Вселенная

Три. Всего три недели дала им судьба. Три недели чтобы быть счастливыми.       Они просыпаются в объятиях друг друга, и им кажется, что это навечно. Криштиану ласково гладит золотистые волосы и улыбается, легко целуя в лоб, а Лукита каждый раз млеет, забывая, как дышать. Он счастлив. Не смотря ни на что. Он устраивает голову на груди у своего счастья и думает о том, что это все того стоило. Вся боль и сомнения, метания и страхи. Те же лучи, что когда-то тысячу лет назад будили его, разбитого и заплаканного, уснувшего на мольберте, теперь тепло гладят их переплетенные пальцы. - Зачем ты это делаешь, Криш? Неужели опять потому что "так надо"? - Нет, - у него взгляд светится изнутри, и Лука прикрывает глаза, когда подушечки пальцев касаются его лица, осторожно проводят по губам, приподнимают за подбородок. - Я так хочу. И ты тоже этого хочешь. Лука улыбается, как ребенок. Ты так чертовски прав, Криштиану. Хочу больше, чем чего-либо в этой жизни.       Лукита учится жить заново. Учится жить без страха и боли. Учится не думать о том, что ждет его дальше. Лука учится жить, впервые за столько времени чувствуя себя не одиноким. И это прекрасно. Прекрасно следить за своими словами, поступками, чтобы не допустить ничего резкого или обидного для другого, вслушиваться в чужой голос, ловить эмоции во взгляде, вникать, понимать, узнавать что-то новое, как в картину, добавлять все новые штрихи в портрет Криштиану у себя в голове. Он правда как произведение искусства, как мелодия скрипки над утренним городом, запах какао и горячего шоколада в лучах утреннего осеннего солнца, как изображение самого необыкновенного, светлого и одновременно загадачно-неизведанного на этой планете, и маленький художник часто не может поверить, любуясь на это существо неземное, что оно принадлежит ему, навсегда и безраздельно, что это тепло, эта приятная дрожь в коленях и замирающее сердце - останутся с ним до конца. Ему так ново, необычно и замечательно - жить для кого-то.       Ему иногда кажется, что это сон. Так и есть ведь по большей части, и от этих мыслей Луките становится так больно и холодно, и он бежит в соседнюю комнату, чтобы обнять за талию крепко своего человека, упереться лбом в широкую спину и замереть на несколько долгих мгновений, чувствуя, как отступает страх и возвращается уверенность в том, что Криштиану все еще рядом, все еще не исчезает никуда, все еще не спешит растворяться в первых утренних заморозках за окном. Это, наверное, глупо и странно для него самого, но гораздо больше, чем что либо еще, его волнует вопрос, что чувствует сам Криш в эти моменты. Вообще чувствует ли он, потому что его неожиданное возвращение, его маска вежливой куклы неделю назад, его исчезновение, сам факт того, что он - всего лишь воображаемый друг... Лука ненавидит эти догадки, гонит их прочь отчаянно, всеми силами, но бессонными ночами, прижимаясь спиной к горячей груди, чувствуя худыми лопатками, как бьется бесконечно любимое сердце, он закусывает щеку с внутренней стороны, потому что глаза предательски щиплет, а вопрос а что если ты  з а с т а в и л  его любить тебя? словно монстр из-под кровати, появляется перед глазами. - Прекрати. - Что? - он непроизвольно вздрагивает, когда Криш неожиданно стискивает его ребра, прижимая теснее к себе, горячим шепотом обжигая мочку уха. - Эти мысли, Лука. Я... Не могу думать о том, что всего лишь приятный сон для тебя. У Луки сердце защемляет так больно. Он разворачивается в его руках и сам обнимает порывисто, изо всех сил, утыкается холодным носом в шею, гладит черные волосы. Никогда. Никогда больше. Прости.       