поднялась на первый этаж как раз в тот момент, когда леди Тремейн и её дочки выходили к карете.       — Куда-то собралась, Золушка? — лицо мачехи впервые за вечер помрачнело, и гневный румянец пробился даже через слои пудры.       Сёстры посмотрели на неё оценивающее с язвительными улыбками на губах.       — Да, маменька, — твёрдо, но уважительно ответила девушка. — Я тоже хочу поехать на бал.       — И с какой-то стати? — подала голос Анастасия.       — Я и не подумаю ехать в одной карете с этой дурнушкой, — поддакнула сестре Дризелла.       — Бал для всех девушек королевства! Я имею право поехать туда! — возразила Элла. — Маменька, смилуйтесь!       Она посмотрела на мачеху, но та всё ещё молчала, плотно поджав губы. Глаза её не выражали ничего, кроме пустоты. Руки крепко сжимали веер, словно леди Тремейн хотела его сломать.       — Дурочка, — обозвалась Дризелла, процокав на своих высоких каблуках к Золушке.       — Простушка, — констатировала Анастасия, следуя за сестрой.       Они приблизились, и Элле стало душно от парфюмов сестёр, окутавших её приторным цветочным облаком.       — Какие ужасные кружева, — произнесла Дризелла, дёрнув за оборку кружева на воротнике сводной сестры.       — И эти мелкие скучные жемчужины, — Анастасия покрутила в руках одну из бусин, пришитых к юбке.       Дальше всё произошло как в кошмарном сне. Кружево треснуло под пальцами Дризеллы. Несколько жемчужин упало на пол. Сводные сёстры даже не делали вид, что это случайность. Они набросились на Эллу как бешеные кошки, а девушка застыла в изумлении и не могла пошевелить и пальцем. Она хотела отбиться, хотела что-то крикнуть, но только в ужасе смотрела на стоящую в стороне мачеху, которая улыбалась, не скрывая своего злорадства. Слёзы горячие, как огонь, катились по бледным щекам девушки.       — Довольно, мои крошки, нас ждут, — напомнила леди Тремейн. — А ты, Золушка, хватит реветь. Я устала от твоих слёз и твоего недовольства. Прибери здесь всё и не попадайся завтра мне на глаза. Впрочем, ты это отлично умеешь.       Когда дверь за мачехой и сёстрами закрылась, Элла наконец-то снова обрела волю над своим телом. Она обхватила себя руками, словно желая найти в этом утешение. Пальцы нащупали на груди мамину брошь, которая чудом удержалась на разорванном кружеве. У её ног, обутых в старые смятые туфельки, валялась груда обрывков голубой и розовой ткани, кружев и бусин. Девушка не понимала, за что сводные сёстры так жестоко обошлись с ней, но она знала, что и мачеха была не просто наблюдательницей всего происходящего. Своей злой магией она натравила Анастасию и Дризеллу на падчерицу, и магией же заставила ту замереть на месте от ужаса. Они уничтожили последнюю надежду Эллы спасти своего папу. Девушка заплакала не в силах больше держаться. События двух последних дней давали ей надежду, а теперь она лежала у её ног, в груде старого тряпья.       Отец уже спал, и девушке не к кому было обратиться за поддержкой. Вряд ли брауни смогут понять всю величину её горя. Элла опрометью бросилась на задний двор и едва разбирая дорогу от застилающих взор слёз, побежала к могиле матери. Трава больно хлестала её по ногам, но девушка остановилась только когда оказалась возле боярышника, тяжело дыша от напряжения.       Там её уже ждала Фея-Крёстная, покачивающаяся на зелёном листке куста. Она выглядела точно так же, как и четыре года назад. Такая же сияющая всеми цветами радуги в темноте, в прелестном платье из лепестков шиповника, собранных здесь же, у холма. Фигурка феи напоминала человеческую, и только глаза были большими и бездонными, как ночное небо. Сегодня крылья Феи-Крёстной выглядели безупречно, и на них не осталось никакого следа от старой раны.       Элла несказанно рада была увидеть свою благодетельницу. Она хотела горячо поприветствовать фею, но рыдания душили девушку всё сильнее, столько боли накопилось у неё в душе за это время, и она плакала и плакала, не в силах остановиться.       — Ну, чего же ты распустила воду, глупенькая? — прожурчала Фея-Крёстная своим голосом, похожим на лесной ручей и рассмеялась. — Не время плакать, время блистать и танцевать в эту самую короткую ночь в году! Ты уже забыла про вторую ягоду, которая должна исполнить твоё самое заветное желание? Я думаю, пришло время воспользоваться ей. Действуй!

