Невыкупная

Она очнулась практически в полной темноте. Голову будто сдавило железными тисками, от горько-солёного привкуса во рту мутило, всё тело сотрясала неприятная крупная дрожь — в доме стало ещё холоднее. Несколько минут Терра сидела, бессмысленно зацепившись взглядом за едва различимые очертания мебели. Мысли были вялыми и обрывочными; хотелось снова закрыть глаза и отрешиться от мира, хотя бы на пару часов, чтобы окончательно прийти в себя, но в таком случае она рисковала подхватить что-то пострашнее банального насморка. Терра не собиралась ни болеть, ни нарушать данное мистеру Эвансу обещание не вредить себе любыми известными способами, пусть оно касалось не именно здоровья, а жизни в целом — не стоит настраивать судебного исполнителя против себя, раз он к ней настолько лояльно настроен, что разрешил провести последнюю ночь дома, а не в полицейском участке. Поэтому, как бы не было сложно, нужно взять себя в руки и продолжить то, чем она занималась до прихода нежданных гостей. Тяжело опираясь на стену, Терра медленно поднялась на ноги, болезненно скривившись от прошившей тело колючей волны, видимо, в этот раз приступ получился особенно сильным. Хорошо, что рядом никого не оказалось. Не великое счастье — переживать повторно свой самый худший кошмар. Добираться до кухни пришлось на ощупь: загустевший к ночи туман приглушил и так неяркий свет уличных фонарей, а мрачная обстановка холла, подобранная исключительно в тёмных тонах, даже в редкие ясные дни холодная и сумрачная, сейчас и вовсе напоминала Чёрную дыру. Уже оказавшись в нужном месте и споткнувшись по пути о незадвинутый стул, Терра порадовалась тому, что дальновидно заранее приготовила свечу и спички — сколько ей потребовалось бы времени, чтобы найти их? А так через полчаса она уже грела озябшие пальцы о кружку с кофе. И думала. Отчего-то первое, что выхватило сознание из мешанины мыслей, было известие о новом — для неё — статусе дома. Их семья жила в нём двадцать лет, и Терра, при всей нелюбви к хранящему неприятные воспоминания месту, по умолчанию считала его своим, как делал бы в этом случае любой, не посвящённый в юридические тонкости человек. А вот отец, наоборот, знал обо всём давно, если не с момента их приезда в Невск, то после смерти бабушки и оглашения её завещания — наверняка. Не мог не знать. Возможно, именно поэтому он настаивал на Рейнском университете — одном из лучших, а значит, и весьма дорогом, тогда как Терра предпочла бы более скромный (прежде всего в финансовом плане) вариант. Отец не стал слушать её аргументов, поступив по-своему, и теперь за его безрассудство придётся расплачиваться ей. На что он вообще рассчитывал, беря такой огромный кредит без залога? Был настолько уверен, что зарплаты государственного служащего хватит для его погашения или… Терра судорожно вздохнула, сильнее стискивая чашку ладонями. Или отец изначально знал, что не закроет заём, и был готов добровольно пойти на Личное участие, превратиться из свободного человека в чью-то бесправную собственность только ради того, чтобы обеспечить ей, своей дочери, надежду на достойное будущее? Объяснение Терре категорически не нравилось: отец, рационалист до мозга костей, не понимал и не поддерживал подобные широкие жесты, отдающие, как он сам говорил, дешёвым романтизмом. Но другой, менее бредовой версии, как ни старалась, она придумать не могла. В здравом уме отца Терра не сомневалась, а подозревать миссис Браун в преступных намерениях не было оснований: комиссар Перуни тут же связался бы с ней, заподозри он неладное, его профессиональному чутью Терра доверяла. В любом случае, исправить что-либо уже невозможно. Узнай она раньше, как плохо обстоят их дела, непременно приложила бы все силы и постараться если не спасти ситуацию, то хотя бы сделать её не столь фатальной. Теперь оставалось только смириться — ровно настолько, чтобы не наделать глупостей. Терра знала законы на обычном обывательском уровне, этого было слишком мало для обретения свободы, но вполне достаточно, чтобы получить на свою голову новые неприятности. Нужно для начала выяснить, что из себя представляет её хозяин и есть ли хоть малейший шанс выторговать у него отсрочку