***
Декабрь выдался напряженным. В преддверии новогодних праздников по всем домам культуры устраивались масштабные концерты, подводились итоги года. Люди пытались закончить все свои дела, решить накопившиеся проблемы, чтобы вступить в новый год «чистыми», готовыми к новым испытаниям. Петербург в это время будто приобретал краски, наполнялся жизнью, каждый его уголок источал радость, и люди в нем становились добрыми, «теплыми». Арсений декабрь любил: любил эту оживленность на улицах, где каждый человек подобен муравью со своей целью, с собственным маршрутом; любил набитые людьми магазины, то рвение, с которым человек пытался отхватить себе нужный товар получше; любил песни и праздничные танцы, всюду играющую музыку; любил тот калейдоскоп красок, от обилия которых кружилась голова. Иными словами, он любил жизнь в декабре, в это время он чувствовал себя по-настоящему живым. Но большую часть этой кипящей энергией жизни он пропускал за работой. Декабрь был одним из самых плодотворных месяцев, в это время в городе проходили постоянные праздники, концерты, корпоративы, на которых Арсений частенько выступал, получая не только материальный доход, но и душевное спокойствие. Именно в песне он находил покой, отдушину, он любил свое дело всей душой и старался выкладываться на полную на любом мероприятии. Он был человеком сцены, он был рожден, чтобы приносить счастье. Арсений хотел подарить людям полную гармонию, чувство покоя и благодати. Может быть, он слишком сентиментален в этом плане, но его самого это всегда устраивало, и он никогда на жизнь не жаловался. Но этот новый год был особенным. Этот год Арсений впервые встретит с полной семьей, с людьми, дорогими ему, нужными, с теми, кого он по-настоящему любит и ценит. Кьяра и Алена —две путеводные звезды в его жизни. Он никогда бы и не подумал, что будет так счастлив, просыпаясь по утрам и понимая: есть для чего. Кьяре и года нет, но Арсений любит ее больше жизни, хранит как зеницу ока, она для него маленькое солнышко, озаряющее все окружающее пространство ярким светом, прекрасным и великолепным. Каждый день Арсений просыпается с мыслью — он этого не достоин. Не достоин того семейного счастья, что у него есть. Он неидеален, и он бы никогда не подумал, что именно ему Вселенная доверит это сокровище — семейное счастье. И он готов сделать ради своих девочек все: горы свернуть, покорить любую вершину, переплыть океан — все, чтобы показать им силу его безграничной любви. И он был готов вечно проклинать свой рабочий график, который все чаще и чаще по мере приближения праздников отдалял его от семьи. Он никогда не грубил жене, никогда бы не сказал ей что-то в обиду, только постоянная занятость отнимала у него все свободное время, и ему все чаще казалось, что он плохой муж и отец. Он пытался исправить свой график работы, чтобы выделить семье хоть на кроху больше внимания, потому что они заслуживают этого, заслуживают того, чтобы видеть его почаще, чем пару раз в день. Но жизнь артиста похожа на прогноз погоды: никогда не можешь быть уверен в точности расписания. И непредвиденные бури у Арсения случались чаще, чем ему хотелось бы. Иногда хотелось выйти из эпицентра циклона, отойти в сторону и «пожить нормальной жизнью», но буря никогда не уходит бесследно, никогда не исчезает полностью, всегда остается маленькая часть огромного урагана, которая идет следом, постепенно накапливая силы, чтобы вновь наброситься, бросить в самую гущу, затягивая обратно. Арсений каждый раз надеялся, что в этот раз пронесет, что буря обойдет его стороной, но никогда он не оказывался прав, всегда мощный поток событий застигал его врасплох, и он задыхался в огромной толще пыли и бесконечной грязи. Он никогда не выходил полностью сухим из воды. Искусство никогда не оставляет человека, оно живет в его сердце до самого последнего вздоха и умирает вместе с ним. — Можно еще воды? — хриплым голосом просит Арсений, когда Алена заходит в гостиную, где муж ее в это время распевается. — Арсюш, с тобой все хорошо? Это уже третий стакан за десять минут. — Все в порядке, — Арсений чуть запинается, голос его еще хрипит, и Алена недоверчиво хмурится, но ничего не спрашивает более, не хочет давить на мужа, — просто песня тяжелая, мне надо подготовиться. Жена его только лишь кивает и скрывается в