***

      Обитая бархатом и золотом карета показалась на королевском дворе. Кучер ловко притормозил четвёрку гнедых лошадей прямо у парадной лестницы, и они фыркали, перебирая ногами после быстрого бега, при этом хрустальные колокольчики на их сбруях мелодично позвякивали, давая всем окружающим понять, что прибыли новые гости. Едва экипаж остановился, с запяток спрыгнул ловкий лакей в белой с золотом ливрее и открыл дверцу кареты, протягивая руку прекрасной девушке. Она осторожно подала слуге руку, затянутую в белую перчатку, и ступила на ковровое покрытие, которым застелили лестницу.       Стражники, стоящие у дверей едва могли оторвать взгляд от прибывшей гостьи. Её золотистые волосы, сложенные в замысловатую высокую причёску украшали перья, а на корсете платья мерцали сотни драгоценных камней, переливающихся всеми цветами радуги. Юбки красавицы были тонкими и многослойными, состоящими из какой-то невероятно воздушной ткани, а когда гостья слегка приподняла их, чтобы ступить на лестницу, то оголила свои изящные ступни в туфельках необычайно маленького размера. Девушка предпочитала оставаться неузнанной, и половину её лица закрывала маска с перьями и алмазами, но это лишь делало гостью более притягательной и загадочной. Сквозь прорези в маске оставались видны её большие голубые глаза, и ничто не скрывало тонких губ подведённых розовой перламутровой краской. Принцесса, а это, несомненно, была она, начала подниматься по ступеням, держа спину прямо и поддерживая юбки, чтобы не наступить на подол. При каждом её шаге туфельки, будто сделанные из хрусталя, отражали свет огней, которыми, по приказу короля, слуги уставили лестницу.       Когда девушка, на середине подъёма наткнулась на бегущего ей на встречу пажа, то улыбнулась ему так нежно, как только была способна. У мальчишки едва не подкосились ноги, и он тут же забыл про свиток, в который должен был записывать имена гостей и изъявил желание проводить новоприбывшую загадочную принцессу, на что она дала своё искреннее согласие. Ей хотелось побыстрее оказаться внутри, потому что вблизи замок оказался не таким уж волшебным, каким казался с холма возле дома. Не смотря на свет, окутывающий дворцовые стены снаружи и внутри, величавый мраморный исполин напугал Эллу. Поднимаясь по ступеням, она старалась не задирать голову, чтобы не видеть эту холодную громаду. Очутившись внутри замка, она почувствовала себя лучше. Шум раздражал её, привыкшую к тишине и звуку собственного голоса, но она легко смирялась с этим ради цели, которая её сюда привела. Ради этого вечера она пожертвовала своим самым заветным желанием.       Вальяжно войдя в бальный зал, Элла поблагодарила мальчика-пажа. Тот помог ей избежать ненужных расспросов и публичного представления её имени другим гостям. А бал меж тем был в самом разгаре: музыка и вино лились рекой, и все танцевали, разгорячённые прекрасным вечером, наступившим так поздно. Самая короткая ночь в году только началась, и все прибывшие гости будут веселиться, пока снова не взойдёт солнце. Скорее всего именно тогда принц и объявит о своей избраннице перед подданными, если конечно, на этом балу найдётся хоть одна девушка, способная покорить его сердце.       Элла рассеянно брела по залу, стараясь ни с кем особо не беседовать и не привлекать к себе внимание, хотя благодаря стараниям фэйри это становилось проблематичнее с каждой минутой. Фея-Крёстная наложила на неё такие мощные чары, усиливающие красоту девушки, что она неизменно обращала на себя чужие взгляды. Элла, впрочем, знала, как правильно кланяться и здороваться, как правильно держать спину и как танцевать самые популярные при дворе танцы — отец обучил дочь этикету ещё в раннем детстве, и эти уроки до сих пор не стёрлись из её памяти. Сегодня никто бы не узнал в ней простушку, которой она стала за четыре прошедших года. Сегодня она держалась как дочка дворянина, чьё имя давно перестали произносить в этих холодных белых стенах. Как бы ей хотелось знать в лицо хотя бы кого-то из бывших папиных друзей.       «Знает ли хоть кто-нибудь из них, что отец жив, или все они заочно похоронили его?» — мысленно задала она себе вопрос, ответ на который неизменно расстраивал её. Конечно об их семье все давным-давно позабыли.       Элла немного переживала, что столкнётся с леди Тремейн и сводными сёстрами нос к носу, но те, сидя в углу на скамеечке, ожидая, когда внесённые в бальную книжечку кавалеры пригласят их на танец, даже не обратили на неё внимание. Девушка спокойно прошла мимо них и встала неподалёку. Цепкие взоры матери и дочерей, обращенные в толпу, разумеется искали принца, об этом не сложно было догадаться. Леди Тремейн трепетно следила за тем, чтобы каждая из её дочек получила достаточно внимания от коронованных особ. Посмотрев в том же направлении, Элла увидела его. Принц стоял чуть повыше всех прочих, на постаменте рядом с тронами, и беседовал со своим царственным отцом.       Элла начала пробираться поближе к нему, лавируя между танцующими парами, но оркестр как раз затих, все остановились, чтобы поменяться партнёрами, и дорогу ей перегородил некий высокий джентльмен. Возмущённая подобным нахальством, она подняла взгляд и обомлела, поражённая и восхищённая его необычайной внешностью. Рыжие буйные волосы он кое-как подвязал лентой, но упругие локоны так и стремились выбиться из причёски. Глаза незнакомца необычайного изумрудно-зелёного оттенка лучились лукавыми смешинками, и словно под цвет им был подобран сюртук пошитый золотыми нитями, который выдавал в нём приближённого Его Величества. Бледное лицо незнакомца полностью покрывали веснушки, и Элла не сомневалась, что если тот разденется, то яркие рыжие пятнышки обнаружатся по всему телу. От подобных мыслей девушка залилась пунцовой краской, на что незнакомец, словно прочитав её мысли, улыбнулся.       — Я видел, как вы только что вошли в зал, — произнёс молодой мужчина. Голос его оказался бархатным и таким же чарующим, как и внешность. — Окажите честь, и подарите свой первый танец мне.       Элла, не имея в своём арсенале аргументов для отказа, дала своё согласие. Её рука опустилась в его мягкую ладонь, и тонкие изящные пальцы тут же обхватили её пальчики. Их пара плавно влилась в поток других таких же пар. В этом танце они не должны были меняться партнёрами, а потому все эти минуты Элла принадлежала только своему таинственному кавалеру. Он вёл её умело, и Элле казалось, что они не танцуют, а парят над полом. Она и подумать не могла, что умеет так танцевать. У неё словно вырастали крылья за спиной. Девушка всё порывалась спросить, как же его имя, но он всё кружил и кружил её в ритме танца, и она, задыхаясь от восторга, не могла издать ни звука.       Когда музыка прервалась, чтобы распорядитель бала мог объявить следующий танец, незнакомец, не спрашивая её дозволения, потащил Эллу за собой. Она хотела было возразить и вырваться, но понимала, что тогда привлечёт к себе ненужное внимание. К тому же, Рыжеволосый оставался деликатен со своей партнёршей, хотя и не объяснял своих действий. Когда они остановились, Элла поняла, что смотрит прямо на короля и его сына. Она спохватилась и посмотрела в пол, надеясь, что её не сочтут слишком дерзкой.       — Ваше Величество, Ваше Высочество, позвольте вам представить принцессу из моих краёв, — произнёс Рыжеволосый, и Элла, держась за его руку, сделала реверанс, при этом удивляясь, отчего он решил наплести такую откровенную ахинею.       