и самой погасить кредит. Господин судебный исполнитель как официальное лицо не откажет в консультации, это наверняка входит в перечень его обязанностей. И даже если нет, никто не помешает ей задать нужные вопросы. Прихватив свечу, Терра вернулась в холл. Спать, несмотря на слабость, не хотелось, да и вряд ли можно было бы заснуть после такого известия. И всё же следовало найти, чем заняться — её ждала долгая безрадостная ночь. Немного подумав, Терра пошла в левую, противоположную кухне часть дома. Там находилась библиотека и по совместительству — кабинет отца, единственное место, кроме храма, где она не чувствовала себя лишней и вечно всем мешающей. В комнате ничего не изменилось. Терра с удовольствием вдохнула полной грудью до последней ноты знакомый запах: горечь отцовского табака, приглушённая томная сладость паркетной мастики, пыльная сухость бумажных книг. Захотелось снова, как в детстве, схватить с полки первый попавшийся том, забраться с ногами на приятно хрустящее истёртой кожей кресло, провести кончиками пальцев, дрожа от нетерпения, по корешку и зачитаться выдуманной кем-то историей — до головокружения и чёрных мушек перед глазами, пока не хлопнет входная дверь, сообщая о приходе отца, не позовёт на ужин мама, не крякнет раздражённо протянутый в бабушкину комнату колокольчик. Всё это вспомнилось так живо, будто было только вчера, да нет, что там — минуту назад, заставив заполошно забиться сердце. Повинуясь неожиданному порыву, Терра потянулась к ближайшей полке и вдруг отчётливо поняла: она не сможет. Прикоснуться, сдвинуть с места, нарушить заведённый однажды порядок. Не потому что дом ей больше не принадлежал — он никогда её и не был, а будто это могло оскорбить память тех, кто когда-то жил в нём, но навсегда покинул. Только сейчас Терра отчётливо поняла, что осталась на этом свете совсем одна. Родственники с обеих сторон не в счёт: ни отец, ни мать не поддерживали с ними отношений, а она в своём новом статусе чужой собственности и подавно им будет не нужна. Это не унижало, просто сильнее подчёркивало её одиночество. Даже в Берне Терра не чувствовала такой пустоты за спиной. Пусть они и не виделись с отцом, но она знала, что он где-то есть, живой и знакомый до последней морщинки, оплот и якорь её жизни. Теперь всего этого не было, и Терра самой себе казалась утлой лодчонкой, унесённой в бурное, растревоженное штормом море: ни вернуться к берегу, ни выбрать маршрут, всё, что осталось — бултыхаться в плещущих через борта волнах, пытаясь окончательно не развалиться под напором стихии. Дверь закрылась почти бесшумно. Терра оглядела рассеянным взглядом тёмный, освещённый единственной свечой коридор. После накрывшего её в библиотеке откровения она и вовсе не знала, чем себя занять. Если только устроить себе прощальную экскурсию по дому. Губы против воли сложились в печальную усмешку: весь этот приезд — одно сплошное прощание. С другой стороны, было бы гораздо хуже, не имей она возможности сказать последнее «прости» тому, что составляло большую часть её жизни. Ничто не станет тянуть назад, давить на плечи грузом неоконченных дел. Все мысли занимало будущее — туманное, горькое, отвратительное в своей безнадёжности, и на прошлое не оставалось сил. Хотелось сбросить его, как лягушачью кожу, превратившись в прекрасную царевну из полузабытой сказки, услышанной в детстве. Терра не была наивна и понимала, что на самом деле оно никуда от неё не денется, затаится в закоулках памяти и будет также жалить в самые неожиданные моменты. Но можно хотя бы отчеркнуть его, поставив символическую точку. Деревянная лестница на второй этаж тихо поскрипывала под её ногами — то ли сетовала на старость, то ли делилась новостями с долго отсутствовавшим домочадцем. Преодолев последнюю ступеньку, Терра не раздумывая направилась в комнату матери. Там было пыльно и пусто. Отец, никогда не отличающийся сентиментальностью, после смерти жены легко избавился от её вещей, передав их местному приюту для нуждающихся. «Зачем копить всякий хлам?» — равнодушно пожал он плечами в ответ на растерянное «Совсем-совсем всё, мистер Торн?» одного из социальных работников, пришедших забрать неожиданно щедрое