проходе. Арсений блаженно выдыхает, когда слышит, как льется в соседней комнате вода. В горле у него в последнее время творится полный кошмар, и Арсений обеспокоен немного своим состоянием. Иммунитетом он отличался хорошим, но заболеть сейчас, накануне праздников, было непозволительной роскошью. Он знал, сколько людей рассчитывают на него, и подвести хоть одного из них было непередаваемой силы невежеством с его стороны. Он будет пить воду, пока голос его не вернется в норму, сейчас как никогда надо собраться и выложиться по максимуму. Арсений просто не может проиграть какой-то простуде. Под конец декабря Арсений почти не разговаривает: просто-напросто не может. Ему приходится записать песню, чтобы на концертах было с чем выступать; вряд ли кто-то обрадовался, если бы он хрипел в микрофон, как астматик, которому недостаточно воздуха, чтобы сделать глоток. Арсению это решение категорически не нравилось, но ничего сделать было нельзя; если ему надо петь под фонограмму, то он сделает это, даже если самого его это не устраивает. Помощница дает ему время на лечение до конца январских праздников, и Арсений не может отказать ей: сам ведь мучится и хочет поскорее избавиться от ненавистной хрипоты, что мешает ему наслаждаться любимым делом. Новый год он встречает с горой различных таблеток и сиропов, зато счастливый: семья ведь рядом, значит, ни одна простуда не может помешать ему наслаждаться временем, проведенным с родными. К врачу идти он категорически отказывается, объясняя все простым и упрямым «все в порядке, просто простудился», но сам нутром чувствует — что-то не так, это осознание отложилось у него где-то на глубине мышления, и тихо скулит оттуда, просит прислушаться к шестому чувству. Но Арсений во все это не верит, слушает, что говорит ему внутреннее состояние, но не верит в интуицию и так называемое шестое чувство. Он уверен во всех своих действиях и полагаться на голос души не привык. Для него существует только голос разума.***
Он искренне рад тому, что идет на поправку. Кажется, будто говорить становится легче с каждым часом, внутри легко и свежо. Арсений давно не ощущал себя таким свободным, для него это чувство особенное, по-своему запоминающееся. Только обретя вновь способность говорить и петь, он понимает, как сильно ему не хватало всего этого: он скучал по натяжению связок в его горле, когда только набирал обороты в песне, что чувствовал только он, и эта мелочь только сильнее вбивалась в память, вызывая легкую улыбку на губах при воспоминании об этих ощущениях; скучал по самому звучанию его сильного и крепкого голоса, способного вытянуть даже самые высокие ноты; скучал по самой песне, с потерей возможности разговаривать как будто сама песня умерла у него внутри, и в голове была сплошная пустота, темное пространство без луча света. Потерять это было сродни проклятию, и снова испытать это Арсений бы и врагу не пожелал. Радости его не было предела, Арсений сразу ощутил эту свободу внутри и снова взялся за работу. Он снова вышел на сцену, поражая зрителей еще более крепким и уверенным звучанием живого звука. Он не жалел голосовых связок, выступал на нескольких концертах в день и почти не бывал дома. Алена ничего не говорила; все-таки Арсений был счастлив, он буквально дышал песней, и лишать его воздуха Алене не хотелось. Но внутри все росло тревожное чувство, будто вот-вот должно произойти что-то плохое, настолько, что оно перевернет всю жизнь, вольется внезапно, как цунами, и оставит после себя необратимые последствия. Поэтому Алена в ужасе чуть не уронила телефон на пол, когда ей позвонила помощница Арсения и сообщила, что ее мужа увезли в больницу.***
Арсений, казалось, задыхался. У него будто выбили почву из-под ног и теперь он падает в бездну, в темную яму отчаяния и полной пустоты. Когда во время выступления он потерял голос, весь зал на мгновение погрузился в мертвую тишину. Музыка смолкла в тот же миг, как Арсений лишился голоса, шепотки на рядах между людьми тут же прекратились. Как будто время вокруг остановилось, и всё потеряло возможность говорить и двигаться. Но время остановилось только для Арсения. В тот момент, когда он перестал говорить, душа его упала в бездну. Безвозвратно. Весь мир для него потерял краски, стал черно-белым, пустым и холодным, где нет места радости, счастью. Арсений потерял интерес ко всему, а может, только к жизни. Все остальное для него не имело больше значения: ни гора анализов, ни диагнозы, выносимые врачами, ни дальнейшая судьба. Он выбыл из Вселенной, буря откинула его в сторону, избавилась как от ненужного мусора. Когда врач сообщил, что от чрезмерной нагрузки у Арсения образовались узелки на голосовых связках и что удалить их можно только хирургическим путем, Арсений молча подписал согласие на операцию и продолжил смотреть в окно, где крупными белыми хлопьями на Петербург опускался снег.***
