Целуй меня насмерть

Я пошла на вечеринку прошлой ночью, в субботу, Я не трахалась, но ввязалась в потасовку, М-м, ха, В этом нет ничего особенного. Ненавижу это место, думаю я, делая очередной глоток саке. Ненавижу крупных мужчин, которые вальсируют здесь и предполагают, что раз я бармен, то легкодоступна. Уяснив, что я не собираюсь раздвигать для них ноги ни в ближайшее время, ни когда-либо еще, они приходят в ярость и отказываются платить за выпивку. Это — настоящая драма, потому что в таком случае я вынуждена обращаться к вышибалам, которые, разумеется, не рады подобному повороту событий. Думаю, им я тоже не нравлюсь. Ненавижу женщин с переизбытком косметики на лице, оглядывающихся вокруг в поисках мужчин, с которыми можно развлечься. Всякий раз, когда один из подходящих, по их мнению, самцов бросает на меня взгляд, эти женщины начинают вести себя так, как будто я живу только чтобы помешать им. Ну да, конечно. Я отпиваю еще глоток. Каждый раз, когда я достаточно пьяна и начинается хорошая песня, я прошу, чтобы Тон-Тон ненадолго сменила меня. Она такая кроткая, что не решается отказать, а я к тому времени уже слишком набираюсь, чтобы владеть собой. Однажды я увидела эту женщину. Она, очевидно, была пьяна и на первый взгляд казалась одной из тех фиф с сиськами, нафаршированными силиконом, и игривыми позами, призванными восполнить нехватку интеллекта. Она повергла всех вокруг в шок своим неистовым танцем — сальсой. Я почти допилась до того, чтобы высказать ей своё мнение, и тут она... Она упала на меня. Поскольку обычно я работаю за барной стойкой, на меня падает не так-то много людей. Некоторые пытаются полапать меня, пока я наливаю им выпивку, но в таких случаях мои руки соскальзывают будто сами по себе, и я пачкаю рубашки обнаглевших посетителей, не оставляя и шанса нащупать что-нибудь интересное. Нет, угроза быть задушенной огромной грудью не так-то часто возникала в моей карьере бармена. Я быстро оттолкнула незнакомку, но ее платье помешало, и в результате мало того, что мы оказались на полу, но еще и запутались. — Эй, — невнятно произнесла женщина прямо мне в ухо, заставляя поежиться. Теперь за мной еще и женщины ухлестывают? Эти люди иногда ведут себя так, будто в жизни не видели более-менее привлекательного человека. Вообще-то, я точно не образцовый материал. — Не могли бы вы быть так любезны и слезть с меня? — прошипела я. Я начинала чувствовать себя неуютно, особенно если учесть, что ее колено вжималось в мою... — Если ты купишь мне выпивку. Я на мели. — Что? Она раскручивает меня на деньги? Это она должна покупать мне выпивку, черт побери! — Ты здесь работаешь. Ну же, тебе ведь не придется платить. Она была совершенно права, но мне не хотелось давать ей бесплатную выпивку. С другой стороны, мне нравилось дышать, а не вдыхать запах напившейся, потной женщины. — Просто свали. Ты получишь чертову выпивку. Она удосужилась отлепиться от меня и одернула подол, приобретя почти скромный вид. Хотя выглядеть особо почтенно с такой фигурой ей бы не удалось. Она казалась горячей штучкой, к тому же пьяной в драбадан. Да, такой и была Цунадэ. За барной стойкой я нехотя налила этой блондинке выпить, молясь всем богам подряд, чтобы больше никогда с ней не пересекаться. Вообще-то я атеистка. К стойке подошла Тон-Тон, и я уже собиралась рявкнуть на нее, чтобы возвращалась к посетителям, когда она радостно поприветствовала наклюкавшуюся женщину рядом со мной. — Здравствуйте, Цунадэ-сама! Что вы здесь делаете? То, что полная Тон-Тон, обычно тихая и сдержанная, говорила так непринужденно, слегка озадачивало. И это заставило меня почувствовать себя даже хуже оттого, что я использовала ее, как и все здесь. — Ты тут работаешь? — с недоверием спросила Цунадэ — теперь я знала ее имя. — Тон-Тон, ты способна на большее. Тон-Тон, упитанная, с волосами, выкрашенными в розовый, насмешливо фыркнула. — Может, и да, может, нет. А вот Шизунэ-сан, она точно способна. Откуда и смелость-то взялась? Она говорила обо мне так, будто меня здесь не было. Я выпила достаточно, чтобы не оставить это безнаказанным, но чертова светловолосая фифа не дала мне и слова сказать. — И что же ты можешь? — Она спросила об этом без издевки, не как большинство людей. Все они думали, что девушка-бармен — полный ноль. Эти люди давали мне дополнительный стимул к тому, чтобы рвать задницу за учебой, тем самым доказывая: они неправы. — Я изучаю медицину, — просто ответила я, но ее реакцию уже не видела. В конце концов, я была на работе. Той ночью, вернувшись в свою квартиру и готовясь идти в душ, я заметила, что из моего лифчика вывалился клочок бумаги. Я подняла его, бережно и настороженно... как записка попала в мой лифчик? Записка, гласившая: «Приходи в "Голос флирта" в эту пятницу. Цунадэ». Опоздала на работу, потому что были пробки, Пришлось одолжить десять баксов у моего старика, Ух, ха! В этом нет ничего особенного. — Шизунэ-сан! О чем ты только думаешь?! Ты опоздала на целых два часа! — Моя босс, Ацуко, вероятнее всего, уже сдала сегодняшний норматив по количеству выпитого, так что даже приди я вовремя, она нашла бы причину покричать на меня. — Пробки, — коротко ответила