пожертвование. Терра, наблюдавшая из-за шторы, как они споро (наверное, опасаясь, что отец передумает) скидывают в коробки и корзины мамины платья, кулинарные блокноты, даже начатые вышивки и смятые на задниках тапочки, тихо радовалась про себя, что успела забрать любимую брошь матери. Она так и не нашла в себе сил признаться в этом отцу, вдруг он заставил бы её отнести «этот хлам» в приют? Но теперь под действием странного чувства, возникшего в библиотеке, совершённый в детстве поступок казался особенно неправильным. Терра осторожно отколола брошь, провела по ней пальцем, привычно задержавшись на нижнем крыле ласточки, где не хватало одного камушка, и аккуратно положила её на подоконник. Следующей по коридору была спальня отца. Заходить сюда Терре не разрешалось, за исключением тех случаев, когда она приносила хворающему отцу чай, если мать оказывалась на тот момент занята. Она помнила, как мышкой проскальзывала в дверную щель, трясущимися руками расставляла на комоде посуду и почти выпрыгивала обратно в коридор, стараясь при этом не смотреть в самый дальний тёмный угол, из которого за ней со зловещей ухмылкой наблюдал человеческий скелет. Страх прошёл лет в десять, когда ей в руки попалась большая иллюстрированная энциклопедия. Вид внутренних органов животных в разрезе вызывал странное болезненное любопытство: от ужаса и отвращения по коже ползли мурашки, но оторваться от книги было невозможно. Терра даже в тайне от родителей сбегала на местную скотобойню и потом месяц не могла есть мясо, старательно выковыривая его из тарелки. К тому моменту, как ей открылся внутренний мир человека, страсти улеглись. Теперь на скелета она косилась с плохо скрываемым любопытством, безнадёжно мечтая однажды рассмотреть его поближе. Поддавшись воспоминаниям, Терра шагнула к скелету. Огонёк свечи от резкого движения дрогнул, но быстро выровнялся, пустив тёплые жёлтые блики по молочно-белым фарфоровым костям. Интересно, как он попал сюда, в этот чопорный дом, насквозь пропитанный духом давно канувшей в лету, как мифические динозавры, Великобритании? Отец ничего не рассказывал ей о предках по своей линии, но Терра сама порылась в городском архиве и кое-что нашла: их ветвь через десятое колено восходила к эмигрантам из Англии, покинувшим острова в первую волну Экспансии. Подтверждения этому были весьма расплывчатыми, но, видимо, их хватило, чтобы её прапрадед, судя по его примечаниям к генеалогическому древу — ярый роялист и не менее ревностный протестант — решил громко заявить о своих корнях, построив особняк в псевдо староанглийском стиле. Вряд ли он позволил бы нарушить тщательно продуманный интерьер столь выбивающимся из него предметом. Скорее всего, к появлению скелета в спальне приложил руку отец — только врачам и отъявленным циникам может понравиться подобное соседство, а мистер Дэвид Торн был и тем, и другим. Что теперь станет с его необычным сожителем? Терру не то чтобы сильно волновала судьба фарфорового истукана, но ей вдруг иррационально захотелось, чтобы скелет не попал в чужие руки. На мгновение мелькнула мысль разбить его: один толчок — и всё. Останется лишь горка неопознаваемых и никому не нужных осколков. Лицо вспыхнуло от фантомного стыда, будто она уже совершила непоправимое, в груди гулко стукнуло, оборвалось, окатило с головы до ног липким жаром. Терра отшатнулась от скелета, на ватных ногах вышла в коридор и уже там, словно обретя второе дыхание, почти бегом бросилась к замаячившей впереди двери. Это была её комната. Длинная и несуразная, с узким, как бойница в древних замках, окном, выходящим на север, отчего и так неуютное помещение казалось ещё мрачнее. Когда-то здесь располагалась гардеробная, и стойкий аромат лаванды так и не выветрился с годами. Терре он даже нравился, в отличие от матери, каждый раз недовольно кривящей губы, стоило ей зайти в комнату дочери. «Мертвечиной воняет», — процедила она как-то сквозь зубы, находясь в особо скверном расположении духа. Терра не решилась расспрашивать, боясь вызвать у родителей гнев за неуместное и праздное любопытство, а с годами эта странность миссис Торн перестала вызывать удивление: люди порой делают и более необычные