Элла осторожно подняла взгляд и встретилась с чистыми синими глазами принца. Тот изучал её и, судя по улыбке, оказался доволен увиденным. Принц по виду был чуть старше Эллы, и выглядел точно как на портретах. Орлиный нос, смуглая кожа, гладкие чёрные волосы, образующие на лбу «вдовий мыс» как и у его отца в молодости. Возможно, поэтому король пережил свою королеву, умершую при родах. Элла искоса посмотрела на короля. Тот, по-видимому, был изрядно пьян, и быстро потерял интерес к очередной девушке-претендентке на роль избранницы принца. Рыжеволосый же поднялся на постамент, приблизился к принцу и, поглядывая на Эллу, что-то прошептал тому на ухо.       — Прелестное создание, не откажетесь ли потанцевать теперь со мной? — спросил принц, осушая бокал игристого вина и передавая его Рыжеволосому.       — Это честь для меня, — робко отозвалась Элла, сделав ещё один реверанс.       Передав её принцу, Рыжеволосый незаметно удалился. Элла мигом потеряла его из виду, пока принц вёл её к центру бального зала. Она не успела его поблагодарить за представление, но это было уже не важно. Сейчас исполнение её мечты оказалось близко, как никогда. Она была готова танцевать с принцем, умолять его стоя на коленях перед всей толпой, даже выйти за него замуж, вопреки своим заветам. Элла сделала бы всё, что угодно, лишь бы Его Высочество соблаговолил отправить лекаря к её отцу. Любая цена будет недостаточно высокой за жизнь папы. Тогда, если её настоящее желание исполнится, ей уже не придётся есть третью ягоду и убегать под Холмы. Тогда она вырастет, состарится и умрёт в реальном мире. Тогда, быть может, она откажется от ведовства, и попытается стать счастливой. Дело оставалось за малым: попросить принца об услуге. Окрылённая танцем с Рыжеволосым и быстрым знакомством с королевской семьёй, Элла не представляла, какое жестокое разочарование ждёт её впереди. Принц оказался далеко не таким деликатным и чутким партнёром, что никак не отменяло его таланта и любви к танцам. Кроме того Его Высочество обнаружил в себе совсем нелицеприятную черту: он был весьма словоохотлив, если не сказать, что болтлив. Даже в перерывах между танцевальными па он умудрялся поделиться с Эллой подробностями своей личной жизни, словно она была первой, кому сам принц мог излить душу. Она слушала его внимательно, не перебивая, а лишь задавая наводящие вопросы, но с каждым новым танцем Элла начинала всё больше переживать, что не успеет задать свой самый заветный вопрос. Фея-Крёстная настойчиво предупредила её о недолговечности колдовства. В полночь все чары должны были рассеяться как дым, забрав с собой последний луч надежды.       Сменяли друг друга музыкальные композиции, один рассказ принца следовал за другим, а он всё танцевал и танцевал с Эллой, не желая даже дать ей передохнуть и выпить воды. Вскоре музыку стали перекрывать осуждающие шепотки. Многие девушки, прибывшие на бал с расчётом на блестящую партию, очень скоро перестали стесняться и открыто выказывали своё недовольство. Элла и принц стали центром всеобщего внимания, словно это её он избрал себе в жёны. Элле уже становилось дурно от чужого осуждения, от ярких огней, бесконечной пляски и громкой музыки, а принц всё не отпускал её. Она чувствовала себя такой же безвольной, как в тот момент, когда сёстры рвали её платье, а мачеха просто стояла в стороне и смотрела, не скрывая своего злорадства. Ей не хотелось верить, что и сейчас она находится под чьими-то умело наложенными злыми чарами, но всё вокруг переставало казаться реальным. Чем дольше Элла находилась рядом с принцем, тем меньше узнавала человека, с которым познакомилась в начале вечера: красота его начинала казаться какой-то неправильной, словно искусственной, как умело сделанная маска. Если бы он оставил её хоть на секунду и не мельтешил перед глазами, девушка смогла бы посмотреть на него сбоку, уголком глаза, как принято у чародеек, и только тогда, возможно, разобралась что не так, у Эллы оставалось всё меньше сил даже на самую элементарную ворожбу. Ей хотелось молить о помощи, но даже если бы она смогла, все окружающие продолжали равнодушно наблюдать за чужими мучениями, словно даже не догадывались, что происходит. Они завидовали