В этот вечер он наконец понимает точно, что это не мечта и не выдумка. Что Криштиану не просто очередная глупая фантазия больного мозга. Что он любит его, любит так же отчаянно и сильно, как и его человек, хоть и не может сказать этого. Лука дает себе слово, что разгадает эту загадку. ***       Каждый день - как новый шаг в глубину подсознания. Каждое слово - как скрытый вопрос. Время идет, и вместе с ним Луке приходит понимание и осознание того, кто рядом с ним валяется на диване, обняв подушку, лениво наблюдая за происходящим на экране телевизора. Уверенный и сильный мужчина с внешностью бога и улыбкой, от которой коленки слабеют. Нерешительный эмоциональный подросток, сомневающийся в себе и своих поступках. Криш боится. Это существо с самих небес - правда боится. Лукита понимает это совсем скоро, когда ловит на себе странные долгие взгляды, полные какой-то отчаянной тоски, когда замечает, с какой осторожностью, словно он сделан из хрупкого стекла, тот касается его плеч, лица, даже золотистых волос, и как наоборот до боли сильно стискивает в объятьях холодными ночами, в ужасе от мысли, что может потерять или отпустить его. Криш никогда не говорит, что любит. Но ему так сильно хочется, так безумно хочется сказать своему маленькому человеку всё, что он чувствует, что думает о нем, чтобы тот смущенно краснел и мило улыбался, чтобы складочки собирались у глаз и на щеках появлялись до невозможности хорошенькие ямочки, согревать дыханием замерзшие пальцы и слушать вдохновенные описания того, как красиво солнце отражается сегодня в мокрых камнях на площади. Но слов нет, и вообще это все так неправильно ощущается - Лука чувствует, как мечется Криштиану, не в силах понять, что предпринять, как вести себя, Модрич ведь такой человек, а он... А он просто приятное видение. И может ли вообще что-либо чувствовать? Может, эта нежность, желание всегда быть рядом, помогать, укрывать и поддерживать, гладить мягкие волосы и улыбаться большим карим глазам - нечто совсем другое? Криш так боится сделать больно своему человеку. Так боится заставить страдать еще больше это и без того несчастное существо. Криш так ненавидит себя за то, что не может стать настоящим. Лука обещает себе, что заставит его поверить в эту реальность. В ту реальность, где они счастливы.       Их день начинается с долгого, как жизнь, поцелуя, часто - не одного лишь поцелуя, и Лука смущенно улыбается сам себе, думая, как замечательно, наверное, они выглядят в лучах этого утреннего золотистого солнца, льющегося в комнату через большое окно. Почему-то эти утренние моменты до сих пор кажутся ему самыми лучшими, самыми близкими и важными: открывая глаза и чувствуя родное теплое дыхание над ухом, просыпаясь от осторожных поглаживаний подушечкой пальца по щеке, вскакивающий пробужденным от кошмара - он каждый раз удостоверивается в том, что счастье его еще не закончилось, что оно еще рядом. Лука почти лениво и уже так привычно забирается к Кришу на бедра, чувствует, как солнечные лучи приятно оглаживают обнаженное тело, скользят вокруг шеи, по плечам, сбегают вниз по спине; берет его руки в свои и, наклонившись, будит любовь свою нежным поцелуем. Криш сначала отвечает сонно, легонько прихватывая нижнюю губу, затем вдруг целиком забирает инициативу, и Лука даже не сопротивляется: секунда - и он уже на спине, обхватывая ногами сильный торс своего возлюбленного, замирая под наполнеными медленными прикосновениями, такими легкими в светящемся воздухе, томно вздыхая с восхищенным наслаждением, когда Криштиану проводит языком прохладную дорожку от ключиц вверх, по тонкой шее. Солнечные лучи играют в разметавшихся по подушке золотистых кудрях.       Когда старые часы на стене глухо щелкают, оповещая о том, что стрелка остановилась на десяти, они наконец выбираются из постели, и Лука, сладко потягиваясь, напоминает себе, что у них еще целый день в запасе. День, чтобы быть рядом, держать за руку и не вспоминать о несчастном мире за окном.       