вещи. Знакомый до последней нотки запах заставил на минуту выпасть из реальности, с головой окунувшись в воспоминания. Они не были ни болезненными, ни приятными, просто промелькнули перед глазами, как страницы некогда прочитанной и уже почти забытой книги, по ошибке взятой с полки: и перечитывать не хочется, и оторваться невозможно. Терра любила это состояние узнавания, порой специально погружалась в него, даря себе приятные моменты в компании хорошей книги. Но сейчас мысли о будущем упорно выталкивали её из плотного марева всплывших в мозгу картинок, как пузырёк воздуха, не давая сосредоточиться ни на одной детали, превращая память в затейливый калейдоскоп. Устав от их мельтешения, Терра крепко зажмурилась, потирая вновь занывшие виски. Кажется, ничего хорошего из её идеи устроить прощальную прогулку по дому не выйдет. Лучше вернуться на кухню, там хотя бы тепло и можно сварить кофе — лучшее средство от любых печалей. Уже на лестнице её будто кто-то окликнул. Терра не верила в призраков, да и возвращаться на второй этаж не было желания, но она снова, как в детстве, не смогла проигнорировать ни утративший даже в посмертии властных интонаций голос, ни отданный им приказ. Дверь поддалась с трудом. Дрожащий огонёк свечи выхватил из мрака массивный комод, кровать под балдахином, кресло с неудобной высокой спинкой. Здесь умирала бабушка. Их первую встречу Терра запомнила в мельчайших подробностях. Она устала после долгой дороги, замёрзла и хотела есть. Родители оставили её в холле, вместе с вещами, а сами куда-то ушли. Терра боялась, что про неё забудут и она так и останется сидеть на жёстком чемодане, с тревогой вслушиваясь в казавшееся громогласным тиканье настенных часов. Вечность спустя вернулась мать и повела её наверх. В комнате, куда они пришли, было темно и плохо пахло. На кровати, опираясь на подушки, полулежала старуха — настоящая ведьма из страшных сказок, Baba Yaga Costyanaya Noga, съедающая непослушных детей. — Подойди, — приказала старуха неожиданно крепким, полным сил голосом, так не вязавшимся с её тщедушным телом. Кто-то подтолкнул Терру в спину. Она, сделав по инерции пару шагов, упёрлась в пол носками ботинок, чтобы остановиться. — Ближе! На этот раз отец взял её за руку и подвёл вплотную к кровати. Старуха, приподняв сухие жёлтые веки, скосила на них глаза, скривила бесцветные губы, потребовала, указав скрюченным пальцем на серого тряпичного зайца, которого Терра прижимала к груди: — Дай! Отец отобрал игрушку, почтительно вложил в трясущиеся, покрытые безобразными коричневыми пятнами руки. Терра не дыша следила за своим сокровищем, готовая в любой момент броситься на выручку: «Пусть лучше меня! Пусть лучше я!» Кажется, заклинание сработало, потому что старуха, брезгливо отбросив зайца, повелительно махнула рукой, ни к кому конкретно не обращаясь: — Иди! Отец, отвесив низкий поклон, вывел Терру в коридор, где их дожидалась невысокая женщина с бледным уставшим лицом — как выяснилось позже, домработница и сиделка в одном лице. Она проводила их на кухню и тут же убежала, повинуясь настойчивому дребезжанию висящего на стене бронзового колокольчика, буркнув что-то вроде «мне некогда, сами разбирайтесь». Впрочем, её присутствие и правда больше не требовалось: мать со всем справилась сама. Терру, от всего пережитого уже едва стоящую на ногах, наконец накормили — безвкусным, но довольно питательным, а самое главное горячим супом — и уложили спать. Утром ей сказали, что жить они теперь будут здесь и объяснили правила: не кричать, не бегать, не заходить без разрешения в комнату бабушки, не мешать взрослым. На последнем пункте особенно настаивала мать: теперь присмотр за домом и его капризной хозяйкой полностью лежал на её плечах, и миссис Торн некогда было заниматься чем-то другим. Терра оказалась предоставлена самой себе. Большую часть времени она проводила в своей комнате, лишь иногда выбираясь в сад, если таковым можно назвать крохотный, по пояс заросший крапивой кусочек земли за домом. Причиной её заточения была вовсе не плохая погода — от долгого сидения в четырёх стенах Терра чувствовала себя хуже, чем от промокших ног или противного насморка. Дело оказалось в другом: комната бабушки располагалась почти напротив лестницы, так что куда бы не приходилось идти — спускаться вниз или подниматься на второй этаж — путь лежал только мимо неё. Терре приходилось всегда долго набираться храбрости, прежде чем прокрасться мимо приоткрытой двери, каждый раз внутренне обмирая от мысли: сейчас её увидят, услышат и тогда… Даже знание того, что эта жуткая старуха — её прабабушка, больной и беспомощный человек (Терра видела, как мать кормила ту с ложки, будто маленького ребёнка), не уменьшало страх перед внезапно появившейся родственницей, а наоборот, увеличивало его в разы — каково жить в одном доме с живым воплощением своих ночных кошмаров? А если однажды они станут реальными?! И никто не сможет её защитить… В конце концов именно так и случилось. С их переезда прошло чуть больше месяца. Несколько дней стояла удивительно хорошая погода — сухая и тёплая, так и манившая выбраться на улицу. Терра не устояла. Она благополучно миновала коридор и уже поставила ногу на первую ступеньку, как в спину ударило не терпящее возражений: — Подойди! Терра замерла застигнутым врасплох мелким зверьком: ни вздохнуть, ни пошевелиться, иначе обнаружат и сожрут. Вдруг ей просто послышалось? — Подойди! — разрушил её надежды повторный приказ. Спросить, что делать, было не у кого: отец с утра до вечера пропадал на работе, домработницу уволили, а мать ушла за лекарствами в аптеку и на рынок. Терра и помыслить не могла о том, чтобы нарушить приказ родителей не заходить в комнату бабушки без разрешения, но и её ослушаться тоже нельзя, тогда накажут сильнее. Как же поступить? Терра на цыпочках подкралась к двери и встала на пороге — так она не нарушала правило и могла хорошо видеть бабушку. — Сядь! — не унималась та, тыча скрюченным пальцем в кресло. Всё стало ещё хуже. Мать вряд ли поверит в её оправдания, а бабушка (Терра отчего-то была абсолютно уверена) промолчит. К наказанию за ослушание прибавится ещё одно — за ложь. Последнее в их семье порицалось особенно сильно и каралось достаточно сурово: рассказать о совершённом «грехе» сердитому, пыхтящему, как паровоз, дядьке в церкви, сорок раз прочитать длиннющую скучную молитву, неделю провести в своей комнате без игрушек и книг. Нет-нет-нет! Ей совершенно не хочется часами стоять на коленях в углу перед деревянным крестом или идти на службу — потом у неё весь день болит голова, а вся еда приобретает противный маслянистый привкус. Пусть лучше ей попадёт за то, что она не выполнила приказ бабушки — так её всего лишь отчитают и оставят без ужина, заменив его на хлеб и воду. Терра отшагнула обратно в коридор, намереваясь продолжить свой путь, но старуха не собиралась отпускать её просто так. — Ты заставляешь меня ждать, — злобно прошипела она. — А я не люблю повторять дважды и не люблю, когда мне не подчиняются. Сядь! Или хочешь, чтобы я выгнала вас на улицу? Будете жить на помойке. А там холодно и сыро, и ещё бегают крысы, злые, вечно голодные крысы! Ты им на один зуб, девчонка. Терра испугалась по-настоящему. Она не знала, насколько эти угрозы реальны, но поверила в них безоговорочно. Пусть лучше её накажут, чем такое. Терра послушно забралась на кресло, забилась в самый уголок, прижимая к груди любимого зайца и стараясь не смотреть в сторону кровати. По ощущениям, она просидела так довольно долго, пока внизу не хлопнула входная дверь и старуха наконец-то не отпустила её коротким «Иди!». Терра со всех ног бросилась в свою комнату и не выходила из неё до ужина. Теперь подобное происходило минимум раз в неделю, едва мать отправлялась по делам. Если Терра не приходила сама, бабушка начинала названивать в колокольчик, дёргая его с такой силой, что пару раз отрывала верёвку. Это вызывало подозрения у родителей, и чтобы не врать им, пришлось смириться, благо что они так ничего и не узнали. Тогда Терра не понимала, зачем старуха мучила её, и только в Берне, в окружении незнакомых людей, до неё дошла горькая и жуткая в своей простоте истина: бабушке было очень одиноко, но скверный характер, помноженный на высокомерие и семейную спесь, не позволяли ей по-человечески попросить проявить к ней толику участия. Огонёк свечи осторожно выхватил из