я, скидывая куртку и цепляя ее на крючок в комнате для персонала. — Ох, можно я уйду в пятницу после обеда? У меня умерла бабушка, нужно пойти на похороны. — О. — Мне никогда не нравилось, как люди выражают сочувствие и сразу замолкают, если речь идет о смерти. Смерть естественна. Это то, что я вынесла из своего обучения. Если закончу его и наконец стану врачом, осознание собственной смертности будет единственным, что заставит меня идти дальше. — Мои соболезнования. — Ничего, мы не были особо близки. — Я прикрепила бейдж с надписью «Зови меня Шизунэ». Вечер прошел так же, как любой вечер среды. В баре было чуть меньше людей, чем в выходные, но постоянные посетители, которые обычно приходили по средам, и на этот раз составили мне компанию. — Нее-сан? — Роберт, иностранец, переехавший к нам, позвал меня на хромающем японском. — Еще саке, пожалуйста! Я кивнула в его направлении, чтобы показать, что услышала, и потянулась к чистым стаканам. — Шизунэ-сама! Слышала, у тебя проблема с женщиной? — спросила Йоко, еще одна постоянная посетительница. Я медленно приподняла брови. — И откуда ты это знаешь? — Неужто новости о моем незначительном столкновении с грудастой блондинкой уже распространились? Похоже, кое-кто из посетителей любит почесать языки. Хотя тут и говорить-то не о чем. — А, у меня свои... источники. Тон-Тон сегодня не работает? — Я таращилась на нее минуту или больше, прежде чем поняла значение этих слов. — Тебе сказала Тон-Тон? Гх, ну да, она, в конце концов, откуда-то знает ту блонди. А вот я — нет, к тому же, она так... раздражала. Она... она сунула бумажку мне за пазуху! — Вместо того, чтобы посочувствовать, Йоко начала истерически смеяться. Ее смех подхватили другие, и я припечатала поднос с их напитками к столу, пролив не так уж мало. — Ваша выпивка, засранцы. — Прости, — извинилась Йоко. Усмешка была будто приклеена к ее лицу. — Звучит в духе моего парня — он так любит поступать. — Ну, может, им стоит встретиться. Ее зовут Цунадэ. — Как ты это узнала? — спросила Йоко. В ее голосе звучало удивление, и она отпила немаленький глоток саке. — Не думала, что ты зависаешь с такими, Шизунэ-сама. — Чего? — спросила я и озадаченно на нее посмотрела. — Просто ее так звали. Ты же не имеешь в виду... — Так это ты новая игрушка Цунадэ-сама? — поинтересовалась она скептически. — И как тебе удалось привлечь внимание худшего игрока в Японии? Я не считаю тебя такой уж страшной, сладенькая, но всем известно, какая Цунадэ разборчивая. Правда, только в том, что касается внешности — в людях она не разбирается. Я достаточно долго не отвечала, продолжая протирать стаканы тряпкой, снова и снова. — Ну, насчет того, что не разбирается, — это про нее. Кехей издал громкий смешок, и я сердито на него посмотрела. — Что? У тебя наготове какие-нибудь тошнотворные слова поддержки? Я саркастична, цинична, думаю только о своей цели, я не заботливая и не открытая, и была одна достаточное количество лет. Если я ей нравлюсь, она не разбирается в людях. — Мне ты нравишься. Рядом с тобой хочется смеяться, а от большинства вещей в моей жизни одно желание — плакать. — Я бы никогда это не признала, но мне с Кехеем тоже было весело. — Плакать хочется от твоей поэзии. — Это вызвало несколько смешков у посетителей. Кехей знал, что я шучу. Думаю, я ему действительно нравлюсь, не только как человек, но и как... женщина. Ненавижу подводить людей, поэтому сразу позаботилась донести до него: я не заинтересована. На удивление, он воспринял это хорошо, хотя иногда до сих пор пытается со мной флиртовать. Как ни стыдно, иногда я все же флиртую в ответ. Но серьезно, не могу представить, чтобы мы встречались. Почему-то в моем сознании промелькнуло ее лицо. Цунадэ. Тупая блонди, похоже, она из тех, кто врывается в чужие жизни без спроса. Пошла на вечеринку в прошлую субботу, Говорю тебе точно, со мной все нормально, Ух, ха! В этом нет ничего особенного. «Голос флирта». В конце концов я спросила у Йоко, знает ли она, где это, и она странно на меня посмотрела, но все же ответила. У меня было чувство, что это не особенно приличное заведение. Я оказалась права. Несмотря на развешанные и расставленные повсюду вещи, которые выглядели по меньшей мере сокровищем нации, отовсюду доносился сигаретный дым. Да и все вокруг казалось грязным и засаленным. Я села за стол, поражаясь, что вообще здесь делаю. Закашлялась — не люблю ни сами сигареты, ни их запах. У меня был парень, завзятый курильщик... нужно ли говорить, что долго мы вместе не продержались? — Ты пришла! — Что-то тяжелое обрушилось на мое плечо. Оглянувшись, я увидела Цунадэ, сидящую рядом: она облокотилась на меня, ее грудь, казалось, вот-вот выскочит из очередной просторной блузки. — Пришла. Что тебе нужно? — Я старалась выглядеть пресыщенной и незаинтересованной, но не думаю, что она на это купилась. — Ну, — медленно заговорила Цунадэ, сливая слова в одно, — было очевидно, как сильно она уже напилась. — Ты сказала, что хочешь быть врачом, — я неторопливо кивнула, но не ответила. К чему она ведет? — Так вот я тоже врач! Вроде того. У меня нет суперской лицензии и диплома, зато есть мозги, образование и довольные пациенты! Я таращилась