Из универа его и правда исключают, но Лука не переживает особо - он все равно не собирался туда ходить. Ему ничего больше в жизни не нужно. Золотые лучи наполняют его смыслом и желанием творить, и он снова целыми днями рисует, рисует, рисует - он рисует людей, настоящих людей, впервые со смерти матери, людей с улыбками на счастливых лицах и светом в больших глазах, рисует, а Криш валяется рядом на диване и разговаривает обо всем на свете - иногда художник просто молчит и слушает его, он может часами слушать, потому что родной голос красивее и мелодичнее любой музыки, а рассказывает он необыкновенно увлекательно: сюжеты фильмов, истории из жизни, шутки, факты, споры о философии, о политике и персонажах сериалов - время летит безумно быстро. Иногда они обсуждают что-то более серьезное, и однажды Лука спрашивает, а что, если те, кого принято считать ненормальными, на самом деле просто обладают способностью видеть параллельные миры? Например, контактировать с голосами и персонажами из альтернативных реальностей? Криш надолго замолкает задумчиво, а затем медленно отвечает, что эта теория не лишена смысла.       Они кормят в парке пугливых уток, и вечно мерзнущий Лука заставляет Криша закутаться в большой черный шарф едва ли не по уши, хотя тому севсем не холодно; потом же хорват, наплевав на свою же вечную боязнь простудиться, садится прямо на траву и, сосредоточенно хмуря брови, выводит в блокноте эскиз поросшей мхом статуи печального ангела, а его человек засыпает у него на коленях, и Лука в какой-то момент ловит себя на мысли, что уже с полчаса не рисует, а вглядывается в его спокойное лицо, покусывая кончик карандаша. Он думает о том, что никогда не видел Криштиану более умиротворенным, чем в этот момент, когда он уверен, что его Лукита не уйдет от него в какой-то безумный миг, не растает, как розовое облако, с лучами утреннего солнца. Ему почему-то хочется плакать от этих мыслей.       Лука чаще появляется на улице. На углу площади, у старого цветочного киоска, он рисует портреты прохожих: уставших, вдохновленных, веселых, опечаленных, хмурых, ненавидящих. Мамочки просят его рисовать своих детишек, молодые девушки позируют и улыбаются маленькому кудрявому художнику, парни громко смеются над забавными каррикатурами. Люди не понимают, что Модричу и воображение подключать не надо, чтобы изображать их в таких странных чарующих образах: опутанных цветами, в языках пламени - он правда видит всех такими, и в восхитительно разных чертах чужих лиц ищет что-то светлое: мягкое сияние в синих зрачках, ямочки на пухлых щечках, мощный разлет широких бровей, тоненькие счастливые лучики у самых глаз. В этих моментах, скрытых деталях он ловит частичку знакомого тепла, и это кажется таким правильным, он чувствует себя влюбленным во весь мир. Криш редко появляется рядом с ним в это время, чаще присутствует в виде голоса в голове, давая забавные комментарии ко всему происходящему, но, размашисто расчерчивая очередной лист тонкими ниточками-штрихами наброска, Лука часто чувствует знакомое тепло со спины и мягкий поцелуй в золотистую макушку. Лука понимает, что наконец, после стольких недель отчаяния и мертвящего холода, он чувствует себя живым.       Они вместе гуляют ночью по крышам, по плохо освященным набережным, тротуарам; холодная ночь пробирается под пальто, Лука ежится, прячет лицо в воротник, Криш обнимает его и обзывает Снегурочкой. Хорват, конечно, не обижается, но скорчить оскорбленную моську не забывает. На темной детской площадке Криш показывает ему несколько ловких трюков с забытым детьми мячом - розовым и с принцессами - Модрич от души веселится и, смеясь, заявляет ему, что в этой реальности он абсолютно точно был бы футболистом. Может быть, не таким уж хорошим, с кучей тараканов в голове и любовью к дорогим шмоткам, но глубоко оскорбленный Криш пихает его локтем в бок, и Лукита спешит добавить, что, не смотря ни на что, всегда лучшим для него. Взамен он получает довольную улыбку и поцелуй в лоб.       