темноты громоздкую кровать, наполовину закрытое шторами окно, торчащие из-под кресла тряпичные заячьи уши: Терра сидела с бабушкой накануне её смерти, убегая, впопыхах обронила игрушку, а потом так и не смогла его забрать. Бедный зайчик провалялся на полу всё это время, видимо, приходящая раз в месяц нанятая для уборки женщина не слишком хорошо выполняла свои обязанности. Подняв игрушку с пола, Терра усадила её на комод и забралась с ногами на кресло, как делала в детстве. В комнате бабушки было ощутимо холоднее, чем во всём остальном доме (или ей просто так казалось), но уходить отсюда отчего-то не хотелось — она впервые не почувствовала себя чужой, как случайно заглянувший на огонёк незваный гость. Чем не повод остаться здесь? Терра перевела взгляд на застеленную белой простынёю кровать и зябко передёрнула плечами: у неё впереди долгая, очень долгая ночь.

* * *

Эванс чертыхнулся и потряс ушибленной рукой. Уже почти полчаса он стучал в дверь, но дом словно вымер. Впрочем, так оно было. Отчасти. Одна жилица там точно была, по крайней мере, вчера. Эванс несколько раз сжал и разжал кулак, пытаясь избавиться от неприятных колких мурашек. Зря он оставил мисс Торн дома. Даже мужчинам нелегко смириться с мыслью о будущей неволе, а уж молодой образованной девушке… Могла и наделать глупостей. А ведь сначала он не собирался так поступать. Вполуха выслушав уговоры шерифа, Эванс решил настоять на соблюдении всех формальностей и оставить мисс Торн до утра в тюрьме. Даже увидев её и отметив, как спокойно и достойно она восприняла шокирующую новость, он был твёрдо намерен не изменять своего решения. Но в последнюю минуту вдруг передумал. И теперь пожинал плоды неожиданной слабости — девчонка всё-таки сбежала. Это не удивило, а скорее, разочаровало его. Серьёзных последствий на службе можно было не опасаться — подобные случаи уже происходили, и никто из провинившихся не понёс наказания. Ну пожурят, лишат денежной премии, на пару месяцев отстранят от выездной работы, заставив возиться с бумажками. Но ни увольнение, ни другое какое-либо серьёзное взыскание ему не грозит, а всё остальное можно пережить. Гораздо сильнее его угнетала мысль о том, что он мог так ошибиться в мисс Торн. Она показалась ему вполне разумным человеком, не способным на такие банальные глупости вроде побега. И вот на тебе — сбежала! Эванс со злостью снова стукнул кулаком по двери, и та вдруг распахнулась. От неожиданности он едва не упал и с досадой уставился на виновницу своих невесёлых мыслей. — Доброе утро, мисс Торн, — взяв себя в руки, вежливо поклонился Эванс. Девушка лишь слегка кивнула в ответ: — Простите, что заставила вас ждать. Она шагнула в сторону, пропуская его в дом. Эванс быстрым, наметанным взглядом осмотрел холл. Со вчерашнего вечера здесь ничего не изменилось: ни признаков выплеснутой злости, ни следов поспешных сборов. Её вещи так и стояли в углу, похоже, к ним вообще не прикасались. Интересно, чем она занималась всю ночь, одна, в пустом доме? Вряд ли читала книгу. Плакала? Или молилась? — Вы сказали, что заедете за мной в восемь, а сейчас только половина седьмого, — отвлекла его от раздумий мисс Торн. — Я помню, — задумчиво протянул Эванс, не оборачиваясь. — Но мне необходимо было… — Убедиться, что я не сбежала? — Решить ещё несколько вопросов, — спокойно закончил он, игнорируя язвительное замечание. — Вчера под действием шока вы не смогли мне ответить, но теперь наверняка способны рассуждать более здраво. Возможно, у вас есть родственники или друзья, которые готовы помочь вам с выплатой долга или стать поручителем в случае, если господин Хоган даст вам отсрочку по платежу. Кроме того… — Хотите кофе? Эванс резко обернулся. Мисс Торн не смутилась под его прямым взглядом, ответив ему тем же. Можно было не сомневаться: она ни на йоту не поверила его словам. Но Эванс не собирался оправдываться, в конце концов он всего лишь делает свою работу и его вины в случившемся нет. Девушка ничего больше не сказала, развернулась и ушла в глубь дома. Эванс секунду помедлил и двинулся следом. Нет, не плакала. Глаза покраснели, но не от слёз, а как у человека, который мало и плохо спал. Платье измято, но волосы