Элле, не понимая, что она мечтает убежать отсюда подальше, а принц получал извращённое удовольствие от своего ужасного поведения. Он издевался над девушкой, высасывая из неё все жизненные соки, так, как никогда не делала даже леди Тремейн, а Элла была уверена, что худшего человека не может существовать на свете. Элла почувствовала давящую боль в груди. Ей хотелось порвать шикарный, усеянный драгоценными камнями корсет, чтобы вдохнуть полной грудью. Она могла вот-вот потерять сознание, и ощущала, как кровь отливает от лица и пальцев. Ноги стали почти ватными, но принц, словно догадавшись об этом, прижал её к себе неприлично близко. Элла подняла взгляд и увидела, как принц ухмыляется. Она пыталась отстраниться, но попытка была слабой. Мягкие ладони упёрлись в широкую, твёрдую, будто камень грудь, а принц, игнорируя желания Эллы потянулся своими губами к её лицу. Глаза Эллы расширились от ужаса, когда она замерла в ожидании неизбежного непрошенного поцелуя. Заметив её вялые потуги к сопротивлению, принц рассмеялся.       В себя она пришла лишь когда услышала бой часов. Колокол на самой высокой королевской башне начал отбивать полночь. Элла поняла, что это конец, но испытала облегчение. Она стала жертвой чьего-то злого умысла. Ужасно было осознавать, что принц оказался таким эгоистичным и жестоким, что едва не замучил её до потери сознания. Но вместе с чарами Феи-Крёстной начало спадать и другое колдовство, в ловушку которого попала Элла.       — Ваше Высочество, мне нужно уходить, — взмолилась она, стараясь не смотреть на прекрасное лицо, искажённое уродливым хищным оскалом. — Отпустите меня, прошу вас.       — Похоже, вам больше приглянулся лекарь моего папочки?! — с вызовом бросил принц, крепко схватив её за запястье. — И после этакого красавчика вам уже не по нраву сам принц?!       Девушка хотела было возразить, но запнулась. Принц сказал, что она уже познакомилась с лекарем, но единственный, с кем Элла успела побыть рядом до принца был тот молодой рыжеволосый парень.       — Этого не может быть! — она не смогла сдержать удивлённого возгласа.       С тех пор, как болезнь побывала в их краях впервые прошло уже десять лет, а рыжеволосый незнакомец едва ли был старше вчерашнего студента. И тут она всё сразу поняла и почувствовала себя невообразимой дурой. Рыжеволосый, которым она была так очарована в самом начале вечера оказался главным злодеем. Он никак не мог быть человеком, и всё его странное загадочное поведение при знакомстве и неземной облик, указывали только на одно: Рыжеволосый принадлежал к миру фэйри. Элле даже слегка полегчало, от осознания, что она не упустила последний шанс на исцеление отца. Надежды просто не существовало всё это время, но ей требовалось пройти через ад, чтобы просто узнать об этом. Элла на миг перестала сопротивляться, и принц ослабил хватку. Использовав эту заминку, она мгновенно вырвалась и исчезла среди танцующих пар.       Она бежала прочь из дворца минуя других гостей и слуг. В спину летели гневные крики принца, и кто-то даже пытался её остановить, но маленький паж, завидев девушку, взъерошенную и бледную от пережитого страха, распахнул перед ней главные двери, пока стражи не успели среагировать. Элла хотела бы поблагодарить этого маленького самоотверженного мужчину, ставшего её единственным невольным другом во дворце, но слишком торопилась, спасая свою честь и, возможно, жизнь.       Часы закончили отбивать свой такт как раз тогда, когда девушка покинула дворец и ступила на высокую лестницу, а это означало, что чары фэйри, такие тонкие и хрупкие, с каждой секундой будут спадать, пока не оставят Эллу в том виде, в котором та пришла на могилу матери — простоволосой и босой, в изодранном старом платье. Элла быстро сбегала вниз по ступеням и едва не подвернула ногу, запутавшись в лохмотьях подола. Одна из великолепных туфелек слетела и осталась лежать на лестнице, а вторую Элла на удивление ловко подхватила почти на бегу и с ней в руках стала спускаться дальше.       