на нее некоторое время. Она это серьезно? — И что ты лечишь? Царапины и головную боль? Если ты практикуешь медицину без лицензии, тебя засудят, ты же подвергаешь жизни пациентов опасности. Цунадэ длинно выдохнула, будто это ее уже достало — объяснять мне такие очевидные вещи. — Я не использую ваши таблетки и прочий мусор. У них у всех есть дерьмовые побочные эффекты, а иногда они вызывают привыкание. Они лечат боль в желудке, но убивают чертовы клетки мозга или садят печень. Нет уж, спасибо, я забочусь о своих пациентах. — Она издевалась надо мной, и это здорово злило. — Тогда что ты используешь? Магию? Может, ты ведьма-целитель? Ну же, прочитай надо мной заклинание, о великая Цунадэ-сама. Исцели мои раны. — Я подняла руки, своим гримасничаньем прямо-таки подзадоривая ее ответить. Она скрестила руки на пышной груди и хмыкнула. — Сама себя исцели. Я не чертов психиатр. Это было неприятно — то, что Цунадэ считала меня чокнутой. Но я не обратила внимания. — Тогда что ты можешь вылечить? — Я облокотилась на стол, выставив локти перед собой, заинтересованная помимо собственной воли. Цунадэ не ответила на вопрос, только приподняла тонкие светлые брови и поинтересовалась: — Пойдешь со мной? — Хм-м... — Она приняла это за знак согласия и выудила пачку сигарет из декольте, вернув ее на место, как только вытащила две штуки. Из своих волос она вытащила зажигалку, прикурила одну сигарету, а вторую подтолкнула по столу ко мне. Я смотрела на сигарету секунду или две, потом взяла ее и сломала пополам. — Эти штуки убивают, знаешь ли. Я думала, ты врач. Она поднялась и шаловливо мне усмехнулась. — Сладенькая, я и так умираю. Что изменит какая-то пара лет? — Она направилась к задней двери, и я замерла в сомнениях. Потом, быстро сделав выбор, бросила две половинки сигареты через левое плечо, как соль, и последовала за ней. Но я знаю, что мне нравится, Знаю, что мне нравится танцевать с тобой, И я знаю, что нравится тебе, Знаю, что тебе нравится танцевать со мной, Да, да. Мы лежали на поляне. Тут было действительно тихо — я знаю не так много мест, где можно посидеть, не слыша шум моторов. — Ты меня так лечишь? — сардонически спросила я, глядя на бледные звезды. Их с трудом можно было различить. Дело в смоге или в свете ночного города? Сейчас я бы отдала все, чтобы видеть их ясно. — Заткнись, циничная стерва. Я отдыхаю. — Она выдохнула дым, и я закашлялась, надеясь, что она все правильно поймет. Она не поняла, вместо этого сделав следующую длинную затяжку. — Так, док, я пошла. У меня своя жизнь, знаешь ли. — Почему-то я была зла, хотя сама этого не ожидала, и даже не на Цунадэ. Может, на весь мир — потому что мы больше и звезды видеть не способны. — Если тебе так скучно, возвращайся к работе. Твое дело. — Едва уловимая эмоция в ее голосе заставила меня остановиться, и я решила: пусть так и будет. Может, она покажет что-то стоящее. В конце концов, у человека должен быть широкий кругозор. В этом проблема мужчин: они способны принять только собственные идеи. Чертовски упрямые. А Цунадэ тем временем сменила позу и принялась ползать вокруг на коленях. Я задалась вопросом, пытается ли она казаться одержимой или что-то в этом духе. Она издала громкий возглас восторга и позвала меня. Я подползла к ней, не заботясь о том, что на моих аккуратных штанах остаются пятна от травы. — Это... цветок, — заключила я удрученно. Я думала, она собирается показать мне что-то интересное. — Да. Один из лучших афродизиаков, которые я знаю. А я знаю их немало, — добавила она, глядя на меня лукаво. — Поверь мне. Я зарычала и откинулась спиной на траву. — Ты сказала, что ты врач! Я думала... Я не думала, что ты покажешь мне этот чертов афродизиак! — Я потерла пальцами свои опущенные веки и вздохнула. В миллионный раз спросила себя, что вообще здесь делаю. Когда я открыла глаза, ее лицо было близко, куда ближе, чем раньше. Короткий выдох сорвался с моих губ, это меня взбесило, и я попыталась скрыть свое замешательство за свирепым взглядом. Прежде чем я успела сказать какую-нибудь едкость, Цунадэ заговорила первой: — Слушай, я просто пытаюсь показать тебе кое-что, если, конечно, ты хочешь смотреть. Сейчас, даже увидев источник вечной молодости, ты отнесешься к нему скептически и отреагируешь насмешкой, разве нет? — Что, если я никогда не буду готова просто видеть? — прошептала я, почти боясь говорить слишком громко. Она уже отодвинулась, и я поняла, что практически потерялась в томительном ощущении ее присутствия. — Тогда ты не та, кем я тебя представляла. — Думаю, я совсем не та, за кого ты меня принимаешь, начнем с этого, — негромко пробормотала я и села. — О, правда? — резко отозвалась она, как будто я бросила ей вызов. Я не ответила. Вместо этого я поднялась и одернула на себе одежду, подчеркнуто не глядя на Цунадэ. Большая ошибка с моей стороны. Обхватив поперек груди, она припечатала меня к земле. От удара из легких пропал воздух, и я хотела оттолкнуть Цунадэ, но ее хватка была слишком крепкой. Я хотела ее обматерить. Я хотела ее ударить. А потом она меня поцеловала, и я захотела остаться так навсегда. Когда тебя целует другая женщина — это иначе. Не так, как с мужчинами, не