Всё в порядке, малыш

      Не стоило давать Майлзу второго шанса на чудо, это однозначно. Питер не хотел себе признавать, что действовал уже несколько от отчаяния, по инерции пытаясь высечь-таки искру, заставить парня показать зубы. Заставить того ответить ядовитым жалом или ловким ударом, который обычному человеку, даже при неопытности Моралеса, вывихнул бы челюсть. Пацан по всем законам подлости не спешил радовать ни тем, ни другим. Майлз ещё раз барахтнулся в воздухе, только мазнув Питера по щетине. Да уж. Вот поэтому у него не было детей, наставник из него явно не тот, что требовался сейчас мальчишке. Гвен бы сказала, хреновый. Гвен, надо отдать ей должное, на счастье Паркера взяла ответственность увести группу на место встречи, так что теперь комнатушка общежития была полностью в их распоряжении. Славная девочка. У неё, может, и нашёлся бы подход в такой ситуации.       Майлз шумно вздохнул, всё ещё пребывая в невесомости. Умом Питер понимал, что подвешивать птенца за костюм и вещать о пресловутой силе не было вариантом, не с характером Майлза, да и не с его собственным, в общем-то. С другой стороны вариантов ему больше не оставалось. Майлз был далеко не дурак, если и тыкать его носом в истину, то единожды и без фанатизма. На этом наставническая интуиция Паркера замолкала.       Майлз ещё раз шмыгнул носом, уже не пытаясь выбраться, и Питер бережно опустил того на пол.       — Эй, — он подсел рядом, чуть приобнял за плечо. Косматая макушка парня чуть щекотала шею, — всё хорошо, — он почти не напрягал голосовые связки, перешёл на расслабленный полушёпот, — всё хорошо, малыш.       В ладонь легло что-то холодное и блестящее, Питер чуть удивлённо вскинул брови. Мудрый жест со стороны Майлза, если не видеть, как вмиг тот словно уменьшился в размерах. Если и дальше не задыхаться в его молчании, прерываемом тихим дыханием. Паркер закрепил флэш-карту на подвеске и быстро спрятал. Это всё, его работа здесь была завершена.       Майлз тем временем молча избавился от костюма, оставшись в простой чёрной майке и свободных штанах. Устроился на нижнем ярусе кровати, задумчиво ковыряя ногтем дырку в простыне. Костюм за шесть долларов был надёжно упрятан под грудой вещей из общего комода. Попробуй теперь, уйди и оставь его в таком состоянии. Впрочем...       — Иди сюда, ну, — Питер похлопал по коврику в пятачке солнечного света, а затем сам просто переместился на койку соседа.       — Ты ещё всё сможешь, даже не сомневайся... — он чуть снисходительно взял его за подбородок, повернул к себе и едва не вздрогнул. Майлз смотрел точно в глаза, устало, отчаянно и как-то чисто, отчего пробирало до мурашек по телу. Не щенячья грусть, скорее... Питер не знал.       — Смогу, — выговорил он наконец, не переставая таращиться на Паркера, — смогу заменить того Питера Паркера. Смогу стать лучшим... — мальчик тянул слова в полувопросе, и Паркер для верности дал интуиции время на решение. Секунды он гадал, силясь понять, куда ведёт Майлз.       — Да, сможешь, — честно ответил он наконец, чувствуя, как взгляд напротив начинает прожигать.       — Ты этого не увидишь.       Он вновь умолк. Лучи солнца пробились сквозь занавески, касаясь смуглых жилистых плеч и аккуратных ключиц. Майлз прикрыл веки, видимо греясь, а Паркер сию же минуту отдал себе приказ не быть идиотом и не заводить про дружбу сквозь время и расстояние. И уже следом — не цепляться глазами за беззащитно открытую шею Моралеса. Это выходило хуже.       — Чувак, это тяжко, я знаю. И ещё я знаю, что не тот, кто мог бы дать совет. Чёрт, я сам себе советчик такой себе, это я уже понял. Даже Поркер мог бы дать мне фору во многих вещах... — он криво усмехнулся, — но ты справишься. Я просто знаю это, как знаю то, что меня зовут Питер Паркер. Уверен, и ты это чувствуешь, Майлз, — он улыбнулся, — ты же не пропадёшь. Ты это знаешь.       — Я не хочу... не хочу знать, Питер, — глаза цвета тусклого золота, брови изломаны в просьбе. Этот мальчишка точно собирался его убить.       Он сдаётся неожиданно для него, прижимаясь к Питеру всем телом, крепко смыкая объятия за спиной. Питер, окончательно сбитый с толку, глупо таращится сверху вниз и разводит руками. А потом отвечает объятием на объятие, скользнув рукой по затылку, по-отечески прижимая к груди. Паркер начинает сомневаться, кто из них двоих потерян больше. Начинает, вопреки внутреннему голосу, сомневаться в своих же словах.       Он не сомневается, что тёплое и чуть влажное дыхание Майлза переместилось с груди на шею. Что сам не поспевает за участившимся биением сердца.       — Майлз, дружище, ну ты чего... Для тебя всё только начинается...       — Всё что я знаю, это то, что ты не увидишь меня, — он медленно вырос, оказываясь на одном уровне с Паркером. Смотрит затравленно, как загнанный зверёк, и от одного взгляда у Паркера в груди щемит. Это следовало прекратить. Разум, внутренний голос, паучье чутье — да всё в Питере трубило о том, что если и можно было сделать ещё хуже, так это остаться сейчас здесь. Налажать в таком масштабе, дать Майлзу лишний повод для переживаний... Надо поступать по-взрослому. Даже по меркам Паркера так проебаться было бы непростительным. Быть может, думает он, даже похлеще, чем с Мэри Джейн. У ЭмДжей всё-таки был опыт за спиной и твёрдая почва под ногами. Она бы и не с таким справилась.       У Майлза в груди был колючий клубок из чувств и честность, которую Питер не заслужил перед ним никаким геройством.       — Майлз, не...       Мягкие, влажные губы. Он целует в меру неумело, порывисто, то и дело проводя ладонями по щетине и старым ссадинам. Пытается задеть языком, переманить, вызвать ответ.       — Я хочу, Питер, — голос у него просел до шёпота, от которого становилось жарче, — хочу, чтобы ты видел, как я становлюсь им. Каждый день. Не Гвен, не ребята. Ты.       Ученик, который влюбился в учителя. Старо, как мир. Славный ученик. Жаль, учитель откровенно хреновый. Паркер не спешит отвечать, но и не отталкивает, пытается соображать, анализировать лихорадочно. Блять. Блять. Что делать?..       — Так нельзя, Майлз, — он наконец, собрав остатки воли, отстраняется от мальчишки. Моралес смотрит затуманенно, поджав губы, то и дело порывается податься вперёд. В безопасное, родное тепло, на плечи к Паркеру, пахнувшему сигаретным дымом и потом, — нельзя, чёрт возьми, что же ты творишь...       Майлз и не думает играть по правилам, только сильнее тянет его за невидимый поводок, заставляя проклинать и самообладание, и совесть, и всё, что протестовало в нем против. Нельзя, потому что он еще совсем глупый, нельзя, потому что только свыкся со страшной потерей, нельзя, потому что Майлз Моралес.       — Ты совсем не будешь скучать по мне? — снова эти дрожащие нотки в голосе, от которых Питер чувствует себя последней сволочью, как минимум, в этом измерении, — в том, другом Нью-Йорке. Ты будешь думать о ней?       Вопрос, на который нельзя было ответить правильно. На который, в идеале, лучше не отвечать вовсе. Паркер, как заведено, все делает наоборот.       — Конечно, я буду помнить. Эй, — он осторожно очерчивает ладонью линию скулы, приподнимая за подбородок, — я знаю, чего ты хочешь, малыш. Ты замечательный. Не забывай это.       "А ещё без меня ты справишься гораздо лучше, чем я без тебя. И мне тоже бывает страшно". Духу не хватило сказать, может, и к лучшему.       Майлз вдруг берёт ладонь Паркера в руки, прикладывает к своей груди, повыше солнечного сплетения, надавливает. Да, здесь. Бьётся. Запутавшееся, горячее, искреннее, вибрация отдает так, что подрагивает краешек ткани.       