Криш красиво рисует. Лука бесцеремонно плюхается к нему на колени с альбомом наперевес, просит изобразить что-нибудь на бумаге, и тот, задумчиво прикусив губу, кладет свою руку поверх его и, мягко надавливая, выводит тонкие линии. Лука едва сдерживается в этот момент, чтобы не отпихнуть альбом, карандаши, забить на все и просто засосать этого засранца как следует, потому что, черт, это незаконно выглядеть так, когда просто рисуешь: закушенная пухлая нижняя губа, сосредоточенно нахмуренные брови, короткое теплое дыхание на ухо, а от левой руки, обхватывающей за талию, Луке уже положительно плохо. Криш, как на величайшее чудо во вселенной, смотрит на экран, когда они, набрав печенья и мармеладок, смотрят вместе Звездные Войны: он дажу пару раз проносит руку мимо рта и следит за происходящим так, словно от этого зависит его жизнь. "Я люблю тебя" - говорит принцесса Лея. "Я знаю", - отвечает Хан. Криш качает головой, и на мгновение его лицо становится таким несчастным, что Лука пугается. - Как все просто, - говорит он едва слышно, - Он любит её, а она - его, и все знают, что в итоге они все равно будут вместе, не смотря ни на что. Такое только в сказках бывает. - Это ведь и есть сказка. Криш смотрит на него долго-долго, словно пытаясь сказать что-то, затем опускает голову и говорит тихо: - Я бы хотел, чтобы и мы с тобой были сказкой. Лука никогда не думал, что его Криштиану может чувствовать настолько тонко и эмоционально. Но серебристая слеза срывается с темных ресниц и катится по его щеке, когда они смотрят трилогию приквелов, и Лука вдруг начинает догадываться, почему Криштиану так зацепила история запретной любви джедая и королевы, любви, которая в итоге убила их обоих.       Криш правда боится, он чувствует и боится, что наносит непоправимый вред больному сознанию своего маленького человечка, что разрушает его, давая надежду и позволяя любить. Он боится и пытается сначала дистанцироваться, оттолкнуть от себя Луку, потом исчезает, когда понимает, что ничего не вышло. Оставляет его в одиночестве, надеясь, что тот переосмыслит все и поймет, привыкнет к тому, что рядом больше нет надоедливого видения, но... Что-то идет не так, и вот они просыпаются вместе, потом еще раз и еще, и он больше ничего не может поделать с этим: бросить сейчас Модрича - это буквально толкнуть его с обрыва, оставаться с ним рядом - медленно вести его туда за руку. Да, это их общее безумие, которое имеет лишь один конец.       Лука решительно отодвигает ноутбук и забирается на колени к своему видению, обхватывает любимое лицо ладонями, прижимается лбом ко лбу и замирает на несколько долгих мгновений. Старые часы считают секунды в густой тишине. - Я люблю тебя, - говорит он, как миллионы раз до этого. - Я уже сошел с ума, мне некуда дальше. И если умирать - то только с тобой, а иначе моя жизнь не имеет ни смысла, ни света, на который нужно идти. Ты сделал меня таким, каким я никогда не был до этого - счастливым, любящим, живым, и ничто - ни смерть, ни страх, ни боль - не заставят меня отпустить тебя. Ничто на свете, Криш. Ты слышишь? Тот слышит, тот смотрит нечитаемо и дышит едва заметно, а длинные пальцы чуть дрожат, когда он осторожно заправляет за ухо выбившийся золотистый локон. - Ты слишком хорош для этого мира, Лукита, - не слышит, скорее, понимает художник, когда его обнимают мягко и тепло, словно он правда самое дорогое в жизни Криштиану.       Невидимая скрипка надрывается над ними, выводя неизвестные мелодии из старых фильмов, над которыми плакать хочется, а Лука грустно улыбается своему счастью, положив голову на сильное плечо, и не знает еще, что его срок подходит к концу. ***       Первый звоночек раздается в их тихой счастливой квартире, когда Лука просыпается однажды ночью от давно забытого ощущения, что десятки глаз смотрят на него неотрывно и осмысленно. Острожно выбравшись из сильных объятий мирно сопящего рядом Криша, он осматривается вокруг, пытаясь понять, почему его вдруг так резко выдернуло из объятий сна. В синеватом свете луны из окна комната выглядит мертвой и замерзшей будто, а ползущие тени от качающихся на улице веток деревьев добавляют некоторой мистичности интерьеру, но тишина стоит полная, и ничто не вызывает беспокойства, не должно вызывать. Лука и забыл уже те времена, когда с ужасом прятался от сгустков неподвижной темноты по углам. Он