Проснулся Арсений, как ему самому казалось, спустя вечность. Голова нещадно болела, в горле неприятно саднило, и безумно хотелось пить. Он приоткрыл глаза и потянулся, было, к стакану с водой, стоящему на прикроватной тумбе, как его остановила женская рука, которая легла ему на грудь и толкнула обратно на чрезмерно мягкую подушку. — Отдыхай, тебе нужно восстанавливать силы, — произнесла Алена с легкой улыбкой, выражавшей облегчение, и сама потянулась к стакану. Она взяла его и наклонилась к мужу, осторожно поднося стакан к его губам, стараясь не пролить воду. Арсений сделал несколько крупных глотков и благодарно кивнул, полностью откидываясь назад и удобно устраиваясь в постели. Говорить сейчас не хотелось, да он бы и не смог, наверное; после такой сложной операции, говорил врач, необходимо долго восстанавливаться и не напрягать голосовые связки. Арсений хотел уже снова забыться крепким сном, как увидел беспокойный взгляд жены в его сторону. Он мог бы списать все на ее волнение — все-таки она не меньше его переживала и сама выглядела уставшей, видимо, после долгого ожидания новостей — но он хорошо знал Алену и понимал — дело здесь не в волнении. Он чуть приподнялся на локтях и вопросительно посмотрел на жену. Та уставилась на него в ответ, не понимая, что он имеет в виду. В то же мгновение ее лицо озарилось пониманием и тихим выдохом облегчения. — Я попросила маму пока посидеть с Кьярой, она в порядке. Арсений посмотрел на нее своим «убийственным» взглядом, говорящим, что он знает, когда она врет ему или показывает непонимание, хотя прекрасно с первого раза поняла, что именно он хотел у нее узнать. Алена глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Она прикусила немного нижнюю губу, будто бы собиралась с мыслями и думала, как бы помягче сообщить ему неприятную новость. — Арсений, я даже не знаю, как сказать, — она грустно усмехнулась, в глазах заблестели слезы, — во время операции произошла некоторая заминка — подробностей я так и не поняла — и, в общем, хирург задел гортань и случайно сделал лишний надрез, — она снова вздохнула, одновременно вздрагивая и всхлипывая, — проще говоря, Арсений, — она медленно взяла его руку в свои и легко сжала, Арсений чувствовал, как она дрожит, — ты больше не сможешь говорить. Это необратимая ошибка. Врачи никак не смогут исправить своей оплошности. Она почувствовала, как рука Арсения обмякла в ее собственных, увидела, как изменилось его выражение лица, но не могла понять, что он сам чувствует, да и представить такое сложно было; вряд ли бы кто-то спокойно перенес бы такую новость. Они сидели не двигаясь какое-то время, пока Арсений не высвободил свою руку и просто лег, положив руки по бокам и уставившись в потолок. Алена вытерла тыльной стороной ладони вырвавшиеся слезы и медленно поднялась со стула. Она вышла из палаты и тихо прикрыла за собой дверь. Она знала, что Арсению нужно время, чтобы принять это.***
Арсений пытался свыкнуться с мыслью, что при пробуждении он больше не сможет пожелать любимой жене и дочери доброго утра, не сможет больше спросить, как прошел у Алены день в офисе, больше не сможет рассказывать сказки Кьяре, больше не услышит свой собственный смех; мир его, будто, погрузился в безвоздушное пространство, где почему-то он слышит всех, а его — никто. Он никогда и не думал, что его самый страшный кошмар может сбыться так стремительно, что и глазом моргнуть не успеешь. Арсения будто вверх ногами на дерево повесили и оставили в пустом безжизненном лесу. Он и представить себе не мог, как, оказывается, сложно жить, когда не можешь произнести ни звука. На врачей он обиду уже не держал — понял, что ничего это точно не даст — а с участью своей смириться все не мог. В голове все не