Он собирался убивать. Самый невинный убийца на свете. В следующий миг Моралес оказывается прижатым к матрасу, ловко подсечённый за бёдра. Питер медлит всего миллисекунды, прежде чем накрывает его поцелуем. Слишком резко, наверное, слишком много его для мальчишки, однако Паркер чувствует, как тот пытается подстроиться, даже перехватить инициативу, то коротко прикасаясь губами, то сцепляясь до боли в скулах. Не выдерживает, разом стягивает с себя майку, и Питер тут же сковывает его горячечно, сжимает небольшое, крепкое тельце под рёбрами, движется губами ниже. Шея, мочка уха, ключицы; Майлз вздрагивает и тихо стонет, когда Паркер мокро целует в поджарый живот, чуть подкусывая.       — Питер, — надломленно, почти жалобно; уже на грани он видит, как тот неопределённо тычет его в грудь. Понимает без подсказок, избавляется от одежды, чтобы вновь собственнически подмять под себя.       Майлз голодно трётся щекой о проклятую щетину, выгибается, гладит. Движет упрямо бёдрами навстречу.       — Тише, тише... Майлз, — Питер будто сам себя успокаивает, улыбается. Скользит ладонью меж узких бёдер, оглаживает, заставляя застонать уже громче, — ш-ш-ш, Майлз, мальчик...       У Майлза глаза цвета янтаря, просящие, ломающие к чертям всего Паркера. Закусывает запястье, чтобы заглушить собственные всхлипы, пока Питер ласкает его, чувствуя, как возбуждается сам; пока расправляется с его штанами и избавляется от своих. Питер наклоняется ближе, разрывая расстояние, слушает лихорадочный поток сознания "не оставляй, Питер, пожалуйста, я исчезну, я не справлюсь, Питер, Питер, Питер...я исчезну..."       Его вдруг щелкает зарядом, и Паркер вздрагивает всем телом, тихо охая. Не столько больно, сколь неожиданно. Это... Это ток? На перифиерии зрения видит, как слабо блеснули тонкие юношеские пальцы, скользнув с загривка на спину. Майлз глядит провинившимся щенком, сглатывает, одними губами шепчет извинения. Питер понимает, что не спятил, когда кожа парня под ним начинает сбоить: плечо, шея, живот поочередно непроизвольно искажали солнечный свет, становясь невидимыми. Питер улыбается, поглаживает парня нежно за щеку.       — Такой ты у нас, да? Когда волнуешься... — накрывает рот своим, прерывая поток объяснений, скользит языком по деснам, — только не исчезай насовсем, Майлз. Хочу видеть тебя. Ты красивый...       Тело теперь, к счастью, не прошивало насквозь статикой, а вместо этого, где бы ни коснулся Моралес рукой, приятно покалывало микро-зарядами, как невидимыми иголочками. Питер буквально по глазам читал: мальчишка старался понравиться, забираясь узкими ладонями всё дальше, смелее. "Отличник в одном..." Майлз левой рукой на ощупь отыскивает в прикроватной тумбочке тюбик, выдавливает немного и смазывает себя на глазах у ошалевшего Паркера.       — Ты...?       — Я не всю жизнь учился в элитной школе, Пит, — у него выходит так спокойно и ровно, что тот на пару мгновений забывает дышать, откровенно догоняя до ситуации. Моралес улыбается краешком губ, кажется, реакция его забавит, — мне жарко, Питер.       Он склоняется над ним, опираясь одной рукой.       Я весь горю.       Он входит плавно, максимально осторожно, стараясь не причинить боль. Чувствует с содроганием, как сокращаются внутри мышцы вокруг члена, медленно движется, завершая цикл, ждёт. Майлз узкий, тесный до ужаса, чтобы он там ни говорил про опыт. Питер перехватывает тонкие ноги под коленями, целует лодыжку, улыбаясь, медленно наращивая темп. Слух ласкает скулёж, невнятные просьбы и всхлипы под ним. Им невозможно не наслаждаться, жилистым, с лёгким скелетом, с крепким, как струна, юношеским торсом, запрокинутой головой, мягким профилем. Совершенным.       