еще раз пробегает глазами по рядам карандашных рисунков вдоль стен, пытаясь убедить себя, что это всего лишь воображение. И замирает, застыв то ли от ужаса, то ли от неожиданности, приоткрыв рот в беззвучном крике. Зубастый кролик Фредди с последнего в первом ряду портрета смотрит на него белесыми пятнами мертвых глаз, неотрывно и пристально. Лука переводит взгляд на черных человечков. Те наблюдают за ним с холодным осуждением. Странное костлявое существо с головой, похожей на птичью - насмешливо и почти заинтересованно. Они все смотрят безмолвно, мрачно и угрожающе, хоть этого и не видно в глазах разной формы, размера и цвета, но по спине ползет вниз отвратительный холодок, и вдруг такой ужас стискивает сердце ледяной рукой, что бедный Лукита тут же прыгает обратно в постель, прижимается к спящему Криштиану изо всех сил, пытаясь унять холодную дрожь во всем теле, натягивает одеяло едва не до ушей, как маленький ребенок, наивно пытающийся спрятаться от кошмаров под подушкой, цепляется за чужие плечи отчаянно. Криш лишь улыбается во сне и ласково проводит теплой рукой по спине, но это не успокаивает его малыша. Лука всю ночь сомкнуть глаз не может под пристальными взглядами безмолвных соседей и лишь лихорадочно думает, что, почему, с чего вдруг возвращается этот дикий, иррациональный страх, что будил его по ночам так же раньше?       Второй звоночек отдается в его голове ясным эхом, когда он выходит на площадь с мольбертом спустя пару дней. Что-то не так: что-то в сыром сером воздухе, что-то в внезапно померкшем небе после таких долгих солнечных дней. Что-то в людях вокруг, двигающихся словно заторможенно, как-то неправильно и непривычно, как сквозь вату. Он садится на привычное место, раскладывает работы; но прохожие едва поднимают на него взгляд, бегут мимо, словно гнало их что-то, что-то тяжелое и мрачное, что ощущал весь мир. В их лицах Лука не может разглядеть привычного внутреннего света, на губах не играют улыбки, словно в какой-то миг идеальная вселенная дала трещину, выпуская наружу недовольство, обиду и раздражение. Художник с час наблюдает за ними, а потом ему вдруг становится так холодно и неудобно; он собирает вещи и возвращается домой. На лестничной клетке худой до ужаса кот бросается ему под ноги, с огромными глазами на грязной морде, пылающими от ярости, пытается укусить сквозь тяжелые осенние ботинки; Лука испуганно отскакивает в сторону и позорно спасается бегством - он еще не настолько свихнулся, чтобы бить ногами животное, пусть даже бешеное. Но отчаянный кошачий крик, больше похожий на вой, стоит в его ушах еще долго после того, как захлопнулась дверь квартиры. Лука смотрит на часы испуганно: ему кажется, что на улице темно, хотя времени еще чуть больше полудня. Тяжелые, черно-серые тучи спускаются с мрачного неба, давят и прижимают к земле; и именно в этот момент Модричу становится по-настоящему страшно. Он почти бежит в гостиную - сердце бьется отчаянно громко, предчувствуя что-то ужасное - распахивает дверь. Но все на месте, и Криш здесь, поднимается навстречу с приветственной улыбкой, и бедный художник буквально физически ощущает теплую волну облегчения, накрывшую его с головой. Он не говорит ничего, только тяжело роняет сумку на пол, подходит и устало обнимает своего человека, пряча лицо у него на груди; на Крише мягкая толстовка почему-то розового цвета, и от него пахнет чем-то уютным и родным, так что Лука быстро успокаивается, пока тот медленно, словно испуганного котенка, гладит его по вьющимся от влаги волосам. Чувство тревоги не уходит никуда, но ему хотя бы не страшно до дрожи теперь.       