тщательно собраны. Скорее всего, долго не могла уснуть, ходила, думала, пытаясь найти выход. И задремала лишь под утро, возможно, прямо здесь, на диване в холле. Но умыться и расчесаться не забыла. Похоже, девица с характером и не так проста, как кажется на первый взгляд. В кухне, где он оказался, было на удивление тепло. Мисс Торн молча стояла у плиты спиной к двери. Эванс опустился на стул, повертел в руках оставленную на столе серебряную ложечку, не зная, стоит ли возобновлять разговор. И едва не выронил её, когда мисс Торн неожиданно сказала: — К сожалению, у меня нет никого, к кому я могла бы обратиться. Отец осиротел очень рано, его воспитывала бабушка, как вы знаете, это её дом. — А родственники вашей матери? — О них мне и вовсе ничего не известно, так что они вряд ли возгорят желанием выплачивать огромную сумму за свалившегося на их головы непонятно кого. Мисс Торн поставила на стол две чашки и снова отвернулась к плите, намекая, что желание разговаривать у неё закончилось. Эванс тоже молчал, рассматривая изящные чашечки из белого фарфора. Скорее всего, прабабкино наследство. В праздники их доставали из шкафа, натирали мягкой тряпочкой до блеска, пили из них кофе, а потом снова убирали — до следующего торжества. Осознаёт ли мисс Торн, что пользуется ими в последний раз? — Значит, вы думаете, что господин Хоган может дать мне отсрочку по платежу? — снова нарушила сонную тишину кухни мисс Торн. — Я бы не очень на это рассчитывал. — Эванс не хотел давать девушке ложной надежды, но и замалчивать имеющиеся юридические факты тоже не мог. — Однако подобные случаи бывали. Хотя и не так часто, как хотелось бы. — Вы знакомы с господином Хоганом? — Лично — нет, но я много о нём слышал. — Плохого или хорошего? — Разного, — обтекаемо ответил Эванс. — И всё же. Расскажите мне о нём. — Мисс Торн начала аккуратно разливать кофе. — Что он за человек? — Он не человек. — Эванс заворожено смотрел, как густой чёрный напиток наполняет чашки, уже предвкушая будущее блаженство. Кофе всегда был его слабостью, особенно хороший кофе, а этот, судя по аромату, был просто бесподобен. — Он не человек, он хаггард. Рука, держащая джезву, дрогнула, превращая божественный напиток в безобразную лужу на столе. Эванс резко вскинул глаза. Мисс Торн досадливо закусила губу и поспешно отвернулась, ища, чем вытереть стол, но в её взгляде Эванс успел заметить нечто весьма интересное. Почему она испугалась? Не может быть, чтобы в своей жизни мисс Торн не встретила ни одного хагграда, тем более в Невске, где есть Храм? Хоть издали, да видела, наверняка. Что это — плоды семейного воспитания или намёк на то, что слухи о её матери отнюдь не беспочвенны? Они быстро допили кофе. Мисс Торн вымыла чашки и, насухо вытерев, убрала их обратно в шкаф, к остальному сервизу. Затем так же педантично развесила полотенце, словно от того, насколько красиво и чисто будет в кухне, зависит её судьба. Эванс, исподтишка следя за её действиями, испытывал одновременно досаду и неловкость, будто случайно стал свидетелем того, что видеть ему совсем не полагалось. Потому с трудом сдержал вздох облечения, когда мисс Торн наконец снова подсела к столу и спокойно спросила: — Я должна подписать какие-то документы? Эванс потянулся за своей папкой. Бумаг было немного, но по закону он обязан сам объяснить невыкупному их содержание, прежде чем тот прочтёт и подпишет. Эванс начал было говорить, попутно указывая на конкретный пункт в документах, как мисс Торн сгребла всю стопку бумаг и начала методично чиркать в нужной графе. — Что вы делаете?! — ужаснулся Эванс. — Вы же… Вы даже не прочитали их! Мисс Торн подняла на него глаза: — Всё, что мне нужно знать, вы уже озвучили — вчера и сегодня. В университете эта тема стояла отдельной лекцией, и с нормативными актами нас ознакомили. Вряд ли за пару лет в них добавили что-то новое. Пришлось заткнуться и молча наблюдать за ней. Убирая бумаги в папку, Эванс, так и не сумевший побороть клокотавшее внутри раздражение, недовольно проворчал: — В восемь должны прийти представители музея и судебные приставы для описи имущества. Думаю, нам стоит подождать их в холле. Не хватало ещё, чтобы они тоже полчаса топтались