укладывалось, как он на пике своей карьеры так оступился и упал в пропасть без страховки, утонул в бесконечной темноте и тишине. Иметь все, о чем только можно мечтать, и потерять в одночасье — осознание этого гораздо хуже смерти. Первое время после выписки Арсений проводил в спальне, просто лежал в кровати, ни на что не обращал внимания, абстрагировался от всего внешнего мира, оставшись один на один со своими мыслями, переживаниями. Он медленно, но верно продолжал убивать себя изнутри, хотя сам был уверен, что душа его умерла окончательно, распалась на атомы, не оставив после себя ничего, кроме бесконечной пустоты. Сложнее всего, наверное, было для него в первые минуты осознания подняться с кровати и покинуть комнату, чтобы банально удовлетворить свои физиологические потребности. Постепенно восстанавливаясь, он потерял всякую надежду на свое нормальное существование, и только один взгляд на дочурку побуждал его самосовершенствоваться, бороться со своими страхами, учиться жить со своей инвалидностью. Кьяра все еще была светлым лучом в его «темном царстве». Он все еще корил себя за свою упрямость и нежелание вовремя обратиться к специалисту за помощью, но именно этот опыт, наверное, сделал его умнее. Арсений понял, что надо учиться на своих ошибках. Он бы никогда не смог простить самого себя за то, что лишил себя воздуха сам, что только из-за него самого он больше не может выступать на сцене, приносить людям радость. Теперь его отрадой было написание песен. В дни своего творческого кризиса он мог часами сидеть над одной строчкой, мог не написать ничего; в дни хорошего настроения — что теперь случалось гораздо реже — он писал по паре песен в день и тогда был уверен: ему подвластно все. Наверное, и он, и Алена вернулись к прошлой гармонии, когда Алена решила снова выйти на работу — все время, пока Арсений восстанавливался, она не оставляла его, всегда была рядом и поддерживала — и оставить с ним Кьяру. Они оба боялись, что Арсений не справится, не выдержит, но оба также доверяли друг другу и знали, что все будет хорошо. Когда дверь за Аленой закрылась, Арсений остался совсем один среди всех своих мыслей, которые теперь казались чужаками, вторгшимися в его голову. Он пытался себя чем-то занять, лишь бы только все, что в нем скопилось, не вырвалось наружу и вновь не утащило его за собой. Кьяра спала в своей кроватке, и Арсений отошел к настежь раскрытому окну, подышать свежим морозным воздухом. Мысли кружили роем в его голове, разрывали его мозг на части, и каждая пыталась отхватить больший кусок. Перед глазами помутнело, и Арсений на какое-то время выпал из пространства, совсем не понимая, где он находится. Он открыл глаза и шумно вдохнул, сразу же начиная кашлять из-за чрезмерно холодного воздуха. Он немного повертел головой, фокусируя взгляд на окружающей обстановке, и с ужасом пошатнулся, понимая, что он стоит прямо в раме окна, в шаге от пропасти. Целый поток мыслей устремился прямо в центр мозга, и Арсения захлестнуло волной бесконечной ненависти к себе, к своей жалкой и ничтожной жизни. Он стоял буквально в шаге от смерти, и голова его раскалывалась от всей той боли, что разом набросилась на него. Органы чувств будто совсем перестали работать, и он оказался в полной пустоте без начала и конца. Он бродил по пустым коридорам минуты, часы, дни, недели, месяцы — казалось, что он ходит по этому лабиринту всю жизнь. Внезапная вспышка ослепляет его на секунду, и сквозь плотную темную пелену он слышит тихое, но различимое «папочка». Одного этого слова достаточно, чтобы в мгновение вытащить его из этой тьмы в настоящий мир. Детской кроватки он достигает в считанные секунды и крепко стискивает в объятиях дочурку. По его щекам текут слезы, и он понимает, что еще никогда не был так счастлив.***
10 лет спустя
Арсений легонько сжимает руку Алены, сидящей на соседнем кресле. Они вместе смотрят на выступающую Кьяру Арсеньевну — зарождающуюся звездочку в огромном океане звезд. Она со сцены бросает быстрые взгляды на родителей, и лицо ее каждый раз озаряется счастливой улыбкой. Арсений не может сдержать ответной улыбки, он как никогда горд за свою дочурку. Когда Кьяра в конце кланяется, Арсений одними губами шепчет «спасибо», и Кьяра кивает в ответ. Они всегда понимали друг друга без слов. С самого начала.