У ступеней её ждала карета, и кучер нервно ёрзал на козлах. Экипаж уже не выглядел таким же изящным и блистающим, но всё ещё оставался полноценным средством передвижения, а только это и было сейчас важно. Лакей, который её сопровождал, успел исчезнуть, но у Эллы оставалось достаточно сил, чтобы самостоятельно забраться в карету. Как только она оказалась внутри, кучер отхлестал лошадей кнутом и те понеслись быстрым галопом. Экипаж Эллы покинул королевский двор едва ли не в последнюю спасительную минуту, потому что бдительные стражи уже закрывала ворота, но всё равно можно было догадаться, что те благоразумно дали им уйти. Вероятно, они тоже пожалели беглянку, которая не зря так бежала от принца-садиста. Покинув королевский двор, Элла расслабилась на сиденье кареты, пока та ещё могла существовать в этом мире, скреплённая магией, и, проведя рукой по лбу, чтобы стереть пот, нащупала у себя на лице маску. Маска с драгоценными камнями и перьями развалилась прямо у неё в руках, рассыпав перья и бусины по всему полу, но Элла едва не рассмеялась от счастья. Она успела позабыть, что весь вечер провела в маске, а это означало, что никто из тех, кто видел Эллу во дворце, не сможет её узнать.       Чары полностью спали, когда карета поравнялась с кромкой леса. Элла прямо на ходу успела выскочить на дорогу, прежде, чем экипаж окончательно растворился в воздухе под ржание и топот незримых лошадей. Девушка ударилась коленями и руками о землю, но сразу поднялась, игнорируя тупую боль. Идти по королевскому тракту, огибающему лесные угодья, было слишком провокационно, а потому Элла не долго думая свернула на тропинку, ведущую прямо в лес. Пожалуй, только самые смелые и отчаянные могли ринуться в темноту леса ночью. Что ж, в ней определённо хватало и того, и другого.       Элла, стоило дороге скрыться за деревьями, сменила бег на шаг. Ещё немного, и она будет вспоминать всё произошедшее с улыбкой, радуясь, что ускользнула из проклятого дворца. Угадывая дорогу, ведущую к дому с помощью своего дара, Элла шла спокойно. Скоро должно было светать, но к этому моменту она уже окажется в безопасности. Приятные думы прервал конский топот, гулом разнёсшийся по лесу. Принц не собирался отпускать свою избранницу просто так, и это пугало Эллу. Ни один, даже самый дикий мужчина не станет так рьяно преследовать в лесу сбежавшую от него женщину, но принц действовал как одержимый, и Элла, уже не в силах двигаться достаточно быстро, приняла решение прятаться. Она выбилась из сил, её ступни, исколотые камнями и ветками, начинали яростно болеть, и девушка сошла с тропы, скрываясь между деревьями. Но принц, умелый охотник, нагнал её верхом и заметил, как мелькнул за кустами подол её розовой юбки. На своей резвой кобыле принц перескочил через бурелом и кустарник, и узнал свою беглянку даже в рваном мамином платье. Возможно, по броши с голубым камнем, приколотой на корсаже, а может по туфле, которую она так и не удосужилась выпустить из рук и тащила с собой, судорожно стискивая всю дорогу.       Спрыгнув с лошади, принц набросился на девушку, повалив несчастную на землю. Трава смягчила удар, но вес тела принца, навалившийся на Эллу, выбил из неё дух. А тот, не теряя времени даром, начал довершать то, чего не сделали сводные сёстры. Обрывки платья полетели во все стороны, обнажая бёдра и грудь Эллы. В глазах принца, которые казались почти чёрными, плескался огонь похоти. Сильные руки грубо проходись по её телу, оставляя красно-синие пятна. Не передать словами ту боль и страх, которые испытывала Элла в эти долгие минуты. Она уже предчувствовала, что если принцу удастся завершить начатое, то ей не уйти с этого места живой. Девушка могла бы свободно кричать, потому что никакое чужое колдовство больше не сковывало