на крыльце. Где гарантия, что мисс Торн не проделала трюк с дверью нарочно. Хотя… эти господа могут и подождать, с них не убудет. А вот он явно погорячился, но понял это лишь войдя в холл — здесь царил просто зимний холод. На кухне, пропитанной ароматом кофе, было и теплее, и уютнее. Но не возвращаться же теперь. Эванс нахмурился и плотнее запахнулся в плащ. Мисс Торн же будто и не замечала пронизывающей до костей сырости, царящей в доме. Она стояла у окна, выходящего на дорогу, но даже не шевельнулась, когда в дверь постучали. Эвансу пришлось открывать самому. Это тоже не улучшило его настроения. Мрачно осмотрев ранних гостей, он холодно заметил: — Насколько я могу судить по своим наручным часам, до времени, установленного судом, ещё почти двадцать минут. Вы слишком торопитесь выполнять свои обязанности, господа. «Господа», получив столь неласковый приём, робко замялись на пороге, не решаясь войти. Эванс, осознав собственную глупость, едва не заскрипел зубами с досады: что бы он сейчас ни сделал — впустил служащих в дом или захлопнул дверь перед их носом — выглядеть это будет одинаково нелепо. Положение спасла мисс Торн. Не оборачиваясь, она сказала: — Бросьте, сэр, двадцать минут роли не сыграют. Эванс посторонился. Гости чинно расселись в рядок на диване в ожидании нужного времени, но когда пробило восемь, никто из них не шевельнулся, видимо, опасаясь навлечь на себя гнев господина судебного исполнителя. — Можете приступать, — великодушно разрешил Эванс и обратился к девушке: — Мисс Торн… Та послушно шагнула к двери. Эванс выждал пару тяжёлых мгновений и, когда девушка взялась за дверную ручку, не выдержал. — Подождите, — бросил он замявшимся у лестницы мужчинам. — Мисс Торн, может быть, вы хотите взять какие-нибудь личные вещи? Эванс очень надеялся, что девушка поймёт его намёк. Люди крайне редко отказывались прихватить с собой из дома вещи, которые в списке разрешённых обтекаемо значились как «личные»: рисунки детей, медальоны, сувениры, книги, игральные карты, табак, музыкальные инструменты, а порой и совсем уж откровенный хлам, словно без дырявого зонта или прохудившейся корзинки их жизнь станет и вовсе невыносимой. — Благодарю, мне ничего не нужно, — разбила его надежды мисс Торн. Эванс досадливо поморщился. Эта игра — «Давайте удивлю вас ещё раз» — уже начинала ему надоедать. Он кивнул переминающимся с ноги на ногу служащим и вышел вслед за мисс Торн на крыльцо. Там его ждала очередная неприятная сцена, теперь с участием комиссара Перуни. И чего старый хрыч припёрся? Он уже вчера успел надоесть Эвансу своими охами-ахами над несчастной участью дочери своего старого друга. И не побоялся же поручиться за девчонку, хотя да, та, к удивлению, не подвела. А сейчас явно не горела желанием общаться со своим «благодетелем» — по лицу видно, что сдерживается, чтобы не сбежать от него, только из вежливости. Эванс никогда не отличался злопамятностью, поэтому, подойдя к ожидающему их экипажу, нарочито раздражённым голосом крикнул: — Мисс Торн, нам пора ехать, мы и так выбиваемся из графика! На этот раз девица не стала умничать, расторопно, как и полагается в её положении, исполнив приказ. Но благодарности от неё Эванс так и не дождался. Вместо этого мисс Торн, едва экипаж тронулся, негромко спросила: — Чего вы от меня ждёте? Что я начну биться в истерике? Это ничего не изменит, а мне не хотелось бы выглядеть глупо. — Вы уже смирись со своей участью, — догадался Эванс. Эта мысль отчего-то неприятно кольнула, словно он ожидал от своей спутницы другой реакции. — Вы как законник, занимающийся подобными делами, должны понимать, что так будет лучше и для меня, и для… — Мисс Торн запнулась, но всё же закончила: — …моего хозяина. Разве я не права? Она посмотрела ему в глаза. Эванс кивнул — ответить вслух ему не хватило сил. Девушка отвернулась к окну и, помолчав немного, добавила: — К тому же я не так холодна, как может показаться. Я не демонстрирую свои чувства всем подряд, но это вовсе не значит, что их совсем нет. Эванс неопределённо дёрнул плечом, решив никак не комментировать её слова. Да, та ещё штучка. И если господин Хоган вернёт ей свободу, неизвестно, кому повезёт больше.