Криш спрашивает, что случилось. Лука не знает. Он так и говорит ему в ответ, что не знает, что происходит, не понимает, но это явно что-то нехорошее и пугающее. "Послушай, - говорит он быстро и скомканно, - послушай, я не переживу, если ты вдруг исчезнешь из моего мира, если тебя не станет рядом со мной; я лучше сам умру... Нет, не так хотел сказать, - он запинается и краснеет, не может подобрать нужного слова. Я знаю, говорит Криш. Глядя ему в глаза и так твердо, уверенно, что Лука понимает - он правда знает. Криш подхватывает его на руки, такого худенького и маленького, и кружит по комнате, как ребенка, пока на бледном личике не мелькнет хоть на мгновение прежняя улыбка. Тогда он опускает на пол свое сокровище и обещает ему, что они со всем справятся. Что бы ни случилось. Лука встает на мысочки и мягко, почти невесомо целует его в губы, безмолвно соглашаясь. Он еще не знает, насколько это будет тяжело. День за днем мир словно схлопывается, сжимается невидимыми тисками вокруг них. Небо клубится все ниже, задевая крыши домов, седая ночь больше не блещет звездами, а смотрит безглазо и холодно. Лука прижимается к Кришу с какой-то надеждой отчаянной, тому все чаще приходится успокаивать его после новых приступов паники. Он тоже видит, что все летит в пустоту, что что-то ломается и вот-вот разлетится на куски, ему тоже страшно, но он ничего не может сделать, они не говорят об этом, просто держутся за руки крепче обычного. Лука кусает тонкие губы и пытается быть сильным. Он ведь никогда не умел.       Кло появляется на пятый день, среди толпы словно зомби шатающихся людей - Лука не помнит, зачем он вообще вышел из дома, но назад он влетает, задыхаясь, с глазами, полными ужаса. Знакомая костлявая фигура из старых кошмаров вдруг оказывается напротив него, когда он зачем-то оборачивается назад в тесном вагоне метро, почувствовав как будто слабое прикосновение, и встречает безумный взгляд двух черных дыр на сером лице. Он отшатывается стремительно, теряет равновесие и падает прямо на затоптанный грохочущий пол вагона; люди вокруг удивленно оглядываются и тут же поворачиваются обратно, незаинтересованные. На месте, где секунду назад стоял безмолвный призрак - пустота, и Лука с несколько долгих мгновений просто смотрит перед собой, пытаясь понять, что только что произошло. Его руки дрожат, когда он медленно встает, держась за поручень; он прижимается спиной к стенке вагона, и глаза его в панике бегают по желтым лицам окружающих людей. Но кошмар больше не появляется, и Лука мог бы успокоить себя тем, что ему просто показалось, но вот беда, из этих "показалось" как раз и состоит его жизнь.       Он вылетает из поезда на первой же станции - плевать, что до дома еще две, спертый, пропахший людьми и безразличием воздух метро накрывает волной очередного приступа внезапной паники - идет по сырым мертвым улицам, дыша глубоко и пытаясь успокоиться, как мантру, воспроизводя в голове родной голос Криша.       Зачем он вернулся? Десять лет. Десять лет с тех пор, как в последний раз мрачный призрак пытался задушить его во сне, сдавливая горло ледяными руками. Десять лет с того дня, как кошмар из полыхающего пламенем детства ушел из его жизни, оставив за собой выжженный след. И теперь - опять. Луке не страшно. Он не понимает.       Почему, откуда, как? Все же было так замечательно. Неужели худшие опасения его Криша становятся правдой, и реальность совсем выскальзывает у него из-под ног? Неужели эта горстка коротких счастливых мгновений вместе настолько разрушила его мозг? Никогда нельзя предсказать, на что способно человеческое сознание во время обострения болезни, Лука никогда своего максимума не видел: обычно эти моменты удавалось предотвратить - таблетками, сеансами у терапевта, прочей псевдонаучной дичью - но что делать, если из пропасти не хочешь выбираться? Луке хочется кричать от отчаяния. Осенний мокрый ветер с остервенением бьет в лицо.       Где теплые лучи и розовые рассветы? Где приветливые прохожие и золото листьев на тоненьких ветках? Где счастливые улыбки по утрам друг другу и бесконечные объятия? Своим приходом кошмар разрушил всё. Луку не покидает ощущение, что что-то здесь неправильно: не может весь мир поменяться так резко всего лишь из-за одного его видения. Так не бывает и никогда не бывало. Раз за разом он задает себе этот вопрос, но ответа не находит.       