её, но никто не пришёл бы на помощь в лесной глуши. Элла сопротивлялась и отбивалась и через несколько минут возни на сырой траве, она нащупала выпавшую из руки туфельку. Ухватив украшенный кристаллами башмачок покрепче, она стукнула принца наотмашь, даже не видя, куда целится. Раздался вязкий хлюп и мужчина, скатившись с неё, схватился руками за лицо. Элла, в страхе отползая от принца, теперь увидела, что именно было не так с его внешностью, то, что старательно скрывалось от её ведовского взгляда. Вместо статного пригожего молодца перед ней ползал на коленях и визжал кособокий, покрытый струпьями фэйри. Никто иной, как подменыш из волшебного народца. Между его пальцев сочилась вонючая чёрно-зелёная кровь. Такие уродцы никогда не были нужны собственным родителям, а потому фэйри с радостью выменивали их на особо красивых человеческих детей, оставляя нарождённое чадо на воспитание людям.       Элла снова бросилась бежать, совершенно забыв усталость и про несчастную туфлю, прижатую к груди. Сказочный вечер обернулась настоящим кошмаром. Чем дальше погружалась девушка в лес, тем гуще становился предрассветный туман. Он уже клубился у неё под горлом, практически скрывая её полностью. Элла восприняла это как знак. Она сорвала с себя остатки платья, покрытого тёмной кровью эльфийского выродка. Ощутив прохладу на своей коже она почувствовала себя хорошо. Влажный туман касался синяков и кровоподтёков на её коже, даруя облегчение.       Элла не помня себя миновала лес, и чем больше светало, тем лучше она узнавала дорогу, ведущую к дому. Ни один лесной обитатель её не тронул, но в лесу оставалось чудовище страшнее любого зверя. Умер ли он в муках, или же выжил, Элла была уверена, что совсем скоро узнает об этом. Такие новости, касающиеся королевской семьи, никогда не оставались тайной надолго.       Добравшись до холма, она поняла, что всё ещё держит в руках свою туфлю, которая из предмета роскоши стала настоящим оружием. Каблук был покрыт обычной красной кровью, быть может чуть более тёмной, чем у людей. Может быть, всё произошедшее ей только померещилось, и она ударила самого настоящего принца? Тогда ей лучше вовсе не жить. Запрятав башмачок в один из кустов шиповника, растущих у холма, обнажённая Элла проскочила домой. Она заперла все двери в подвал и проплакала ближайшие несколько часов, пока совсем не рассвело.       Едва только спала утренняя прохлада, за ней уже пришла королевская стража во главе с верховным констеблем. Леди Тремейн с дочерьми успели вернуться из дворца, чтобы увидеть эту картину. Они как раз искали Золушку и ломились в подвальную дверь, но та не отзывалась. Бравые королевские ребята ловко сняли дверь с петель и вытащили нагую девицу на свет божий.       Элле разрешили надеть какую-то грубую холщовую хламиду, прежде, чем заковать в тяжёлые железные кандалы. Верховный констебль громко зачитал обвинения в измене королю и короне, а качестве доказательства её вины всем присутствующим представили пару прекрасных маленьких туфелек, которые обули на Эллу, чтобы убедиться в отсутствии ошибки. Туфельки, одна из которых была испачкана кровью, пришлись ей, разумеется, впору.       Мачеха, Анастасия и Дризелла тем временем строили из себя святую невинность. Они причитали о том, пригрели на своей груди гадюку, и вопили в три горла, пока девушку не усадили в закрытую телегу. Только убедившись, что их ни в чём не подозревают, Тремейны вернулись в дом.       Элла молчала. Ей хотелось бы кричать о том, что она только лишь защищалась, потому что их обожаемый принц на самом деле мерзкий фэйри, едва не лишивший её чести, но уж лучше в тюрьму и на плаху, чем остаток жизни провести в бедламе. Когда телега двинулась, навсегда забирая её из родительского дома, Элла жалела лишь о том, что не смогла попрощаться с папой. Она так и не проронила ни слова, невольно соглашаясь со всеми обвинениями.