Майлз притягивает его к себе, бездумно слизывая влагу с губ, пытаясь целовать, пытаясь ласкать в ответ, пытаясь всё и сразу, потому что иначе просто не может. Смотрит точно в карие глаза, то и дело сглатывает, как от обезвоживания, отчего кадык ходит ходуном, и от чего у Питера окончательно и бесповоротно едет крыша. Подносит ладонь к губам парня, чуть надавливает средним и указательным пальцами, и Майлз послушно вбирает оба внутрь. В голове у Питера проносится какая-то воспалённая чушь, вроде той, что рот у мальчишки наконец-то занят чем-то полезным.       — Умница, — чуть хрипло, дрожаще, как не своим голосом, сам быстрее толкается бёдрами внутри. Пальцы всё ещё ласкает горячий мягкий язык и губы, Майлз смотрит, как всегда, невинно, будто спрашивающе. Паркер готов был кончить от одного только вида подтекающей из уголка рта слюны. Моралес вдруг резко вбирает пальцы по основную фалангу, сжимает плотно, вырывая из Паркера восхищённый полувздох, — Майлз, ну, не дури, поранишься ведь...       Моралес, словно смилостившись, высвобождает пальцы из плена, даёт ими провести дорожку от подбородка до груди. Где он научился такому непотребству Паркер и думать не хочет, сам не замечает, как движется в нём, едва ли жалея, вбивается в горячее, просящее нутро. Видит, уже на обочине сознания, как парень надрачивает себе, повторяя одними губами имя Паркера. Питер стонет сдержанно, кончает в несколько толчков, изливаясь внутрь него. Почти следом напрягается, как пружина, Моралес, дыша часто-часто, совсем поверхностно. Питер завороженно наблюдает за ним, за тем как неизменно сбоит кожа, преломляя лучи света; за тем, как прикрыты веки в предвкушении, за тонкой морщинкой меж бровей. Он помогает всего в два или три уверенных движения, сжимает кольцом ладонь у влажной головки, и Майлз кончает у него на глазах, скуля и поджимая пальцы ног. От пяток до макушки проходит волна разряда, и Паркер в этот раз вовремя успевает отдёрнуть руку.       Майлз устало растёкся по матрасу, восстанавливая дыхание. Питер понаблюдал за тем, как затухают последние синеватые искры, за тем, как мерно теперь вздымался живот. Он бы хотел запечатлеть момент измождённого Моралеса, такого беззащитного теперь. И счастливого. Он прилёг рядом.       — Иди ко мне, — тянет Питер, оглаживает кругом бедро Майлза. Тому хватает сил только стереть с живота следы спермы, прежде чем вымученно вытянуться вдоль бока партнёра. Постепенно, дыхание приходит в норму, и он приподнимается, каким был: обнажённый, с выпирающими позвонками, всё ещё горячий до боли, вновь смотрит в глаза Питеру, но уже не так отчаянно. Желтые, как у волчонка, глаза, светятся ярче, и мальчишка улыбается, утыкаясь в грудь к Паркеру.       — Всё нормально?       Молчаливый кивок служит Питеру ответом, и он в который раз за сумасшедший день прижимает парня к себе.       Он ничего не изменил, конечно. Уже через сутки Майлз снова будет один. Как и он сам. Может, даже будет думать, что исчезает, что бы это не значило на его языке. Может, станет тосковать сильнее, единожды ощутив близость с любимым наставником. Может, может...       Майлз задремал совсем скоро, свернувшись у коленей Питера. Паркер в последний раз огладил хрупкие плечи и уложил того досыпать под соседский плед.       Питер старел. Такое себе занятие, но он знал, что существуют вещи похуже. Майлз же ещё только рос. И совсем скоро обещал вырасти в нечто особенное. "Жало работает безупречно," — он позволяет себе усмехнуться над собственной дурацкой шуткой. Одевается тихо, привычно делая шаг из окна к стене дома. В последний момент даёт слабину. И оборачивается.       Всё-то у него получится, просто... не сегодня.       Не сейчас.