Мой сумасшедший

Из темноты раздался голос. Он говорил по-французски, но как-то странно. Возможно, итальянский, но смешанный, как будто говорящий пытался скрыть свой акцент. Франция не мог видеть говорящего. Его щека была прижата к дороге, скула впивалась в гравий, кровоточила. Его губы обхватили пустую бутылку вина. Он должен был умереть, отпасть от этого мира, превратиться в иллюзию. Там было теплее, безопаснее. Глаза не смотрели на него. «Франция! голос снова закричал: «что с тобой случилось?» Этот человек действительно звал его? Чего он хотел? Его сердце колотилось в тонкой груди, безумно билось, ожидая еще одного удара, еще большей боли. Он ожидал боли, даже наслаждался ею. Если бы только так его люди могли быть свободны, тогда пусть его тело разорится, но он не хотел их видеть. Он не хотел встретиться лицом к лицу со своими преследователями, людьми и народами, которые пришли посмеяться, когда он лежал истекая кровью. — Когда-то ты был таким великим, правда? Но кажется, что ты упал на себя сверху. Недостаточно осторожен. Ты должен был смотреть, куда идешь, пока ходишь с этой своей прекрасной головой, украшающей воздух. Застонав, Франс попытался сесть, но ладони его были сухими. Они горели, когда он пытался оторваться от Земли. Он снова упал. Повернув голову, он попытался найти своего мучителя. Его волосы упали на лицо-грязные, спутанные, окровавленные, скрывая от мира, мира от него. Он ощутил под пальцами кости, когда отодвинул волосы в сторону. Череп Франса треснул. Он умирал. «Чего ты хочешь?"Франция хрипит. Незнакомец посмотрел на него. Это был не очень красивый человек, худощавый, болезненный. Конечно, подумал Франция, я и сам не очень хорошо выгляжу. Я — просто избитое тело, оставленное умирать. — Ты пришел посмеяться надо мной? — спросил он, когда мужчина продолжал молча смотреть на него. — Нет, — ответил тот. — Тогда зачем вы пришли? — Чтобы ты снова стал великим — Тогда почему бы не исцелить меня, вместо того чтобы смеяться мне в лицо? — Неужели я смеюсь? — осторожно спросил мужчина. Он обмотал прядь своих темных волос вокруг тонкого пальца. — Ну, нет, но, — Франция почувствовал, как он стиснул зубы, когда говорил, — вы жестоки. — Мне нужно было привлечь ваше внимание. — Простой вопрос: «Как поживаете? — было бы достаточно. — Сказал Франция Он опустил голову и закрыл глаза. Солнце светило слишком ярко, человек раздражал. Он задавался вопросом, какое сейчас время года, как долго он там лежит, но ему было все равно. В спине и ногах он все еще чувствовал отпечаток австрийских сапог. «Где она? Где же она?"что обычно слабый голос кричал. Глупая и красивая дочь Марии Терезии, королева Франции, умерла. Австрия должна была это знать. Он никогда не должен был приходить, никогда не должен был приводить свою маленькую партию Британии и Пруссии, чтобы хихикать, когда Франция умирала. Он заплатил за него. Революционеры изгнали Австрию, кровью и позором. Они вырвали у него Бельгию. Они не потерпят аристократа, будь то человек или нация. — За год до моего рождения, —сказал мужчина, — вы захватили мой дом, Корсику. — Ах, так вы здесь, чтобы отомстить? — Франция слегка улыбнулась, несмотря на боль. Мне уже за всё отомстили. Он с насмешкой скатил эти слова с языка, надеясь, что человек скоро нанесет удар и уйдет. — Нет, не месть, но, пожалуйста, выслушайте меня. — Я устал и не знаю, кто ты такой. — Это придет со временем. Как я уже сказал, Я родился на Корсике. — Это объясняет твой глупый акцент. — Вы все французы одинаковые? Уделяя больше внимания тому, как мы говорим, забываете что мы должны сказать? — Возможно, — ухмыльнулась Франция, сдерживая стон.  — Парни в моей военной академии мучили меня из-за акцента, высмеивали при каждом удобном случае. Так получилось, что я возненавидел Францию и все, за что она стояла. — Ты научился ненавидеть меня.  — Утвердительный ответ. Я очень сильно тебя ненавидел. — Значит, ты здесь, чтобы позлорадствовать над своей незаслуженной победой? — Нет, я сражался с вами на Корсике, но вы восхищались мной. Ты дал мне место в своей армии, помнишь?  — Нет, я не могу вспомнить вас, месье. Я не помню эти дни. Моя голова всегда горит.  — Ты слишком много пьешь. — Да, я знаю Вы дали мне поручение в вашей армии, я… — С’иль Ву ПЛЭ, — хрипло усмехнулась Франция, — не утомляй меня рассказом о своей жизни. Почему ты здесь? — Вы смеетесь надо мной, сэр. Даже когда ты умираешь, ты смеешься. Я не могу этого вынести. Я не позволю людям смеяться надо мной. — Тогда вам лучше быть забытым, месье. Ибо никто не выше шуток. Даже Бог. — Ах, но я не хочу, чтобы меня забыли. Если они будут смеяться, пусть смеются века спустя и все еще в страхе. Я намерен править этим несчастным миром. Я намерен править всем. — И ты намерен начать с уже разрушенной земли, чтобы увеличить свое суперэго, Мой бедный безумец — Нет, Франция, со мной ты не будешь таким, не ступенькой, не мостом. Ты будешь моим, и у тебя будет весь мир. Я восстановлю тебя и сделаю из тебя нечто большее, чем ты когда-либо был. Я вытащу тебя из канавы и превращу в величайшую империю всех времен. — Императором которой ты станешь?  — Конечно. Никто не знает мои планы так, как я. — Я думал, ты меня ненавидишь. — Может быть, и так, но мне суждено править тобой, а тебе-следовать за мной во славу Твою. — Но, — простонала Франция, — вы говорите глупости. Мои люди рассеяны или очищаются в пенящейся крови. — Я положу этому конец, — ответил человек, опустившись рядом с ним на колени и испачкав белые штаны. Он осторожно приподнял Францию и прислонился к нему. — Я позабочусь о тебе. Вашим людям придется убить так много, но им не придется убивать друг друга. Италия, Австрия, Египет, Англия…они все узнают твою силу, а ты их слабости. Ты будешь править вечно. Мужчина поднял Францию на руки и прижал к себе, как ребенка. Ослепленный солнцем, Франция нащупал шею человека, нашёл ее, обхватил руками, прижался. — Куда ты меня ведешь? — Он захныкал.  — В больницу. Там вы найдете покой и исцеление.  — Вы дадите мне еще вина? — Я дам тебе победу. — Вино легче достать, — пробормотала Франция в плечо мужчины. Хотя ему уже нравилось, когда его носили. Тепло другого человека, близость, забота, с которой он держал его, все это наполняло его желанием любить и быть любимым. Он хотел закрыть глаза и позволить кому-нибудь другому вести его: «мсье, не скажете ли вы мне ваше имя? — Меня зовут Бонапарт, — сказал мужчина, — Наполеон Бонапарт. — Ах, один из этих горящих революционеров. — Да, один из таких. — Что ж, Месье Бонапарт, вас будут помнить. По крайней мере, со мной. С этими словами Франция закрыла глаза, позволив себе снова быть поглощенным забвением.