требовательно, не грубо. Мужчины всегда хотят перехватить контроль, доминировать. Для меня не имеет значения, сверху быть или снизу, но для мужчин это чуть ли не важнее, чем секс сам по себе. С Цунадэ получалось нисколько не нежнее, но это не была схватка. Это был обмен, я чувствовала ее и знала, что она чувствует меня. Будто я наконец смогла увидеть те звезды. Цунадэ, со вкусом сигаретного дыма и ее слишком большой грудью, избавила город от смога и погасила его огни. Поцелуй меня раз, Поцелуй во второй, Давай, красотка, целуй меня насмерть. Я подняла руки и зарылась пальцами в ее светлые пряди. Мне нравилось ощущение ее волос, и я знала, что никогда от него не устану, неважно, как долго мы будем встречаться. Я дышала ее сигаретным запахом, смешанным с приятным ароматом мяты. Слегка отклонив шею назад, я предоставила ее жадным губам больше доступа к обнаженной коже. Мы были в ее квартире, и она собиралась показать мне какие-то лекарственные растения. Похоже, ее настоящие намерения не имели с растениями ничего общего. — Цу... — Тихий вздох покинул мои полураскрытые губы, прежде чем я договорила ее имя. — Цунадэ! — она перестала кусать мою шею и посмотрела на меня с подозрением. Ее глаза блестели. — Да, дорогая? — Не называй меня так, — пробормотала я, отталкивая ее на другую сторону дивана. — Сегодня мне опять на работу, Цунадэ-тян, и я собиралась... — Ох, так ты хочешь перейти непосредственно к... — Я оборвала ее сердитым взглядом. Нет, я не это имела в виду, говорили мои глаза. Цунадэ вздохнула и отвела взгляд, вытаскивая из декольте очередную сигарету. Я удержала себя от того, чтобы отчитать ее, как поступала обычно. Мои нравоучения по-настоящему ее выбешивали, а я не хотела драться. — Ладно, ладно. Давай я покажу тебе, что даю беременным женщинам. Комната, в которой она держала растения, разительно отличалась от остальной квартиры. Цунадэ не имела ни малейшего представления о порядке: так бы вы подумали, если бы не открыли синюю дверь в конце коридора. Но за этой синей дверью находилось нечто вроде оранжереи — я постоянно забывала спросить ее, как именно она все устроила, — и каждое растение, каждый корешок был отмечен. Достойно восхищения. За последнее время это уже успело стать своего рода ритуалом. Цунадэ звонила мне и говорила прийти после работы — она уже знала мое расписание. Я приходила, и после моей традиционной жалобы, как это неожиданно, мы начинали целоваться на ее диване и оставались там надолго. Иногда она и вправду показывала мне то, что собиралась, но обычно я смотрела на часы поверх ее распущенных волос и торопилась принять душ, пока не опоздала на работу. Сейчас она как раз объясняла мне какое-то туманное медицинское определение — такие я всегда отчаянно пыталась понять и, когда понимала, чувствовала себя совершенством, — но вдруг остановилась на середине. Я глянула на нее, удивленная. — Цунадэ-т...? — Почему ты работаешь в баре? Тон-Тон рассказала, что у тебя полная стипендия и хорошее учебное заведение. С такими мозгами ты могла бы найти себе работу гораздо лучше, чем в каком-то баре, где тебя могут щупать все парни подряд и где ты убиваешь себя сэкондхендным дымом. Эти личные вопросы мне не нравились, поэтому я попыталась штукой перевести разговор в другое русло. — Ну, я получаю достаточно сэкондхендного дыма от тебя, так велика ли разница? — получилось намного суше, чем мне хотелось. — Я не это имею в виду, Шизунэ. Не строй из себя дурочку. — Взгляд ее глаз впился в мой, и сейчас эти глаза не были блестяще-стеклянными. Я ненавидела, когда Цунадэ становилась такой серьезной и вдумчивой. Она рассчитывала на правдивый ответ, а я не хотела с ней об этом говорить. Я в принципе не хотела говорить о настоящем периоде своей жизни. Разве это ее дело, как я зарабатываю себе на жизнь, в конце-то концов? Ее руки лежали на моей талии, но не игриво — она не собиралась обжиматься со мной. — Иногда ты кажешься такой худой, задаюсь вопросом, достаточно ли ты ешь. Я высвободилась и насмешливо хмыкнула. — Я не чувствую голода. И кто теперь дурочка? Просто иногда забываю поесть. Мне нужно учиться, и такое прочее. — Ты могла бы найти работу, где было бы больше времени, чтобы учиться и при этом не забывать поесть. — Значит, я не могу сказать ей бросить курить, а она советует мне больше есть? Вообще обнаглела. — Да, конечно, ага. Мне пора на работу. — Я вышла из комнаты и направилась прямиком к шкафу, в который повесила свой плащ. Я считаю, шкафы для того и нужны, чтобы вешать в них одежду, но, кроме моего плаща, в этом вещей больше не было. Фактически, это шкаф для личной извращенческой коллекции Цунадэ. Я старалась ничего не трогать. — Не лучшее время, Шизунэ. В чем, черт побери, проблема? Мне нельзя о тебе беспокоиться? Внезапно это все меня достало. Я ненавидела ее любопытство и просто хотела, чтобы она заткнулась. — Это мой последний шанс, ясно? Мой чертов последний шанс почувствовать себя как дома, понятно тебе? — Я сорвала свой плащ с вешалки, на которой он до этого небезопасно покачивался, и продела руки в рукава, двигаясь резко и со злостью. — Что ты подразумеваешь под «домом»? Ты же не выросла в треклятом баре! Я