***

      Два дня Элла провела под дворцовыми стенами, покуда для неё готовили виселицу. Два дня она ждала своей участи, сидя на хлебе и воде, что окончательно истощило её силы. В день накануне казни девушку навестили мачеха и сёстры. Леди Тремейн, Анастасия и Дризелла надели чёрные платья и чёрные вуали. Элла сразу почувствовала неладное и подбежала к решётке. Она так сильно вцепилась в холодные железные прутья, что пальцы побелели.       — Что, что произошло? — взмолилась Элла. — Уж не по мне ли вы преждевременно носите траур?       Мачеха молчала очень долго, наслаждаясь страданиями падчерицы, а затем ровным голосом произнесла:       — Поздравляю, Золушка, ты довела своего бедного отца, и он скончался.       Слова её камнем упали на душу девушки. Леди Тремейн улыбнулась и ушла. Анастасия и Дризелла посмотрели на сводную сестру с сочувствием, впервые в жизни, но промолчали и двинулись за матерью.       Сердце Эллы было разбито. Она сползла на пол и почти всю ночь просидела на холодном камне не смыкая глаз, покуда сон сморил её от усталости. На горизонте едва начало светлеть, как её разбудил настойчивый шёпот. Это были её знакомые домовые.       Брауни, заметив, что девушка просыпается, радостно и громко запели свою песенку:

Посмотри-ка, посмотри: Каблучок-то весь в крови! Ох, опасная девица, Разгадала тайну принца!

      — Вы всё смеётесь надо мной, — грустно произнесла Элла. — А ведь мне и правда страшно было бы жить в этой стране, зная, что через пару лет, а может даже и раньше, ей станет править эльфийский выродок под командованием кого-то из высших фэйри.       — Тем больше причин отыскать под Холмом настоящего принца! — мелодичный голос Феи-Крёстной раздался в стенах подземелья.       Яркий огонёк пролетел через прутья решётки. Элла сквозь силу улыбнулась своей благодетельнице, которую действительно была рада увидеть. Фея несла в своих хрупких ручках последнюю веточку со сморщенной ягодой боярышника, сиротливо болтающейся на ней.       — Мне так страшно, Фея-Крёстная, — всхлипнула Элла. Голос её дрожал, предвещая слёзы. — Как бы я не хотела встретить своего папочку на том свете, умирать я не готова.       — Вот выбор, который действительно изменит твою судьбу, дорогая, — фея положила веточку в ладони Эллы. — Идём со мной, и я обещаю, что ты никогда об этом не пожалеешь. Это во сто крат лучше, чем смерть.       Элла взяла ягоду и проглотила, даже не задумываясь, иначе болтаться ей самой в петле, так же, как этой ягоде на ветке.       — Умница, — подбодрила её Фея-Крёстная. — А теперь мы уйдём все вместе.       — Я готова, — твёрдо произнесла Элла.       Когда Эллу казнили, и люк под ней открылся, верёвка натянулась под тяжестью тела, и тут же обвисла безвольно. Петля оказалась пуста. Эллу искали и под подмостками, и на территории замка, и в её родном доме. Принц был настолько зол на исчезнувшую преступницу, что когда в доме Тремейн обнаружились книги по ведовству, цветы и яды, которыми она травила своего мужа, мать и двоих её дочек в тот же день казнили, как ведьм, напихав им в одежды камней и утопив в озере.