Это была ненависть

Это абсолютно точно была ненависть. Орм мог поклясться Семью Морями, памятью о матери, собственной головой. Ненависть. Сокрушительная, удушающая ярость. Как посмел этот выродок, этот бастард вломиться и заявить свое право на трон? Он был ошибкой – плодом любви, не имевшей право на существование. Артур. Он и там, на своей ничтожной суше, мало что из себя представлял. Сын смотрителя маяка, местный фрик, цирковая обезьянка. Но что до суши – черт бы с ней, а вот явиться просто так в Атлантиду, мол, вот он я, любите и не жалуйтесь?.. Да черта с два. Так что это точно была ненависть. Жаль, Орм не сразу понял, что так сильно срезонировало внутри, когда он впервые увидел Артура. Страх за трон? Ярость за гибель матери? Или… В глазах напротив тоже читалась ярость. Решимость, отвага до безрассудства. И велся этот идиот на провокации будь здоров. Это как раз могло бы сыграть на руку, вот только поздно до Орма дошло, что не в троне дело. И не в матери. У Артура в глазах – огонь. Сокрушительное пламя. Неужели любая стихия этому мерзавцу подвластна? Орму и в радость бы растоптать дорогого брата, самозванца-полукровку, посягнувшего на трон, да только устоять перед этим взглядом он не в силах. Вот оно, истинное поражение, и к черту весь огненный ринг, к черту титул Владыки Семи Морей, если истинные сокровища не в глубинах вод, а здесь, перед ним, плоть и кровь его, ярость и страсть. Это абсолютно точно была ненависть. Была, а сейчас утекала, как та же вода сквозь пальцы, и Орм отчаянно, ревностно цеплялся за нее, пытался сохранить, не упустить ни капли, но проигрывал эту битву, проигрывал самому себе, и ледяное течение Западных ветров сменялось обжигающим сердце Гольфстримом. В какой-то миг в голове пронеслась предательская мысль: остановить поединок, сгрести брата в охапку и спрятать от этих пытливых глаз, наблюдавших сейчас за ними. Забрать ото всех, запереть, да хоть посадить на цепь. В цепях он чудесно смотрелся; правда вот только, без них он смотрелся еще лучше. Пусть и полукровка, но сложен был Артур так ладно, так восхитительно, что хоть статую с него лепи, вот только это будет жалкой пародией – неподвижное немое изваяние. В Артуре не было холодного царственного величия, в нем была живая, неуемная энергия, концентрированная эмоция, неутолимая жажда действия. Смерч во плоти, грозовое облако, встретившееся с морской гладью. Утонувший в своих мыслях, Орм пропускает удар, но тут же наносит ответный. Концентрация на боли на миг позволяет ненависти снова затопить все нутро, будто она проникает через порез прямо в кровь. Поединок останавливать нельзя – на кону не только сам трон, там еще уважение подданных, там его гордость, в конце концов. И он не позволит чужаку, да, чужаку, несмотря на кровное родство, победить. А мысли в голове пульсацией выбивают что-то страшное: он здесь на твою погибель, бей первым, бей сильнее, уничтожь. Если не можешь им владеть – уничтожь его. Не будет твоим, значит, ничьим не будет. Поединок прерывает Мера. Дрянная девчонка, и ненавидеть бы ее тоже за измену, за предательство, да только ведь она их обоих спасла. Орму – гордость, Артуру – жизнь. Казалось бы, с глаз долой – из сердца вон, однако все не так просто. Ночами снится этот огненный взгляд, и Орм гадает: где сейчас беглецы? Живы ли? Что будут делать дальше? Но вот, спустя совсем непродолжительное время, брат возвращается, и его возвращение триумфально – в руках легендарный трезубец, огонь в глазах горит еще ярче, еще притягательней. Новый поединок Орм проигрывает вовсе не потому, что находится не в родной стихии. А потому, что он мысленно давно уже проиграл. Разбитый, потерянный, он стоит на коленях, глядя на обломки отцовского трезубца в своих руках, и вдруг слышит голос матери. Сначала кажется, что это финиш. Все с тобой кончено, парень, это твой смертный час. Ты только умри достойно, не смотри в глаза брату, сохрани хоть каплю чертовой гордости. Но это не мираж, не бред, не агония. Мать, которую он так давно потерял, действительно здесь, обнимает его, и от этого тепла хочется расплакаться, глупо, по-мальчишески. Атланна что-то говорит, в голосе – забота и немного укора, словно бы они действительно дети и она отчитывает их за глупую драку. – Брат, я не испытываю ненависти к тебе, – голос Артура вклинивается в певучий материнский монолог. Святоша. Придурок. «А я испытываю!» – хочется кричать Орму. Это ненависть, ненависть, это абсолютно точно она. Но он поднимает взгляд, и слова застревают где-то в горле. Боковым зрением Орм замечает еще кое-что: советник Вулко улыбается, глядя на них, будто с самого начала все понял, будто знал, что так оно все и будет. Старый подлец. – Заприте его, – велит Артур. И это выходит так просто, словно он всю свою жизнь приказывал. В камере скучно, и только во сне все так же преследует проклятый огненный взгляд, и ненависть вновь собирается по капле, медленно, слишком медленно, чтобы стать смертоносной волной. Брат приходит к нему на третий день. – Жить надоело? – уточняет Орм. – Я же и без трезубца тебе шею могу свернуть. Я не связан. Артур моментально оказывается близко. Так близко, что можно обжечься при контакте глаза в глаза. – Связан, – тихо выдыхает он, перехватывая его запястья. В этой хватке нет ни ярости, ни силы, но Орм вынужден признать: да, связан. Даже скован, заперт в ловушке, и эта ловушка – не тюрьма, не клетка. Ловушка – этот взгляд, а теперь и руки. Артур понимает все. Смотрит, смотрит, будто гипнотизирует, будто наслаждается тем, как взгляд брата бегает по его лицу, выискивая хоть тень тех же чувств, что испытывает он сам. – Какой ты глупый, боже, маленький, глупый братишка. – Сам ты… Артур целует его, пресекая попытку спорить. Держит запястья и целует, горячо и жадно. – Глупый… глупый, – повторяет между поцелуями. – Мы зря потеряли столько времени. Орм закидывает руки на его плечи, подставляя шею под поцелуи, теряется в сверхчувственной истерике, понимая, что теперь все так, как нужно, хорошо, правильно, идеально. – Но теперь ты мой. И я никуда тебя не отпущу. Орм закрывает глаза. Это абсолютно точно была ненависть. Та, из которой в итоге вырастает самая крепкая любовь.