развернулась на каблуках и адресовала ей яростный взгляд. — И откуда, скажи на милость, ты это узнала? Ты ничерта обо мне не знаешь. Она фыркнула, как будто я только что сказала величайшую глупость в мире. — Я знаю, что тебе нравится вишневое мороженое с соевым соусом. Я знаю, что тебе нравится медицина и лечение, даже если от этого у тебя мешки под глазами. Я знаю, ты ненавидишь закалывать волосы наверх. Знаю: ты на самом деле любишь танцевать, но тебе не хватает уверенности, чтобы делать это на людях. Знаю, что ты кусаешь костяшку большого пальца, когда нервничаешь. Знаю: каждый раз, когда я запускаю руку тебе под рубашку, у тебя мурашки по всему телу бегут. — Да пошла ты, Цунадэ. Этого недостаточно. — И близко недостаточно. — Отлично! Если я не знаю тебя, тогда расскажи о себе сама. Кем ты меня считаешь, детективом? Ты не любишь говорить, Шизунэ, признай это. Тебе нравится закрывать себя в собственной голове и притворяться, что никого больше в целом мире нет. — Пока Цунадэ говорила, она успела подойти ко мне и теперь сжимала мои плечи своей неестественно крепкой хваткой. Иногда она не контролировала собственную силу. Я знала, что даже если попробую высвободиться, у меня не получится, только наврежу себе. — Хочешь знать, почему я работаю в том замызганном баре? Действительно хочешь? Я должна была получить полную стипендию, чтобы выбраться оттуда! Выбраться из моего грязного городишки и освободиться от ограничений, в которые себя загнали мои родители. У них не было денег на мое достойное обучение, так что я должна была сделать это сама. Но... но, добившись этого, я поняла: если стану врачом, мне придется расстаться со всем, что знала прежде. — Думаю, Цунадэ знала — я не хочу, чтобы ко мне прикасались, обнимали меня, просто потому, что это мой выбор. Она отпустила меня, но продолжала смотреть, и ее взгляд связывал меня так, будто никто меня не отпускал. — О чем ты говоришь? — У тебя, Цунадэ, никогда не было проблем с наличными, это можно сказать, только взглянув на тебя. Хотя ты живешь в этой квартире, полагаю, ты выбрала ее сама, не потому, что не могла позволить себе чего-то получше. Ты, скорее всего, выросла, ни в чем не нуждаясь, поэтому не знаю, сможешь ли ты понять. Но я... я выросла среди пьяниц и торчков, с девушками, которые продавали себя, и теми, кто уже ничего не чувствовал. Я выросла с ощущением, похожим на постоянный голод, и теперь я собираюсь стать одной из тех, кого так сильно презирала, потому что в их руках есть сила исцелять, которой они никогда не пользуются. Все потому, что у нас нет денег. Но в то же время мне не стать одной из них. Они — такие, как ты, дети, с рождения ни в чем не знавшие нужды, и, думаю, на уровне инстинктов они знают: я совсем не похожа на них. Поэтому я буду возвращаться в бар, навещать старых друзей, но это будет не как раньше. Я буду отдаляться от них, и... и... — Она почти задушила меня свой грудью, но я была рада. Так она не могла видеть или слышать мои слезы. Ненавижу плакать на людях. Я не слабая. Взяла себе несколько порций пива, взлетела высоко, Сижу, наблюдаю за течением времени, Ух, ха! В этом нет ничего особенного. — Джирая? — Я протянула ему еще саке. — Хорошее имя. Хорошо вам выпить. — Я отошла, радуясь, что так просто избавилась от очередного извращенца. — О, да ладно, выпей со мной, красавица. — Я запустила ему в лицо мокрым полотенцем и продолжила обслуживать более вежливых, потенциально менее надоедливых посетителей. А вот и Цунадэ пришла. Она удивительно пунктуальна, когда этого хочет. — Шизунэ-тян! — позвала она, садясь рядом с раздражающим беловолосым мужчиной. У нее был настоящий талант выбирать самые худшие места. Я помахала рукой в ее направлении, чтобы показать — я ее услышала, и после добрых десяти минут, в течение которых раздавала людям их веселящие напитки, вернулась к месту, где она сидела. Я обнаружила, что Цунадэ и мужчина с ней рядом обмениваются угрожающими взглядами. Ну, похоже, ей он тоже не понравился. — Что ты здесь делаешь? — Цунадэ достала зажигалку из волос раньше, чем сигареты — верный знак того, что она в смятении. Удивительно, но теперь я могла понять такие вещи. Потом она вытащила сигарету и поместила ее между своими губами. — А зачем, как ты думаешь, я сюда пришел? Ты должна вернуться. — Я в полной растерянности переводила взгляд с одного на другую. Лучше не вмешиваться. — Я не хочу. Почему бы тебе не вступить во владение? Ты все же был его любимым племянником. — Цунадэ отвернулась от Джираи, будто притворяясь, что его здесь нет, и улыбнулась мне. Это была не ее обычная лукавая улыбка, но неискренняя «счастливая» усмешка, которая, как я подумала, значит: она отчаялась смыться. — Когда ты уже освободишься? Я приподняла брови, будто бы говоря — этой ночью тебе объясняться, но вслух произнесла: — Я спрошу у Ацуко, отпустит ли она меня сегодня пораньше. — Я надеялась, Цунадэ сможет удержать свой гнев в узде еще ненадолго. Я должна была лучше ее знать. Когда я вернулась, она как раз угрожала разбить голову Джирае стулом, который успела поднять в воздух, чтобы доказать ему серьезность своих намерений. — Опусти стул, Цунадэ! После нескольких секунд