Кло мелькает все чаще перед его глазами, стоит лишь художнику показаться из дома. Иногда совсем издалека, прожигая спину чернотой огненной бездны, иногда - вот здесь, совсем перед лицом, вырастает мрачным силуэтом, тонкие синие губы подрагивают в безмолвной ярости. Люди равнодушно оборачиваются на падающего на асфальт с криком худенького юношу. Лука долго сидит прямо на асфальте, чувствуя, как дождь стекает по волосам. Он больше почти не выходит на улицу.       Однажды, когда юноша уже два дня, дождливых и долгих, таких, что из-за пасмурного неба свет приходится держать включенным с самого утра, не выходит на улицу, случается кое-что, от чего у него на мгновение останавливается дыхание. До сих пор Кло не появлялся вблизи его дома, словно опасаясь чего-то. До сих пор их квартира была для Модрича чем-то вроде крепости, спасительного островка в мире зла и ужаса.       Поэтому, когда сине-черным промозглым вечером он выглядывает зачем-то в окно, его бьет вдруг под дых и ломает так, что он не может успокоить дрожь во всем теле еще долго.       Бледное мертвое лицо с дырами вместо глаз смотрит прямо в зрачки ему снизу, с залитой потоками воды пустой улицы. Лука готов поклясться, что на мгновение в этих безднах мелькнула почти человеческая насмешка.       Тогда он вываливает Кришу всё, что знает об этом монстре. Тогда он снова чувствует себя отчаянно потерявшимся, отчаянно нуждающимся в чужой помощи. Тогда он умоляет Криштиану не оставлять его один на один с существом, вот уже почти двадцать лет выпивающим его жизнь в самых страшных кошмарах. Он рассказывает о детстве, об огне и смерти, о мертвенном перекошенном лице, что отпечаталось в сознании пятилетнего ребенка, о том, как приходило оно раз за разом и тянуло костлявые руки к шее маленького Модрича, и как единственное, что отогнать могло тогда его - любимый мамин голос, а теперь... Теперь - ничего. Криш прижимает его к себе и говорит, что это неправда. Криш говорит что он не один. Криш прижимает его к себе и обещает защитить от монстра из прошлого.       Они занимаются любовью под печальный шум дождя на темной продрогшей улице, и Лука почти уверен, что старый Кло смотрит за ними из пустого окна. И ему так хочется послать его нахер больше, чем когда-либо, потому что пока на его губах губы его любви безумной и счастливой, ничего больше не имеет значения.       Ему снится, что безумие рвет его дом на части. Что в пожаре горят на стенах картины, и портреты кричат от боли, как живые, и из черного дыма зловещие голоса грозятся проглотить его. Ему снится его мать, худенькая и тоненькая, в испачканной сажей юбке, мечущаяся среди огня в поисках выхода; он зовет ее изо всех сил, пытается докричаться сквозь рев, но она не слышит, и жадные языки обнимают ее все теснее. По лицу ее бедного мальчика слезы текут, мгновенно испаряющиеся от жара, он пытается подобраться ближе, тянет руки навстречу, но словно невидимая сила держит его на месте. Лука зажмуривается, закрывает уши пальцами, чтобы не видеть её, не слышать, как она зовет его по имени. В какой-то момент его вдруг хватают за плечо и разворачивают резко, сердце замирает с надеждой, когда, открыв глаза, он видит Криша, своего родного Криша, в этой дурацкой, но такой любимой розовой толстовке... Только вот взгляд у него совсем другой. - Модрич! - тот зовет его так требовательно, и Лука вздрагивает, отшатываясь - Криштиану никогда не называл по фамилии. Это не его Криш. Перед глазами все плывет от жара - или от чего-то еще - кадры мелькают с безумной скоростью, Лука пытается ухватиться хоть за что-то, удержать равновесие, чтобы не свалиться в эту полыхающую бездну. - Модрич, вставай, блять, - рычит Криштиану совсем чужим голосом, склонившись над ним пугающе низко, и в глазах его что-то демоническое; темнота накатывает одним сплошным валом, отключая сознание напрочь и оставляя лишь ощущение пылающих рук на своих висках. *** - Модрич, блять, чем надо было так накидаться, чтобы тебя так вырубило?