лихорадочного спора я убедила Цунадэ вернуть стул на положенное ему место... на пол. К несчастью, было похоже, что ночью она меня из-за этого замучит. Пока я ее выводила, она показывала Джирае средний палец. — И что это было? — требовательно спросила я, с шумом распахивая дверцу ее машины. — Удивительно, почему тебя тут же не выставили. Цунадэ ничего не ответила, просто сама села в авто. Я решила, что позволю ей успокоиться, пусть расскажет все потом, когда сама захочет. К тому времени мы обе уже лежали в постели Цунадэ, моя голова покоилась на ее плоском животе, а волосы беспорядочно разметались по ее коже. — Шизунэ-тян, ты сказала, я ничего о тебе не знаю... так ведь? Ну, ты тоже многого обо мне не знаешь. — Это была правда, но я не хотела ее принимать. — Ты была права — я с рождения купалась в деньгах. Мой дед основал свою компанию, которая выпускает электронику. Она называется «Конохагакуре», и... ну, пост генерального директора всегда передавался в семье по наследству. Я... я не хочу его принимать. Компания сейчас в на редкость плохом состоянии, и если я облажаюсь, мы все потеряем. Не хочу взваливать такой груз на свои плечи. Я переместилась и легко прижалась губами к обнаженной коже ее живота. — Тогда не делай этого. Разве ты не сказала, что этот пост должен принять Джирая? — Джирая чертов придурок, и он это знает. Он не может быть генеральным директором, и он не хочет быть им даже больше, чем я. Он всего лишь юрист-бабник. — Цунадэ сделала паузу, и я подняла на нее глаза. Она собиралась сказать что-то важное; я это чувствовала. — И... и если я приму этот пост, мне... мне придется уехать. Уехать от тебя. Я не знала, как на это ответить. Я удерживаю ее здесь? У нее есть шанс стать каким-то там генеральным директором, а она предпочитает вместо этого остаться со мной? С циничной стервой, которая по стечению обстоятельств спит с ней? — Ты не можешь оставаться только ради меня, Цунадэ, — ответила я, стараясь убрать любые возможные чувства из своего голоса. — Разве ты не хочешь, чтобы я осталась? — Я вздохнула и прижалась к ее животу щекой. Конечно, я не хотела, чтобы она уезжала, но ни в коем случае не могла допустить, чтобы она об этом узнала. Я хотела сохранить независимость. Сказать, как я хочу, чтобы она осталась, — все равно что положиться на нее. Да и сколько я для нее значу, в самом-то деле? «Игрушка», быстрый трах пальцами, секс-подруга? Цунадэ зарылась пальцами в мои волосы, и я закрыла глаза, просто вдыхая ее. Она была для меня больше, чем все вышеперечисленное. Она вдруг заставила меня усомниться, не ошибалась ли я в корне насчет всего на свете. С ней не нужно было волноваться насчет положения в обществе, учебы или ответственности. Я могла просто быть собой, неважно, насколько саркастичной и злой, или игривой и чокнутой, я себя чувствовала. Она была моим персональным никотином. — Ты, наверное, возненавидишь меня, если я скажу, что люблю тебя, а? — Я вздрогнула от этих слов и отстранилась от поглаживающих движений ее пальцев. — Любишь? — спросила я. Не знаю, что отражалось в моих глазах, надеюсь, не мольба. Цунадэ громко и довольно рассмеялась. — Ты меня возненавидишь. Я с тобой достаточно долго и знаю: ты циник каких поискать, особенно когда доходит до амурных дел, и не хочешь, чтобы кто-то тебя любил. Я не обратила внимания на эти слова и попыталась абстрагироваться от той части меня, которая говорила: да она со мной играет. — Так любишь или нет? Не играй со мной, Цунадэ, черт бы тебя побрал! Внезапно она тоже разозлилась. — Я играю с тобой? Ты ведешь себя так, будто тебе на меня плевать, и улыбаешься мне искренне только тогда, когда мы обе лежим здесь, в постели. Большую часть времени я задаюсь вопросом, что ты до сих пор здесь делаешь. Знаешь, Тон-Тон сказала мне, с тобой тяжело работать... угадай с трех раз. Иметь с тобой отношения еще сложнее! — Ну, поживи моей жизнью. Посмотрим, какой открытой и заботливой ты будешь. Извини, что не раболепствую перед тобой. Ты же этого хочешь? — Я придвинулась к ней, так что мы оказались лицом к лицу, и поинтересовалась: — Хочешь, чтобы я прошептала «о, Цунадэ-тян, я так люблю тебя»? — я прижалась к ее губам в грубом поцелуе, который она прервала. — О, — саркастично сказала Цунадэ, глядя на меня. — Ты-то точно со мной не играешь. — Ладно тебе, Цунадэ. Ты же этого хочешь? Демонстрации нежных чувств? — Я слегка прикусила мочку ее уха, и она задрожала, несмотря на гнев. Потом оттолкнула меня так яростно, что я чуть было не поцеловалась со стеной. Некоторое время я не двигалась, опасаясь, не сломала ли она чего, — к примеру, мой позвоночник. Я заставила себя подняться, удержала крик, когда волна боли пробежала по руке, и глянула на Цунадэ. Она на меня не смотрела, и это было так в ее духе. — Пошла ты, Цунадэ. Надеюсь, ты уедешь и никогда не вернешься. — Я подобрала одежду, которую мы недавно разбросали по комнате в порывах страсти, неосторожно прижимая несгибающуюся левую руку к своему телу. Я потратила время только на то, чтобы натянуть штаны, прежде чем вылетела из комнаты, решив держать лицо до последнего. Когда я добралась до двери, то по холодному ветру, заставившему меня поежиться, вдруг поняла, что забыла плащ. Вместо того, чтобы вернуться, я продолжила свой путь. Плевать, даже если я умру от переохлаждения. Нечего есть и нет телевизора, Гляжу в зеркало — лучше бы мне его не видеть, Ух, ха! В этом нет ничего особенного. Ненавижу это место, подумала я, и поняла: судя по всему, нет места, которое бы мне нравилось. Я ненавидела бар. Я ненавидела колледж, где все вели себя так, будто я не их полета птица, пусть и училась лучше их. Я ненавидела свою собственную квартиру, потому что, куда ни посмотри, мне вспоминалась она. Даже мое собственное тело заставляло думать о ней. Каждый раз, когда я вспоминала о своей поврежденной руке, в памяти всплывала Цунадэ. А когда я обнаружила пачку ее сигарет на книжной полке, кто немедленно пришел мне на ум? Правильно. Стерва-Цунадэ. Походив туда-сюда, я подобрала пачку. Засунула ее в боковой карман и пошла на кухню, чтобы разжиться спичками из выдвижного ящика. Я вытащила белую сигарету из полупустой пачки — и поместила ее между своих губ. Дурацкое чувство — незажженный убийца у меня во рту. Я подожгла спичку и поднесла огонь к кончику сигареты. Поначалу я кашляла, но потом привыкла. Дым шел внутрь и выходил наружу. Я глубоко затягивалась и наблюдала, как тонкие серые струйки дыма поднимаются вверх, пока не исчезают из моего поля зрения. Я глянула на часы. Через полчаса на работу, поняла я отсутствующе. Кто бы мог представить, как мне не хотелось туда идти. Я не хотела, чтобы Тон-Тон бросала на меня эти косые взгляды, и определенно не хотела, чтобы Йоко поднимала брови в мою сторону, частично проверяя, все ли со мной в порядке, но еще и спрашивая — почему? Я, черт побери, не хотела отвечать, почему. Я все равно пошла. Вместо Йоко там был тот хренов извращенец... Джирая. Замечательно, подумала я, с каждым днем все лучше и лучше. Я вспомнила о пачке сигарет в кармане и вытащила еще одну. Это начало прекрасной смерти, промелькнула циничная мысль, а потом я попросила у Кехея зажигалку. — Я думал, ты не куришь, — сказал он, передавая мне свою «Amatti». Я пожала плечами и высекла огонь, подожгла сигарету небрежным движением, почти ее уронив. Потом вернула Кехею его имущество. — Теперь курю, — и ушла, не добавив ни слова. Джирая звал меня, но я тянула сколько могла, прежде чем подойти к нему. — Чего ты хочешь? — свирепо рявкнула я, стряхивая пепел с сигареты в ближайшую пепельницу. Я с большим удовольствием воткнула бы горящий кончик ему в руку, но слишком хорошо себя для этого контролировала. — Хотел поблагодарить тебя, вот и все, — просто сказал он, осторожно отпивая саке. Я подняла брови в замешательстве. — За что поблагодарить? — Ты убедила Цунадэ, ведь так? Я с первого взгляда понял, что ты смышленая девушка. Цунадэ-сама наверняка объяснила, насколько эта работа мне не подходит. — Он сказал это до того самоуверенно, что мне захотелось пнуть его. Тупой ублюдок. — Я уже неделю не видела Цунадэ. Она приняла это решение в одиночестве. — Я на секунду сделала паузу, а потом посмотрела на него с плохо сдерживаемой яростью. Частично за себя, частично за Цунадэ. — Надеюсь, ты подавишься. Но я знаю, что мне нравится, Знаю, что мне нравится танцевать с тобой, И я знаю, что нравится тебе, Знаю, что тебе нравится танцевать со мной, О, да. Я подняла руку, чтобы постучать в дверь, когда та распахнулась сама по себе. Ну, не совсем сама. Дверь открыла Цунадэ. Какое-то время мы просто смотрели друг на друга, будто не до конца уверенные, что обе здесь находимся. Будто у нас было слишком много кошмарных снов и мы не могли поверить, что уже проснулись. — Цунадэ-сама. Я... я... — Я не знала, что сказать. — Что ты здесь делаешь? — Так и есть — это наверняка происходит не по-настоящему. — Извини, что я была такой сукой, и не думай, что я пытаюсь вернуться к тебе, все не так. Думаю, каждый должен получить то, чего он заслуживает, и Джирая с Тон-Тон сказали, что ты скоро уезжаешь, а я не хочу, чтобы ты уезжала раньше, чем я извинюсь, ведь тогда я буду чувствовать себя сукой, и, черт побери, я... — Я сказала это в безумной спешке, едва успевая вдыхать. Я почти жалела, что пришла. Если бы я не приходила, не было бы этих неловких быстрых слов, льющихся из моего рта, и мои щеки не пылали бы от смущения. — Заткнись к чертям, Шизунэ. У тебя слишком много мозгов, чтобы ты вела себя как идиотка. — Она замолчала, возможно, продумывая следующий шаг. — Зайди ненадолго. Я скоро поеду в аэропорт, но могу и немного задержаться. — Она толкнула дверь ногой, чтобы та открылась шире, и попятилась, чтобы я могла пройти в квартиру. Та казалась такой пустой; это будто была другая квартира, куда не ступала нога человека. — Ты уезжаешь сейчас? — спросила я недоверчиво. Я не могла в это поверить. Если бы я пришла на пять минут позже, то могла больше никогда не увидеть Цунадэ. Я не знала, что хуже: никогда не увидеть Цунадэ снова или жить, не зная, расстались ли мы мирно. — Да. Очень в духе Джираи — вызывать меня, не считаясь с моим временем. — За этим последовала еще одна порция неловкого молчания. Что за черт, ведь я могу ее больше никогда и не увидеть. — Цунадэ, ты меня прощаешь? — Она не задумалась ни на секунду, прежде чем ответить: — Конечно, дура ты такая. — Она приподняла брови, глядя на меня. — Ну ты и упрямая. Тебе понадобилась целая вечность, чтобы набраться смелости, прийти сюда и извиниться... Что? Это вам не одностороннее извинение! Предполагалось, что теперь Цунадэ скажет: прости меня тоже, Шизунэ. Позволь мне уехать и живи мирно. Может, так ты излечишься! Вместо этого — идиотский самоуверенный комментарий насчет того, сколько времени мне понадобилось, чтобы «набраться смелости». — Если я верно помню, не я одна вела себя как засранка! — Чудесно. Я пришла извиниться, но Цунадэ до сих пор может разозлить меня до такой степени, что мы вот-вот снова тут подеремся. — Хорошо. Извини. — Это звучало так, будто она только что велела мне заткнуться, но... Я слишком хорошо ее знала. Короткий взгляд, который она на меня бросила, чтобы увидеть, устроило ли меня услышанное. Он молил о прощении. Ладно, может, я с ней и не подерусь. — Ну, теперь с этим покончено, и, думаю, незачем тебе задерживаться еще больше, ага? — Я уже шла к двери, продолжая говорить. Но тут рука Цунадэ накрыла мое плечо, останавливая на полпути. Я была рада, что моя травма уже зажила, потому что хватка у Цунадэ, как всегда, была крепкая. Ну а сейчас-то в чем дело? Я продемонстрировала ей свое удивление. — Хм? — Поскольку это, скорее всего, наша последняя ночь, давай повеселимся как следует вместо того, чтобы мяться тут и говорить неловкие вещи. — Она позволила рюкзаку со своей спины упасть на пол с громким глухим звуком. Я в потрясении уставилась на него. Как Цунадэ вообще могла удерживать этот рюкзак? Иногда она кажется мне чем-то вроде сверхчеловека. — Н-но тебе нужно в аэропорт... — нервно напомнила я, неуверенная, что хочу быть виноватой в том, что удерживаю Цунадэ от исполнения ее новых обязанностей генерального директора. Она пожала плечами, и я поняла, что возможное опоздание мало ее волнует. — Пойдем танцевать, Шизунэ. И мы пошли, потому что я, конечно, не собиралась драться с Цунадэ. Она наверняка могла побить меня с закрытыми глазами и одной рукой, связанной за спиной. Я не особо хотела знать, откуда у нее такие способности и сила, поэтому никогда не спрашивала, но и никогда не пыталась ее спровоцировать... сознательно, во всяком случае. Я позволила ей вытащить меня в танцевальный клуб, с музыкой такой громкой, что она впивалась в мои уши, как дикая кошка. Я неохотно осталась там, в основном пытаясь копировать движения Цунадэ и избегая парней (а иногда и девушек), которые пытались меня пощупать. Думаю, Цунадэ в конце концов все поняла, и мы ушли оттуда. Вместо того, чтобы расстаться, она пошла меня провожать. Был достаточно ранний вечер, и Цунадэ смотрела на меня выжидающе. Моя очередь выбирать место. Я не могла удержать усмешку. Рок-концерт явно не подходил для Цунадэ. Люди прижимались друг к другу, звучала тяжелая, сильная музыка, гитары и голоса, хриплые от наркотиков и выпивки... да уж, Цунадэ охотнее танцевала бы, поймав ритм. Но почему-то она осталась там и даже не возмущалась. Она толкалась, говорила, пила. Мы обе сильно напились в ту ночь, и большая ее часть, если честно, стерлась у меня из памяти. Но я точно уверена, что в ту ночь Цунадэ меня целовала. Не то чтобы это имело особое значение... конечно. Я как-то добралась домой и проснулась с ужасной головной болью, весьма туманными воспоминаниями и несколькими синяками на внутренней стороне бедер. Выругавшись, я приняла душ и сразу же после этого позвонила Цунадэ. — Че-е-е? — вежливо протянула она. Ее голос звучал так же паршиво, как я себя чувствовала. — Это Шизунэ. — А, — медленно ответила Цунадэ, и мы обе не нашлись, что сказать. У меня было чувство, будто в эту ночь мы зашли слишком далеко. Естественно, я ожидала, что Цунадэ заговорит первой, тем более, она не раз провозглашала, на ком в наших отношениях метафорические брюки. — Прошлой ночью ты забыла тут свой лифчик, — все мои страхи подтвердились, и я испустила страдальческий вздох. Проклятье. Хотела бы я до сих пор на нее злиться. — Кто мы теперь, Цунадэ? — тихо спросила я, и ответом на мой вопрос долгое время служила лишь тишина на той стороне провода. — А кем ты хочешь, чтобы мы были, Шизунэ? Ты будешь ждать меня, пока учишься? Могу я быть твоей сумасшедшей подружкой из Нового Света, пока ты будешь лечить всех подряд по низким ценам, потому что хочешь помочь своим «людям»? — Я не знала, шутит она или нет. — Цунадэ, я серьезно. — Я тоже, Шизунэ. Ты для меня не просто быстрый перепих, поняла? Я буду ждать тебя, если ты будешь ждать меня... — Долгая пауза. Мне еще оставалось несколько лет до выпуска, и мысль о том, что Цунадэ будет хранить верность все это время... ну, в это трудно поверить. — Будешь? — Я проследила пальцами очертания пачки сигарет в кармане, прежде чем вытащить ее, и напряженно на нее уставилась. — Погоди секунду, — быстро сказала я, подбежала к ближайшей мусорной корзине и зашвырнула туда сигареты. — Вот так! — пробормотала я, а потом вернулась к телефону. — Цунадэ... Да. Я подожду. Короткий нервный смешок по ту сторону провода. — Да уж. Лучше тебе меня дождаться. Поцелуй меня раз, Поцелуй во второй, Давай, красотка, целуй меня насмерть. Конец.